Известная исследовательница жизни заключенных в России, правозащитница Ева Меркачева презентовала в Екатеринбурге книгу о легендарных преступниках «Громкие дела: преступления и наказания в СССР». Перед выступлением в «Ельцин Центре» корреспондент E1.RU узнал у нее, почему женщины убивают и надо ли отправлять осужденных преступниц из Свердловской области на СВО, а также как помогать участникам боевых действий возвращаться в мирную жизнь.
— Вы наверняка в курсе недавнего предложения свердловского депутата Вячеслава Вегнера отправить женщин-заключенных воевать. Он утверждает, что они сами пишут ему с такими просьбами. Как вам оно?
— Я очень плохо к этому отношусь. Во-первых, никто не сможет подготовить их в кратчайшие сроки так, чтобы они стали профессиональными санитарками, для этого требуется время. Во-вторых, это женщины, им [на СВО] делать нечего. Все эти преступницы — несчастные, которые пошли на нарушение закона в силу каких-то обстоятельств. Среди них очень мало жестоких людей.
90 процентов убийц-женщин — это те, которых муж терроризировал, или кто-то еще, и они взяли нож и убили [мучителя]. Или она стала наркотики продавать, чтобы как-то выжить, потому что у нее больные дети. Мне кажется, что не в природе женщины совершать преступления. Ей не надо драйва, поэтому каждый случай, когда женщина попадает за решетку, — это настоящая трагедия. Им нужно помочь, а не отправлять их туда, где еще страшнее, где льется кровь. Эти женщины и так травмированные.
У большинства из них есть дети, которые их ждут, престарелые и нуждающиеся в помощи родители. Нужно способствовать их скорейшему освобождению, ресоциализации, реабилитации, а не тому, чтобы их отправить в пекло, чтобы у них окончательно съехала крыша.
— Кстати, в вашей книге о самых страшных преступниках есть и женщины?
— Безусловно. Например, там есть одна история, которая касается царской России, — про легендарную Соньку Золотую Ручку. Моя задача состояла в том, чтобы рассмотреть подлинники уголовных дел, которые сохранились до сих пор в судебных архивах или в Госархиве, и описать, как всё было на самом деле. Взять, например, Золотую Ручку: о ней сколько фильмов сняли, а сколько написано книг! Легенды ходят, а как было на самом деле, какой она была?
В книге есть единственная фотография, которую сделал писатель Антон Чехов. Он приезжал на каторгу, где Сонька отбывала наказание. Мы можем увидеть ее престарелую, незадолго до смерти. А как она совершала свое преступление, что с ней происходило? Тут помогают подлинники судебных дел, ориентировки на Соньку. Она, как выяснилось, совершила побег из тюрьмы. Просто невероятно интересно, как она это сделала, тем более ты рассматриваешь настоящие материалы.
— Но мужчин-заключенных на передовую отправляли, в том числе из Свердловской области, это факт. И Пригожин подтвердил в своем ответе Вегнеру, что сейчас такие отправки прекратились. Почему вдруг, у вас есть ответ?
— Изначально не было никакой ясности, связанной с вербовкой заключенных. Мы только задним числом по крупицам смогли собирать информацию. Я, например, поняла, что отпускают тех, кто уже был помилован, то есть воюют уже собственно свободные люди, а не заключенные. Собственно, это подтверждается. И в таком случае, какие претензии, свободный человек делает свой выбор. [Почему перестали вербовать заключенных,] не знаю, всё меняется. Сейчас они сказали так, потом Пригожин опять появится и скажет по-другому. Видите, как он новостную повестку формирует: то убили кого-то кувалдой, то уже этот человек оказался жив и прощен. Мне в принципе всё это не нравится, потому что это манипуляция чувствами. Люди переживают, многие боятся насилия. С этим нельзя так легкомысленно обращаться.
— Этично ли, рассказывая о вагнеровцах, уточнять, за что они отбывали наказание?
— Конечно, это же не отменяет того преступления, которое человек совершил и получил срок. В таких случаях есть несколько нюансов. Первый: если такие люди освобождаются и отправляются потом в зону боевых действий, об этом должны знать потерпевшие, [система правосудия] должна уточнить их мнение. Представьте, мать, у которой убили сына, и убийца получил срок, допустим, 15 лет. Она узнаёт, что он отсидел только год, а потом поехал. У нее возникает вопрос: «А почему он не отбывает наказание?» А может, если бы у нее спросили, она бы сказала, что не против: «Пусть будет русская рулетка, выживет он там или не выживет». Но ведь потерпевших никто не спрашивает, и это мне непонятно. А это важно, иначе у нас сам принцип правосудия теряет свое значение.
