«Сутки провел в морозильной камере и сбежал в США»: история уральского бизнесмена, который нянчил Хабарова

Когда-то у екатеринбуржца Александра Шавкунова был свой успешный бизнес, сегодня он мечтает о койке в доме престарелых. Полтора года назад мужчина вернулся в Екатеринбург из эмиграции, до этого почти 20 лет жил в Штатах. Сейчас ему 68.

В небольшой трехкомнатной квартире панельной девятиэтажки в Юго-Западном районе Екатеринбурга — не богато, но чисто. Здесь три комнаты, кухня, телевизор. Волонтеры закупают продукты, приходит психолог. В соседней комнате сейчас как раз отчитывают его соседа, у того срыв — запил.

Наш герой сидит в инвалидном кресле, он может ходить и сам, но с трудом. Квартира, где живет сейчас Александр, оплачивается президентским грантом. Это жилье ему (как и другим людям, попавшим в сложную ситуацию) снимают волонтеры православной службы милосердия екатеринбургской епархии. Полтора года назад с «милосердием» связались из московского синодального отдела, попросили поучаствовать в судьбе мужчины. Объяснили: уралец 18 лет прожил в Америке, теперь хочет вернуться на родину, в Екатеринбург, если будет нужна помощь — помогите. Теперь волонтеры — единственные люди, благодаря которым он не остался на улице. Родители его умерли еще до его эмиграции. Но в Екатеринбурге у Александра двое сыновей. Он уверяет, что когда возвращался, то вариант жить у них даже не рассматривал.

У него готовы все документы для дома престарелых. Но из-за коронавируса эти заведения закрылись на карантин. Александр рассказал Е1.RU про то, как строил бизнес в 90-е в Екатеринбурге, про жизнь в Америке и свое возвращение.

«Сутки провел в морозильной камере»

— Я родился в Красноуфимске, закончил СИНХ. Работал директором треста столовых, в отделе сбыта на Виншампань-комбинате. В 88-м открыл свое предприятие, оптовый рынок в районе Южного автовокзала, стал торговать. Были тесные контакты с Кабардино-Балкарией. Пригонял оттуда по четыре фуры: вино, мясо. 90-е годы, безденежье у большинства, но у меня всё было хорошо, я уже тогда начал путешествовать. Побывал в Европе, а в двухтысячном впервые съездил в Америку. Тогда и задумался о переезде.

— Чем здесь жизнь не устраивала?

— Окончательно решил уехать после одной истории. У меня здесь случился конфликт с Вараксиным (руководитель ОПГ «Центр», в 2007 году осужден по уголовной статье за принуждение к совершению сделки группой лиц по предварительному сговору. — Прим. ред.), он курировал район, где у меня был рынок. Я отказывался платить ему [дань].

Это было большое помещение, с доступом воздуха, конечно, там полутуши мясные висели. Чтобы не замерзнуть, я перетаскивал эти туши с места на место. Через несколько часов меня открыли: «Будешь платить? — Нет». Трое суток долбили, отпустили подумать. Я решил просить помощи у Хабарова (Александр Хабаров, лидер ОПС «Уралмаш». — Прим. ред.). Я учился в школе с его старшим братом. У них было трое сыновей в семье. Дима — младший, я его не знаю совсем. Вова — старший, Саша — средний. Вовка был мой одноклассник. Родители у него были крутые, отец — партработник. Его заставляли водиться с младшим Сашкой. Мы с коляской, помню, вместе возились. Ни старший, ни младший брат никакого отношения к уралмашевской группировке не имеют. Насколько я знаю, брат предлагал им вступить, они отказались. У старшего было несколько машин такси, младший вроде бы занимался торговлей. После того, что случилось, я позвонил Вовке, попросил помощи. Мы поехали к Саше. Рассказал. Вараксинские отпрыгнули от меня.

Смысла переезжать в другой город в России не было. Там всё то же самое будет, другие бандиты, если бизнес организовать. В общем, всё совпало с моим желанием, и я уехал в Америку.

