Русское нигде: как на Урале умирают деревни, где доживают свой век одинокие старики

— Все уезжают из деревень, мы остаемся одни. А куда деваться? И чем заниматься, если нет ни работы, нет ничего вообще? Вот трактор есть, но это для себя — сено покосить коровам, — обреченно разводит руками Юрий.

— Трактор — такая техника нужна. Может, в соседних деревнях кому помочь надо?

— Нет здесь населения, кому это надо? Не в Предтурье (поселок Восточный в 16 километрах) же ехать пахать? Там своя техника. А Кошай (село в 20 километрах) еще дальше. И там тоже свои трактора. Здесь последние пенсионеры доживают свое. Такая хрень у нас везде от Калининграда до Владивостока.

Юрий Сергеев единственный житель деревни Угловая в Сосьвинском городском округе Свердловской области. Чтобы сюда добраться, сначала нужно добраться до Верхотурья, а затем двигаться еще 70 километров вниз по течению Туры.

В Угловой нет ни газа, ни электричества, ни телефонной линии. Чтобы иметь хоть какую-то связь с большим миром, 57-летний Юрий одел свой дом солнечными панелями. Они нужны для радиостанции и компьютера. Когда-то после войны здесь был совхоз, люди ехали на заработки. А сейчас не осталось ничего. Здесь край брошенных деревень.

— А почему не переехали, раз кроме вас никого больше не осталось?

— Так сложилось, — уклончиво объяснил наш собеседник. — Здесь раньше фермы были, коров держали, — вспоминает Юрий. — Тут два двора было, а дальше по дороге зернохранилище. Все эти заросшие травой поля обрабатывались, садили зерновые, картошку. Потом [муниципалитеты] начали укрупнять и доукрупнялись, всё передали в Кошай, а потом всё развалилось. Люди уезжать отсюда начали с конца 70-х, а в 80-х тут практически ничего не осталось. Оставались три семьи, одна потом уехала, у второй дом сгорел. Я остался один.

Условным соседом можно было назвать дядю Ваню Куклина, у которого был тут дом. Но зимой он редко приезжал, хотя летом бывал тут постоянно. Но и его не стало. С 90-х Юрий живет фактически один.

— А как же родственники?

— Да что родственники? Один старший брат в Свердловске живет, второй — в Серове. Третий — в Предтурье (ж/д станция в поселке Восточный. — Прим. ред.), но он сейчас на вахте в Тюмени. Он как раз постоянно приезжает, продукты привозит. А если не может, то просит знакомых.

Как и многие в таких местах, Юрий — мастер на все руки. Иначе тут не выжить. В молодости он работал фотографом в КБО (кооператив бытового обслуживания. — Прим. ред.). Снимал он еще на деревянные камеры с мехами. Такие нынче встретишь разве что в музеях. Фотографировал сначала на пластинки, потом проявлял. А под конец 80-х он вернулся в Угловую и работал комбайнером. В каком-то году комбайн сломался, да так и остался ржаветь в поле надгробием трудолюбию советского человека. Когда это точно случилось, никто уже и не вспомнит. Время тут течет медленно и неотвратимо.

— Чем же вы здесь живете?

— Скотиной, коров держу. У меня всего тринадцать маленьких телят. А по вечерам хобби — радиолюбительствую, — улыбается единственный житель деревни. — У меня радиостанция есть, которая работает на любой частоте, поэтому общаюсь с людьми от Калининграда до Владивостока. Но все сейчас в интернете сидят, по радио никто вживую не хочет общаться. У меня и интернет есть от вышки в Предтурье, правда, он бывает редко.

Выгоняя на выпас телят, Юрий объясняет, что скучать ему некогда, утром встанешь, нужно управиться с хозяйством, потом почистить в сарае, и время уже идет к вечеру, когда снова надо кормить коров, собаку и кошек. Продавать молоко некому, поэтому оно всё достается телятам.

— Вот собачка одна осталась, — кивает он на дворняжку, которая на протяжении всего разговора не прекращала лаять на нас. — Раньше было две. Одну кто-то из хищников поймал. Нынче волков не видно, но в позапрошлом году их много было, шли со стороны Кошая.

Удивляясь обреченному упорству единственного жителя деревни, спрашиваем, сколько на всё это нужно сил и терпения? В ответ Юрий грустно ухмыляется.

— Всему свое время, когда-то придет и такое время, когда хозяйство придется бросить, — на этом моменте он обращается к нашему провожатому Алексею Азарову, жителю деревни Усть-Хмелёвка. — А вы откуда?

— С Хмелёвки. Помнишь Дунаевых? Мы же были у тебя, когда мать жива была, тетя Надя, — напоминает он. — Твой брат ко мне заходил как-то. Я думал, ты помнишь.

— А как звать? — продолжает Юрий.

— Леха.

— Старший сын?

— Да.

— А-а-а, так люди-то меняются.

— И ты изменился. Раньше-то вон какой молодой был!

— Много времени проходит. Когда кого-то часто видишь, изменения происходят незаметно, а когда долго не видишь — забываешь, — заключает Юрий, извиняется и спешит прибираться в телятнике.

