Такую страну проспали... Как 30 лет назад мы голосовали за сохранение Союза и получили шиш

Что вы делали 17 марта 1991 года? Если вам меньше 48 лет, вряд ли вы помните. Но те, кто постарше, с вероятностью 80% в тот день участвовали в референдуме о сохранении Советского Союза. Подавляющее большинство граждан тогда высказалось в защиту единого государства, которое тем не менее прекратило существование до конца 1991 года. Мы попросили нескольких экспертов простым языком объяснить, что случилось в те годы, а заодно предлагаем проголосовать вам — считаете ли вы развал Союза катастрофой или свежим импульсом (опрос в конце текста)?

Референдум стал результатом муторных попыток модернизировать СССР под требования времени и должен был закрепить (или развенчать) тезис о преданности советских граждан Союзу. Его учредил Съезд народных депутатов еще в конце 1990 года, а сам вопрос был сформулирован довольно хитро.

Как и с недавним голосованием об изменении Конституции, вопрос строился по принципу «салат едят целиком». На голосование выносилось как единство Союза, так и его обновление с переходом к федеративной структуре. Республикам обещалась большая автономия — концепция «нового СССР» уже существовала в виде проекта Союза суверенных государств.

И всё же вопрос был лукав. Жена может спросить у мужа, желает ли он остаться в браке. Но если добавить фразу «с более независимой женщиной», вопрос зазвучит двояко.

Это был первый всесоюзный референдум в истории СССР, хотя стопроцентного охвата не получилось — отказались участвовать Прибалтийские республики, Молдавия, Армения и Грузия (часть их населения всё же проголосовала).

Тем не менее он вошел в историю как свидетельство того, что советские граждане хотят остаться вместе: за сохранение Союза в той или иной форме проголосовало 76% (113 миллионов человек). Причем республики оказались даже более лояльными: в Узбекистане за голосовало 95%, в Киргизии — 93%, в Туркмении — 98%.

Кто и как голосовал

Мы спрашивали наших спикеров не только об их настроениях в те годы, но и об отношении к развалу Союза сейчас, 30 лет спустя.

— Как именно я голосовал, не помню, — признается историк Юрий Латышев. — Скорее всего, за сохранение Союза. А почему не помню точно? Потому что в 1990–1991 годах жизнь уже стала сложнее, был дефицит продуктов, рост цен и так далее. И вопрос о судьбе Союза меня волновал не так уж сильно, хотя я был депутатом районного совета.

Генеральный директор Института региональных проблем Дмитрий Журавлев голосовал за сохранение Союза, потому что, по его словам, при всех властях был консерватором. Он подчеркивает двойственность формулировки вопроса:

— Под словами «обновленный Союз» разные люди понимали разные вещи. Если брать население, оно голосовало именно за сохранение прежнего Союза, чтобы их не ударило чем-нибудь новеньким. К тому времени перестройка длилась уже долго, и люди поняли, что каждый новый поворот — это новые грабли. Поэтому, с их точки зрения, они выбирали сохранение Союза в прежнем виде. Но властные элиты слышали совершенно другое: одни слышали, что народ проголосовал за федерацию, другие — за Союз равноправных и суверенных государств.

Политик и общественник Борис Мизрахи голосовал против сохранения СССР.

— Я считал, что участь Союза всё равно решена и, как говорил академик Сахаров, лучше разойтись и снова объединиться. Думаю, он был прав, — объясняет Борис Мизрахи. — Это новое объединение должно было быть естественным, через какие-то стимулы, общие ценности и идеи, как в Евросоюзе. И я не считаю распад СССР вселенской катастрофой, о которой говорит Путин. Что до ностальгии по СССР, то у меня есть ностальгия по людям.

Предприниматель Марк Болдов в ответ на мой вопрос переспрашивает:

— А вы помните, что вас заботило в 23 года? Референдум или молодая девушка? В то время я не участвовал в политической жизни страны, но мне жаль, что СССР исчез. Последние десять лет застоя при Леониде Ильиче Брежневе нас ослабили, и нужно было трансформироваться. И я бы проголосовал именно за это: за сохранение с трансформацией. Например, нужно было менять дотационные отношения между республиками. Но в остальном распад СССР — трагедия, в которой было потеряно целое поколение, поколение наших родителей, которые оказались за чертой бедности. Уверен, этого можно было избежать.

Доктор политических наук, экс-глава регионального филиала РАНХиГС Сергей Зырянов голосовал за сохранение Союза.

— Те события — это поучительный пример того, что значит референдум для жизни общества и государства, — говорит он.

— В смысле, что в реальности референдум ничего не значит?