Александр продал в Екатеринбурге квартиру и прежний бизнес. В Америке бывший коммерсант устроился на работу в отель в Балтиморе, убирать номера. Ему было 50 лет, говорит, знание английского — почти нулевое. Но уверяет, что потерю прежнего социального статуса (из бизнесмена в уборщики) принял спокойно.

— Я нормально жил, — уверяет он. — Там заведено платить щедрые чаевые… 150 долларов чаевых в день за 10 номеров помимо зарплаты.

— Но явно не больше, чем в те времена, когда вы жили у нас?

— Здесь нужно было платить бандитам, ментам — всем. Там я никому не платил. Я чувствовал там себя хорошо, комфортно, свободно.

После Балтимора Александр переехал в Нью-Йорк. Нашел работу в ресторане. Сначала мойщиком посуды, потом поваром на кухне. В том ресторане пела Любовь Успенская. Жил он сначала в гостиницах, потом снимал квартиру-студию. С Брайтон-Бич (русский квартал) в Нью-Йорке съехал. «Русских-то там почти не осталось, зато целые поселения узбеков, бегут туда из Узбекистана уже много лет, селятся на Брайтоне». Машины брал в лизинг. «Сначала покупал, потом знакомые надоумили, что лучше лизинг, можно менять машины постоянно».

Года через три после приезда в Америку он узнал про смерть Хабарова. И тогда же подумал, что сделал все правильно. Ведь даже Хабарова не защитили ни деньги, ни связи.

— Какая глупость, что он не уехал из страны, как Цыганов (Константин Цыганов — один из лидеров уралмашевской ОПГ, скрылся перед тем, как начали давить ОПС «Уралмаш». — Прим. ред.)! Так нет ведь, Россию он любил, — с досадой говорит Александр.

В Россию он за 18 лет не приезжал ни разу. Хотя и американское гражданство Александр так и не получил.

— Все эти годы жил по грин-карте. Гражданство мне было не нужно. Все права у меня были. Ну кроме права на голосование. Но я и здесь, в России, голосовать не стремлюсь. Все эти голосования, что здесь, что в Штатах, — ерунда. Что люди выше решили, то и будет, голосуй — не голосуй. Остальное всё устраивало. Когда со мной случилась беда, пособия у меня были как у гражданина. Я не чувствовал себя ущемленным.

Еще в России он был женат четыре раза. Сыну от первой жены сейчас 47 лет. Они не виделись с того момента, как Александр эмигрировал. Правда, созванивались. Ко всем прежним отношениям и бракам он, кажется, относится прохладно.

Обида есть лишь на последнюю неофициальную жену, с которой они прожили несколько лет. Он рассказывает, как вместе воспитывали ее дочь, к ней он относился, как к родной. Как уговаривал ее уехать вместе с ним в Америку, потом присылал приглашения, высылал деньги, чтобы поддержать ребенка. При этом родного младшего сына от четвертой жены последний раз он видел, когда ему было шесть месяцев. Все годы после развода с женой не знал, что с ним.

За 18 лет жизни в Америке новой жены он так и не нашел.

— Подруг много было. Думал, разнообразие интереснее. А может, просто не нашел свою половину. Американские женщины отличаются от русских. Они во главу угла ставят деньги. Отношения — на втором месте. Хотя та женщина, которая готова меня забрать обратно, вроде не такая. Я за ней такого не замечал. Мы познакомились на пляже Брайтон-Бич много лет назад. Я ей помогал хоронить родителей. Она работает медсестрой в центре для детей с олигофренией. Ночами тоже подрабатывает в подобном учреждении для взрослых. Интересная женщина. Но может, я ее просто не знаю до конца, и она такая же, как и все американские женщины. Какая? Меркантильная.

За 18 лет жизни в Америке у него появилось там всего два друга.