Второй вопрос — что такое смыть кровью все преступления [как говорят про заключенных, которые ушли на СВО]?
«У нас есть маньяки, но никто же сейчас не подумал им дать оружие и сказать: "Идите смывайте кровью своей все многочисленные убийства"»
Я считаю, что людям, которые совершили тяжкие преступления, нельзя позволять искупать свои грехи подобным образом, потому что они причинили столь сильный вред, что должны понести справедливое наказание. А еще в этом очень много подмен различных понятий. Сначала нам говорили, что не будут отправлять тех, кто совершил убийство, а потом оказалось, что таких [ушло воевать] много. Сначала нам говорили, что будут забирать из колоний только тех, кто имел боевой опыт, например, осужденных правоохранителей, а оказалось, что можно забирать и обычных бандитов.
Много недомолвок, манипуляций. Вербовка и призыв из колоний с самого начала не стали прозрачной системой. Если бы нам сказали: таким-то категориям осужденным предоставляется такое-то право, потерпевшие ставятся в известность. Но ничего этого не было, и мы узнавали только уже по факту, что называют героем человека, который на самом деле кого-то пытал и получил срок за пытки. А как у обычного человека в голове должно всё это соединиться: с одной стороны насильник, мучитель или убийца, а с другой стороны, что что он же при этом герой? Происходит слом. Это очень нехорошо, на мой взгляд, потому что люди должны понимать: герои — это герои.
— Изменилось ли отношение к осужденным в обществе в результате того, что многие из них приняли участие в спецоперации?
— Для верного ответа нужны социологические данные. Мне показалось, что Пригожин пытался демонстрировать, что к этим людям относятся так же, как ко всем остальным, что они не «второго сорта» и имеют право на те же самые почести. Когда рассматривался какой-то вариант использования осужденных в регулярной армии, насколько я знаю, речь шла о том, что это учтется, но человека всё равно не освободят, а потом его судьбу будет решать суд. Вербовка заключенных всегда будет связана с именем Пригожина, это феномен, который будут исследовать.
Изменилось ли общественное мнение про заключенных? Не знаю. Общество у нас негативно настроено к преступникам в принципе, при этом у нас много сердобольных людей, которые понимают, что от тюрьмы и от судьбы не зарекайся. Не могу сказать, что их соотношение как-то поменялось после того, как заключенных стали вербовать. Наверное, было очевидно, что их погибает больше всего. Поэтому кто-то стал их очень жалеть, но опять же, не все. Другие возмущались самим фактом, что этих людей как будто поощрили отправкой туда. Но это зависит от самого отношения к появлению осужденных в театре военных действий.
— Отойдем от темы СВО. Свердловское подразделение ФСИН любит рассказывать, как хорошо живется заключенным. Недавно они рассказали про одного осужденного, который заработал за месяц четверть миллиона рублей. Это красивая ширма или действительно в системе есть изменения к лучшему?
— И то и другое. Про хорошее нужно писать больше, потому что люди не должны так безумно бояться тюрьмы, как сейчас. Проходили опросы, по которым страх тюрьмы на втором месте после страха смерти, а такого быть не должно и тюрьма не должна ассоциироваться с местом пыток.
Общество должно показывать, что оно идет не в сторону карательной системы наказания, а в сторону исправительной. И эти [исправительные центры] — замечательная возможность для людей, проживая в общежитиях в этих центрах, выходить на волю, трудиться. Словом, это лучшее, что было придумано. А сейчас еще приняли закон о пробации, и он дает еще больше возможностей.
Практически за каждым человеком, который будет проходить пробацию, будут стоять кураторы. Они помогут ему найти работу, жилье, будут ему помогать. У нас сейчас 44 процента заключенных после отбытия совершают рецидив в первые три года на свободе и возвращаются в колонии, это катастрофа. Пробация поможет улучшить ситуацию, курировать заключенных будут специально обученные люди уголовной исполнительной инспекции, плюс будут привлекаться НКО.