— Ну он выражает настроение людей, но при малейшем изменении обстоятельств они могут отказаться поддерживать то, за что голосовали. Люди голосовали за то, что им привычнее и удобнее, но когда всё рушилось, у них не хватило энергетики, чтобы то привычное и удобное спасать. Были активные защитники Союза, которые критиковали Ельцина и создавали свои партии, но у них не было политических ресурсов, чтобы препятствовать развалу. То есть референдум отражал настроения людей, но не их готовность спасать Союз любой ценой.

— Но вы были сторонником сохранения?

— Да, потому что вырос и воспитан в СССР, а это бесследно не проходит. При этом сам развал Союза был предопределен объективными причинами.

Почему мы потеряли страну, хотя голосовали в ее пользу?

Референдум должен был поставить точку в вопросе о сохранении СССР, но его юридический статус вызывает дискуссии: например, есть мнение, что с учетом оговорок в законе «О всенародном голосовании...» результаты референдума носили лишь рекомендательный характер. Обстановка в любом случае обострялась и в России, и в союзных республиках. Понятие легитимности отходило на второй план, на первом же было всё более отчетливое желание перемен и предчувствие их неизбежности.

— С моральной точки зрения можно сказать, что люди выбрали сохранение Союза, и в этом контексте его развал был отказом от результатов референдума, — рассуждает Дмитрий Журавлев. — Но с юридической точки зрения важно, что именно понималось под обновленным Союзом. В этом было большое противоречие: союзные элиты считали, что референдум дал им право на сохранение страны любыми средствами, что в итоге вылилось в августовский путч ГКЧП. Но республиканские элиты были убеждены, что в результате референдума должна возникнуть конфедерация. И если мы вспомним первую Конституцию СССР образца 1922 года, это была именно конфедерация, на фоне которой даже СНГ выглядело образованием с более жесткой структурой. И когда люди интерпретировали результаты голосования как народное одобрение на переход к конфедеративному устройству, это не было результатом исключительно их дурости и мечтаний.

Советский Союз прекратит существование в декабре 1991 года после подписания Беловежских соглашений, которые не вызовут заметного брожения в обществе. Почему при выраженной поддержке Союза граждане не встали за него горой?

— Общество дало молчаливое согласие на распад СССР во многом потому, что к декабрю 1991 года вопрос был предрешен: о выходе из состава государства заявили пять или шесть национальных республик, и даже Украина провела референдум о выходе, — объясняет Сергей Зырянов. — Россияне в эпоху позднего социализма жили очень непросто и экономически, и духовно, но они поступили в каком-то смысле эгоистично и стали защищать только свой дом, свою квартиру. Кроме того, многих защитников Союза охладил путч 19 августа 1991 года — попытка остановить распад страны с применением силы. А люди уже не хотели жить под давлением.

Борис Мизрахи признается, что Беловежские соглашения стали для него неожиданностью, но особенного сожаления не вызывают:

— Единственное, мне было очень жаль Михаила Горбачёва. Беловежские соглашения были варварскими только по отношению к нему, и потом он был незаслуженно обруган и оплеван. Многие считают, что он развалил Союз, но ничего подобного — это был исторический процесс, который на тот момент уже сформировался. Горбачёв дал нам свободу, навел мосты с другими странами, позволил нам дружить с кем-то. В Европе его до сих пор вспоминают с благодарностью.

Юрий Латышев хоть и был сторонником сохранения Союза, развал государства воспринял без трагизма.

— Во-первых, в 1991 году уже шел бешеный рост цен и стоял вопрос о банальном выживании, а в Союзе или нет — это казалось вторичным, — говорит он. — Плюс нам подкинули конфетку в виде СНГ, и мы думали, что обретем самостоятельность, но продолжим дружить странами. Плюс ведь национализм начал развиваться во время горбачевской перестройки, когда пошли конфликты в Азербайджане, Средней Азии, Прибалтике.

Генеральный директор Центра развития региональной политики (ЦРРП) Илья Гращенков считает, что Михаил Горбачёв поступал правильно, но проблема была в чрезмерном напоре его оппонента.

— Если бы не ельцинский прогрессизм, который был призван не только свалить систему, но и все принципы сосуществования Союза, его удалось бы сохранить, — считает он. — Сам Горбачёв исходил из здравой логики, хотя сейчас и пытаются представить его как предателя: мол, нужно было держать всех в кулаке, держать Европу, Германию, соцблок, торговаться... Но это, на мой взгляд, есть лишь попытка придать рассуждениям долю конспирологии. А реальная картина была такой: экономика госплана зашла в тупик лет за 30 до этого, и все попытки реформ, от косыгинской до перестройки, неминуемо выводили к рыночной экономике. Горбачёв запустил либерализацию экономики, а потом запустил политические преобразования, в том числе путем референдума, но центробежные силы уже действовали и ряд республик мечтал о самостоятельности. Поэтому Горбачёв делал выбор между статусом гегемона, удерживающего власть, и человека, который дает всю полноту самоопределения. Чисто гуманистически все это было правильным.

