«Кинь спичку — всё полыхнет»: за что советский человек возненавидел СССР

Геннадий Обухов родился в 1963 году. Детство он провел в очередях, рано начал работать, а в молодости его едва не посадили — практически ни за что. Мужчина тогда работал на заводе, как типичный советский человек с плакатов, и помогал совхозу, как велела партия. Однако и партию, и сам СССР он быстро возненавидел, а распад советского государства горячо приветствовал.

Прочитайте, как Геннадий чуть не оказался в тюрьме и почему у него сформировалось столь радикальное мнение о Союзе.

Свою историю Геннадий иронично называет «лекцией о вреде табака». В начале осени его с группой других сотрудников цеха отправили на помощь селу — заготавливать сено. Стоял жаркий и душный сентябрь, а температура держалась на уровне +30. Как вспоминает рассказчик, «кинь спичку — всё полыхнет».

Среди этой жары городскому десанту надо было подбирать за пресс-подборщиком прямоугольные тюки сена и складывать их на трактор-волокушу.

— Это были небольшие брикетики, как в мультфильме «Ну, погоди!» Мы складывали их, сколько влезет, трактор утаскивал волокушу с поля, и его не было минут 30–40. Мы с товарищами в это время шли в тенек на край поля и отдыхали, — рассказал Геннадий.

Регулярно таскаться в тень и обратно было делом долгим и утомительным, так что однажды молодой человек вместе с другом решил пересидеть перерыв прямо посреди поля. Однако через несколько минут они заметили на его краю слабый дымок. Парни тут же кинулись туда — и увидели, как разгорается брикет сена.

Как предполагает Геннадий, причиной пожара стал брошенный кем-то окурок.

— Я подумал: ну, сейчас мы, как в кино, всё это потушим. Пожар пока был небольшой. Я почти картинно героически сдернул футболку, начал бить по сену, но это не помогало. Сначала тюк горел только снаружи, а тут начал разгораться уже изнутри. Тогда я решил перевернуть тюк на ту сторону, где он еще не горел, и накрыть тряпьем. Стал раздеваться. Другу крикнул: «Игорь, снимай с себя тряпки».

Кто именно был виновником пожара, неизвестно: курили все. Однако именно Геннадий с другом были ближе всех, когда пламя разгорелось, они его заметили — и их вызвали давать показания. Поначалу разбирались со всеми курящими, которые дружно отвечали в духе: «Я не курил», «А я вообще не курю», «Я завязал неделю назад».

— А мы с Игорем, дураки, признались, что курили. До меня не сразу дошло, как всё серьезно, но адвокат объяснила: мне светит, хоть и небольшой, но срок, — вспоминает Геннадий. — Речь про статью о неумышленном уничтожении государственного имущества в крупных размерах. Я говорю: «В смысле, в крупных?». А она отвечает: «Да ты не волнуйся, они вам с Игорем еще насчитают. Сгорели две огромные скирды, торфяник до сих пор не могут потушить. Плюс на вас еще спишут все недостачи».

Так молодой человек вдруг стал подозреваемым в деле об уничтожении имущества стоимостью в две новенькие «Лады». Заводской коллектив выделил своему работнику общественного защитника, который на суде гарантировал перевоспитание оступившегося «на поруках» без отрыва от производства. Однако советское правосудие оставило у Геннадия тягостное впечатление.

— На заседание в одном автобусе привезли 15 человек из этой деревни, они выходили и свидетельствовали против нас. Что они делали в суде, я вообще не понял.

Другие вообще ничего не видели, но зато они слышали (!), что был пожар. И конечно, они заявляли, что виноваты мы с Игорем, — объяснил мужчина.

Поначалу такой ход процесса его даже вдохновил: раз нет ни одного прямого свидетеля, а вины он не признает, значит, его и не осудят? Однако обоих парней признали виновными.

Мать Геннадия во время процесса больше верила в черную магию, чем в советское правосудие. Она достала через знакомых рубашку, которую сняли с мертвеца в морге, и вручила ее сыну.

— Мама сказала, чтобы я ее носил, не снимая — мол, это должно отвести от меня беду. Это к слову про великое советское образование и научное мышление, которое им якобы прививалось, — поделился Геннадий.

В итоге от тюрьмы его спасло только везение: пока шло следствие, была принята поправка в Уголовный кодекс СССР, которая предусматривала условный срок не только для несовершеннолетних, как раньше, но и для взрослых. Она и позволила избежать реального срока, вынесенного судом.

Мужчина отделался относительно легко: он получил два года условно и обязанность выплатить 2500 рублей как возмещение материального вреда (сумма сопоставима с хорошей годовой зарплатой в позднем СССР. — Прим. ред.).