Институт пробации — совокупность мер в отношении осужденных и бывших заключенных, оказавшихся в трудной жизненной ситуации, включая их ресоциализацию, социальную адаптацию, защиту прав и законных интересов. Систему пробации планируют ввести, чтобы способствовать эффективной адаптации граждан в обществе, восстановлению социально полезных связей и трудоустройству.
Но это не исключает того, что происходят одновременно и пытки. Приведу «замечательный» пример: в прошлом году в одной из иркутских колоний человеку сломали руку. По этому поводу завели уголовное дело, его очень вяло расследовали, а когда адвокаты объявили, что пытки не расследуются, его взяли и тихонько отправили в другой регион. Мы подозреваем, что осужденного хотят вывести в зону СВО, потому что он сейчас в Ростове.
«Система не хочет признавать, что пытки случаются, а пока признания не будет, пытки будут продолжаться из раза в раз»
Власти отрицают сам факт пыток в Кировской области. Когда заключенные оттуда пожаловались нам на мучения, сообщили о пытках, мы пригласили прокуратуру, местных следователей, осужденные дали показания всем этим органам. Следователи не нашли ничего другого, кроме как возбудить против этих же осужденных дело по уголовной статье о клевете. А проверка, которую они провели, заключалась вот в чём (я читала результаты):
Осужденный говорит: «Меня такие такие-то люди пытали, били». А следователь региональный докладывает: «Я опросил таких-то и таких-то, они сказали: "Нет, мы его не били и не пытали", — поводов не верить им нет». Всё, дело закрыто, а против заключенного возбудили дело о клевете.
— Тем, кто вернется с СВО, мобилизованным, кадровым и бывшим заключенным, точно будет необходима реабилитация. Что для этого делается?
— Это одна из главных тем, которую СПЧ собирается сейчас отслеживать. Несколько человек из Совета будут курировать эту тематику. Мы уже получаем сообщения о том, как кто-то вернулся и повел себя в какой-то ситуации агрессивно, неадекватно. В этом нет ничего удивительного. Я, например, общалась с исследователем, который изучал преступления, совершенные ветеранами Чеченской кампании. Они совершали разные преступления, от грабежей до убийств. Он пришел к выводу, что причиной нарушения ими закона была как раз военная [психологическая] травма.
Чтобы потом нас не захлестнула волна жутких преступлений, наша задача оказать содействие и помощь людям при реабилитации. Для этого нужна государственная программа, над которой сейчас и работают. Думаю, вопрос будет решен, потому что есть поручение президента по этому поводу.
— Куда идти тем, кто возвращается уже сейчас, пока такая система только в разработке?
— Им нужно обращаться в департамент здравоохранения по месту жительства в первую очередь. Можно даже в свои военкоматы, там тоже просить помощи, можно обращаться в Совет по правам человека, мы будем координировать эту работу. Идея заключается в том, чтобы в конечном итоге к каждому такому обратившемуся приставить куратора, чтобы они знали, кому позвонить в случае чего. Этот человек сможет направить ветерана, помочь получить место в санатории или попасть на прием к психологу.
Последний вопрос про футболиста Александра Кокорина, который отсидел в колонии за хулиганство. Он сказал по этому поводу в интервью YouTube-каналу «Суперлига»: «Не жалею ли я? Как можно жалеть, если это уже произошло? Это огромный опыт, хорошая школа. Я как-то высказывался, что каждый нормальный парень и мужчина должен отсидеть, чтобы такую школу получить и прочувствовать. Это лайфхак, чтобы приводить в себя ребят, которые поплыли: на один-два месяца — в СИЗО». Согласитесь с ним? Ведь и Евгений Ройзман* недавно высказывался, что интеллигентному человеку полезно посидеть хотя бы 15 суток, чтобы до конца понимать свою страну.
— Ройзман* имел в виду каждого, кто высказывает свое мнение в период цензуры. А Кокорин сказал глупость, мне кажется. Ведь Павел Мамаев, его, так сказать, подельник, считает, что заключение ничего хорошего не дает в жизни. Я с ним совершенно согласна. Лучше обойтись без тюремного опыта.
Летом мы поговорили с Евой Меркачевой о пытках в российских тюрьмах и о смертной казни. Почитайте также рассказ уральского пиарщика, который отправился добровольцем на СВО.
* Внесен Минюстом в реестр иноагентов.