Дорога от Усть-Хмелёвки до Угловой разбита самосвалами и тяжелыми грузовиками, которые возят древесину. Да и кому здесь ездить на легковушках? Пробираться приходится околицей и лесом, перепрыгивая рытвины с вязкой глиной. На машине тут не проехать, разве что на вездеходе или грузовике. В сухую погоду, правда, можно пройти на мотоблоке, но такая техника есть не в каждом дворе, да и сухой погоды тут ждать месяца два.

Алексей Азаров проводит экскурсию по Усть-Хмелёвке. Сейчас здесь осталось всего 17 человек. Доживают свой век тут в основном старики, которые упорно не хотят покидать уже ставшую родной землю, а приезжают сюда либо родственники тех стариков, либо неприкаянные и не пристроившиеся в более комфортных местах люди. Всю деревню, а это две улицы — Центральная да Овражная — быстрым шагом можно обойти минут за 20.

— Раньше она была большая, — рассказывает Алексей. — По градостроительным планам, которые попадались мне в руки, тут были десятки подворий. А теперь осталось всего шесть.

Усть-Хмелёвка появилась на заре ХХ века. Как и тысячи деревень по всей необъятной России, выросла она вокруг церквушки. Тут был храм во имя Введения во храм Пресвятой Богородицы, который возвели в 1911 году. В 1930-е годы ее закрыли коммунисты, а потом и снесли. Остались от нее только разговоры.

— Старики говорят, что за церковью было кладбище. И каждый раз, проходя тут, думаешь, а не шагаешь ли ты по могилам. Хотя ни крестов, ни памятников уже нет, — объясняет наш провожатый.

При Союзе тут было всё, что нужно для нормальной жизни: больница, магазин, школа, детский садик и даже клуб, в котором устраивали танцевальные вечера. От последнего остался разве что фундамент, поросший молодняком.

Дальше по дороге, которая ведет в деревню и одноименную железнодорожную станцию Усть-Берёзовка, — только один жилой дом. В нем — неприветливое семейство с единственным на всю округу ребенком. После них нет ничего, только кладбище на десятки могил, говорящих, что тут когда-то кипела жизнь. Алексей рассказывает, что это кладбище горело, пришел сюда мужчина, освободившийся из мест не столь отдаленных, лег и уснул. Так и погиб в пожаре.

— Дальше Гаринский округ, там вообще деревни пустые целиком стоят, — указывает на восток наш провожатый. — Вот уж где действительно деревни-призраки: телеги брошенные стоят, металл валяется, никому не нужный. Да и здесь делать совершенно нечего. Люди оставляют свои дома, в лучшем случае закрывают и передают от них ключи бывшим односельчанам. Из предприятий остался один «Аргус». Работа есть у тех, кто работает на лесозаготовках.

«Аргус СФК» — это градообразующее предприятие, хотя вернее назвать — компания, которая поддерживает хоть какую-то жизнь в округе. Приказом Минпрома РФ в 2008 году фирму включили в инвестиционный проект области, потому что не станет компании, зачахнет последняя жизнь здесь.

Администрация Сосьвинского округа тоже старается поддерживать местных как может. Пару лет назад чиновники поставили на Центральной улице добротную остановку. Организовали подвоз хлеба. Машина приезжает три раза в неделю: в понедельник, среду и пятницу. У Алексея дома лежит прайс-лист на весь ассортимент мучных изделий, кому надо, может к нему обратиться и заказать. А вот за остальными припасами приходится мотаться самим.

— В магазин раза два в месяц ездим, бывает чаще, — уточняет наш собеседник. — Как случилась необходимость, делаем сразу огромный запас. При этом мы можем взять и тысяч 20 за один раз оставить. Так и закупаемся мясом, яйцами и всем остальным. Всё это раскладываем по холодильникам.

— А не хотели заняться скотом? Коров, свиней разводить…

— Раньше мы держали свиней. А сейчас мать не хочет. Если я уеду на заработки, кто за хозяйством будет ходить? У нее возраст, давление. Остальные жители в деревне также рассуждают, поэтому хозяйства нет ни у кого.

Вообще Алексей в Усть-Хмелёвке что-то вроде старосты. Выбрали его, потому что он всегда трезвый, шутит наш провожатый. Зато не скучно взять, да и пройтись, пообщаться с людьми. Как-то из администрации просили записать население на прививки от коронавируса. В итоге кто-то уже успел поставить, кто-то отказался, другие ждут очереди. Сам Алексей еще сомневается.

Посмотрев на закрытые дворы и неприветливые окна домов, назвать Усть-Хмелёвку дружной общиной язык не поворачивается. Здесь редко кто друг с другом общается, на праздники никто из соседей не зовет. Единственное событие, которое объединяет всех, — очередные похороны местного жителя.

Да и других событий в жизни деревни не так много. Как-то к ним приезжали гости из южных республик, смотрели, где можно развернуться, может, коров развести. Местные оказались против такого соседства, подозревая, что те что-то не то покуривали и жевали. Их попросили уехать.