— Выплатил. Пока платил, утешал себя мыслью, что кого-то социалистическая родина учила-лечила бесплатно, а меня — платно, — шутит Геннадий.

Однако именно этот приговор стал поворотной точкой, после которой он окончательно возненавидел СССР. Питать хоть какие-то теплые чувства к государственной системе, которая так с ним обошлась, молодой человек уже не мог.

Геннадий убежден, что эта история могла случиться только в условиях всеобщей лжи и традиций очковтирательства, а также принудительного труда и наплевательского отношения к людям.

По словам Геннадия, законами пренебрегали не только в судах: правовой нигилизм был всеобщим.

— У меня на заводе, например, был опасный цех, где до потолка стояла магниевая пыль. В нем нужно было работать в защитной одежде и респираторах. Но у цеха были большие окна, мимо которых гуляли заводские девушки. А мужики, естественно, работали без масок и с голыми торсами — чтобы покрасоваться. И все они потом поумирали молодыми из-за рака и других болезней. Хоть кому-то было до них дело, хоть кто-то объяснял им, почему так делать нельзя? Нет, поставили подписи в журнале по безопасности — и дальше дышать магнием. И так было везде, — уверен мужчина.

Геннадий провел детство в очередях, а 14-летним подростком уже подрабатывал с записями в трудовой книжке. И он не считает, что такое «трудовое воспитание» — это нормально.

— Советский Союз ассоциируется у меня с заблеванными подъездами, которые завалены окурками и плевками. Почему? Потому что, когда от моей матери ушел отец, той пришлось работать на двух работах: парикмахером и уборщицей подъездов.

Так я в 14 начал подниматься в шесть утра и, пока меня видело как можно меньше людей, шел с тряпками и совочками по этим чертовым подъездам. А чистота тогда была не такая, как сейчас — ни домофонов, ни замков. В подъездах собирались наркоманы, подростки, оставлявшие после себя презервативы и в буквальном смысле срач, прочие любители выпить и закусить, — рассказал Геннадий.

Другая яркая ассоциация — очереди. Как он вспоминает, колбасу или молоко можно было получить через несколько часов ожидания, мебель — спустя несколько месяцев, а жилье — через 20–30 лет. Невозможность купить даже самую маленькую квартиру и отселиться от матери в итоге привела к несчастливому браку. Геннадий женился на едва знакомой ему девушке, только чтобы в глазах матери получить право на самостоятельную жизнь.

— Она тогда нашла свою последнюю любовь в виде одинокого мужчины с собственным жильем — и переехала к нему, а я, соответственно, получил шанс остаться в квартире. Но я должен был привести кого-то на эту площадь, чтобы мать решила оставить ее мне и не мешать строить семейное счастье.

— Ходил наискосок, заглядывал в углы и осматривал лавочки в поисках приличной молодой леди. Ситуация — анекдот, но так и было. Если бы я знал, что пройдет десять лет и я смогу просто заработать на квартиру — то, клянусь богом, я бы не женился так поспешно, — уверен Геннадий.

Однако он женился, и у молодой пары даже родился сын. Любви в браке всё же не случилось, через несколько лет он закончился разводом. Сыном Геннадий гордится — тому уже за тридцать, и он растит собственную дочь. Но тот факт, что из-за маленькой однушки в его жизни разыгралась настоящая семейная драма, считает трагикомичным.

Последний минус позднего СССР, ярко врезавшийся Геннадию в память — это карточная система, дефицит и говяжьи кости вместо мяса.

— Их нужно было мелко рубить и выковыривать из них мозг, чтобы хоть как-то наесться. Вот это — советская власть. Я был рад вырваться из ее пут, рад, когда в девяностые забурлили демократические волны, — вспоминает мужчина.

Тогда же он едва не эмигрировал в Канаду. Ему предложили тайно покинуть страну в трюме сухогруза, перевозившего лес, но Геннадий отказался.

— У меня уже была жена, как раз родился ребенок. К тому же вокруг было столько надежд, столько свободы! И я остался на родине.

В нулевые создал строительную фирму, заработал себе на дом, вырастил троих детей. Сейчас... Сейчас я думаю, что, возможно, мне стоило всё-таки залезть в этот сухогруз. Мне уже 58 лет, я свою жизнь прожил. Больно смотреть только на то, что дети в итоге оказались не в той свободной стране, которую обещал Ельцин. И что страна эта несется обратно в СССР, к заблеванным подъездам... — вздыхает Геннадий.

Прочитайте также тяжелую историю о дедовщине в советской армии. А еще уральский историк рассказывал о самых тяжелых годах дефицита в СССР.

Воспоминания о Советском Союзе у каждого свои. Посмотрите, например, как выглядела мода 60-х. Эти фотографии запросто могут вызвать приступ ностальгии — как и тест про советскую мебель, который заставит вас вспомнить всё.