Что мы потеряли

Марк Болдов считает роспуск Союза, особенно после мартовского референдума, практически предательством.

— Конечно, это предательство властями истории собственного государства, — говорит он. — Так же как крушение Берлинской стены после нашего выхода из Варшавского договора. Да, можно было выйти, но сделать это без потери влияния. Выйти не нищими, а победителями.

— Что, на ваш взгляд, мы потеряли?

— Многое! Как один из примеров — внутренний рынок сбыта. Есть разница, живет ли в стране 350 миллионов человек или 146 миллионов. Чтобы делать десять деталей, нужны ручные инструменты, чтобы делать 150 миллионов — автоматизированные линии. Россия от развала Союза в чём-то выиграла, потому что вроде бы перестала содержать дотационные республики (а таковых было большинство. — Прим. ред.), но практика всё равно показала, что мы в ответе за тех, кого приручили, и мы продолжаем их поддерживать, чтобы сохранить влияние. Минусов больше.

— А мог бы Советский Союз существовать до сих пор, пусть в модернизированном виде?

— Безусловно, и примеров тому много. Возьмите США, где в разных штатах разные законы, но они сохраняют целостность. У нас сейчас тоже ведь разнородная страна: Якутия и Калининград — это абсолютно разные регионы, разные национальности, со своими особенностями и самобытностью. И эту самобытность нужно учитывать. Но сам Союз как сильное государство мог бы существовать до сих пор.

Похожее мнение разделяет Илья Гращенков:

— Да, у нас был шанс сохранить модернизированный СССР, который развивался бы по китайской модели. Но после развала страны на нас свалились гайдаровские реформы, и мы окончательно перешли к той России, которую знаем теперь.

Сергей Зырянов настроен более скептически:

— СССР мог бы, наверное, существовать, если бы его модернизация началась в 60-е годы, когда был шанс на сохранение и развитие государства. К 80-м поезд уже ушел. Да что ушел — даже последний вагон уже было не догнать. Источником краха империй (а СССР был внутренней империей) являются не конкретные персоналии. Крах случается, когда иссякает легитимность власти, когда люди перестают верить, что власть действует в их интересах. На момент фактического развала Союза точка невозврата была пройдена давно.

Борис Мизрахи добавляет:

— Когда говорят, что Союз развалил Горбачёв, потому что при нем возник дефицит и так далее, — это неправда. Я помню 1982 год, еще при Брежневе, когда было 22 талона на продукты питания и не только: на соль, сахар, спички...

При этом он всё же испытывает легкую ностальгию, но не по власти или строю, а по отношениям людей.

— В Союзе были хорошие вещи, была дружба народов, хотя многие сейчас отрицают, — говорит Борис Мизрахи. — Просто ситуация изменилась, и люди разбежались по своим квартирам, чтобы построить у себя новые государства, а потом, если появится интерес, объединиться снова. К сожалению, пока этого не случилось.

Почему Свердловск против

И напоследок — любопытный факт. Среди регионов России был лишь один, где большинство проголосовало против сохранения Союза, — и это Свердловская область. Почему? Борис Мизрахи считает, что в регионе сильно влияние земляка Ельцина:

— Он объяснял новый путь России, и это резонировало с настроениями свердловчан, которые были более продвинутые в смысле перемен. Они понимали, что перемены необходимы, что прошлое уже отживает, что новому нужно дать импульс.

Сергей Зырянов видит причину свердловского скептицизма к Союзу в особой атмосфере региона:

— Свердловская область — интересный феномен. Политически она всегда активнее, чем соседние регионы, и уже тогда были распространены настроения, которые в будущем выразит губернатор области Эдуард Россель предложением создать Уральскую республику. То есть первым шагом был выход России из Союза, следующим — получение еще большей независимости на региональном уровне. Это было неосознанное явление. Оно не доминировало, но было заметно.

Стык 80-х и 90-х годов ХХ века был временем массовых протестов — в России того времени они стали привычным явлением. Вот истории тех, кто участвовал в митингах и шествиях разного времени, тогда и сейчас, и потому может сравнивать.

В этом году мы попрощались еще с одним наследием Советского Союза — его автопромом. Разработку собственных моделей прекращают даже УАЗ и АВТОВАЗ.

А если хотите поностальгировать капитально, обязательно зайдите на проект «Вещи века», где мы вспоминаем водочные этикетки, талоны, фильмоскопы и другие атрибуты жизни в СССР.