С периодичностью мимо проезжают цыгане и мошенники. Первые пытаются продать ширпотреб. Вторые представляются соцработниками. Так, у одной из пенсионерок умыкнули 6 тысяч рублей.

— Как-то пожарная охрана приезжала, раздавали листовки с номерами телефонов. Не так давно из Сосьвы приезжал начальник полиции. Лично сам всех обошел, со всеми пообщался, — вспоминает наш собеседник. — Хотя происшествий тут практически не бывает. В прошлом году у околицы был пожар, но его быстро потушили. Еще пожарных вызывали, когда какая-то бездомная женщина зашла в бывшее здание садика и развела внутри костер. Потом ее видели уходящей по дороге. Никто так и не узнал, кем она была.

За такими разговорами проходим по Овражной улице.

— Тут Валентина Петровна живет, у нее муж, дедушке 90 лет, — указывает на хлипкие домики Алексей. — Там — Дубасовы, у них матушка давно не выходит. Кажется, что-то сломала. Чуть дальше — семья из Режа приехала, там квартиру продали. В последнем доме тоже живут — сюда перебрались из Сосьвы. Там моей матери давали квартиру, жилье неплохое, около центра. Но она отказалась. Нет, говорит, и всё, там зоны, не поеду.

Дальше по дороге только брошенные дома. Кое-какие закрыты на замок, другие от усталости уже прогнулись под тяжестью рубероидной крыши. Третьи обреченно смотрят пустыми глазницами окон с выбитыми стеклами. Четвертые уже и на дома-то не похожи — показывают прохожим черные ребра кровли. Кое-какие здания местные разобрали — что на дрова, что на починку своих домов. Новые материалы уже никто и не заказывает.

— С одного дома семья уехала в Екатеринбург. А здесь у человека было много детей, ему дали квартиру в Восточном, он переехал, — объясняет Алексей. — Тут тоже жили, переехали в Кошай. Вот киоск, он уже весь гнилой. Раньше был магазинчик, но недолго. А там были зерносклад и пилорама. Теперь этого ничего нет.

Кажется, что эта деревня повторяет судьбу Угловой с неотвратимой неизбежностью.

Единственная дорога до Усть-Хмелёвки проходит через поселок Восточный. Он тоже постепенно умирает. Едва ли можно найти улицу, где нет хотя бы одного брошенного дома или здания.

— Мы все-таки территория дотационная, — рассказывает ведущий специалист администрации Сосьвинского городского округа Светлана Носань. — Но у нас есть школа, детский сад, приют для детей и подростков. Есть дом творчества, спортивная и музыкальная школы. Дети у нас ездят даже на международные соревнования.

Но молодежь в основном не задерживается, окончили школу — кто в университет, кто в училища. И редко кто возвращается. В основном здесь живут пенсионеры. Куда им ехать? Они отработали свое. Да и к тому же людям в возрасте сложно привыкать к чему-то новому, поэтому и остаются и не переезжают.

Побродив по Восточному, натыкаемся на пенсионерку, которая ведет за руку внука.

— Вы фильм про Чечню снимаете?

— Нет. Про родной край.

— А я тут с 1957 года живу. И такого бардака не видела никогда. Вот тут была больница, я в ней работала, — указывает она на заброшенное белое здание и спешно уходит.

Что ей вспомнилось вдруг про Чечню, мы так и не узнали. Видимо, свежи в памяти картинки разрушенного города в войну, которые очень напоминают окружающий пейзаж.

Дорога к цивилизации тоже единственная — вверх по течению Туры. Через каждые 10–20 километров нам встречаются такие же брошенные деревеньки, как Угловая и Усть-Хмелёвка: домики с переломанными хребтами, никому не нужные здания, заброшенные зернохранилища с черными проемами окон. В паре мест с дороги можно увидеть кладбища, где таблички на могилах больше похожи на руки, махающие на прощание. Признаки жизни тоже проявляются. В основном в виде бесконечных отвалов спиленных сосен. Это «Аргус» кое-как поддерживает частичку того, что осталось от советского наследия.

На удивление, дорога ровная и без выбоин, так что эти деревеньки с незапоминающимися названиями пролетают мгновениями. Правда, через одну то тут, то там пассажиров и водителей слепят позолотой совсем недавно отстроенные церквушки. На фоне запыленных неказистых домиков, посеревших от старости, эти здания с золотыми луковками выглядят будто из параллельной Вселенной.

Всю дорогу не покидает мысль — Верхотурье ведь духовная столица Урала, и, казалось бы, деревни там должны быть как у Христа за пазухой. Но на деле всё совсем не так.

У одного из храмов, встречающихся по дороге, мы остановились перекусить. Внутри всё чин по чину: алтарь и церковная лавка с ценником в 100 рублей за одну свечку. Недалеко от крыльца одинокие деревянные качели из березовых бревен, а вокруг безграничное русское нигде.

Ранее мы уже рассказывали о том, как живут деревни-призраки, и побывали в Таборинском районе в Новоселово. Но это не единственное место в Свердловской области, где есть деревни, часто остающиеся без связи с внешним миром. Почитайте историю двух сестер, которые возят почту по алапаевской «дороге жизни».