— Володя — москвич, работает массажистом. Приехал из Москвы еще раньше меня, жалеет, что уехал. Потому что как-то очень часто у нас, у русских, бывает, когда семья в Америку приезжает, через два года — семьи нет, распадается. Он также потерял семью. Женщины российские очень быстро на себя натягивают американский менталитет. Становятся американками. Муж побоку, главное — деньги. Но уезжать ему уже поздно. Оба сына там, внуки. Все — граждане США. Не к кому ему в Россию возвращаться. Мы с ним друг друга не раз выручали. В основном деньгами. Другой друг — чернокожий. Пьющий, безработный, молодой еще — лет сорок. Живет на пособия. Снимает где-то комнату в какой-то хибаре. Пособие — 680 долларов в месяц. Плюс на 450 долларов талон продуктовый. Можно покупать продукты, кроме алкоголя и табака. 150 долларов на продукты хватит. В кабаке он максимум долларов 80 просадит, водку возьмет да салат. Американцу я помогал. Он всегда в истории попадал — то подерется, то поругается. Вытаскиваешь его из драк. Русские рестораны — это не американские, по голове наколотят, выкинут на улицу. Будет валяться, никто не подойдет, это не Россия. Полицейские остановятся, увидят — пьяный, могут вызвать скорую. Но прохожие не остановятся. Перешагнут. Не осуждаю, чем это плохо? Но это все-таки редкий случай, когда человек на улице лежит.

Болезнь

У Александра стоит кардиостимулятор. Поставили еще в первые годы жизни в Америке. Проблемы с сердцем, миокардит он получил еще до отъезда в США, в 90-е годы..

— Заболел воспалением легких. Надо было ложиться в больницу. Я отказался, пришел вагон сахара, надо было продавать. И мы развозили этот сахар по деревням, таскали мешки. Пока совсем плохо не стало.

И вот через много лет в Америке всё повторилось.

— 25 декабря 2014 года я сильно заболел. Пришел к врачу. Там за каждым закреплен свой доктор по медицинской страховке. У меня был русскоговорящий доктор. Сделали флюорографию — пневмония. Нужно ложиться в госпиталь. Звоню в ресторан, объясняю. Хозяин начинает орать: «Новый год, билет на новый год в ресторан стоит 250 долларов, а в ресторане 150 мест. Если не выйдешь на работу, ты в Нью-Йорке больше ни в один ресторан не устроишься». Никаких больничных там нет. Написал отказ от госпитализации. Вышел на работу. Отработал смену. Потом снова вышел на работу. После смены стало совсем плохо, поехал в госпиталь, завел машину, дальше — не помню, как доехал до госпиталя. Вышел из машины, упал рядом. Подъехали имердженси — скорая помощь.

У Александра на горле характерный шрам от трахеостомы — это искусственное дыхательное горло, отверстие на шее рядом с трахеей. Тогда, из-за того, что сразу не лег в госпиталь, у него случился отек легких. Он мог дышать только через трахеостомическую трубу.

— 12 дней я был в коме, пришел в себя, ничего понять не могу. Думал, что в России. Не понимал, почему кругом по-английски говорят, неужели американцы больницу в России построили? Пока трахеостома установлена в горле, человек не может говорить. Я написал своем лечащему врачу, попросил, чтобы она позвонила в Россию, той самой моей подруге, которая у меня осталась в Екатеринбурге. Включили громкую связь. Слышу, она переспрашивает: «Саша правда в плохом состоянии? Передайте, чтобы не возвращался в Россию». Ладно, думаю, не хотят — и ладно.

Болезнь дала осложнение на суставы ног.

— Мне выдали вот такую телегу (он кивает на инвалидную коляску) и предложили место в центре реабилитации. Всё это было по медицинской страховке. У меня была дорогая страховка: около 700 долларов в месяц. Бесплатно там ничего не сделают.

Возвращение

В американском центре реабилитации он прожил года три.

— Жил в палате с одним соседом. Но каждая кровать огорожена шторой, которая не просвечивает. За шторой — шифоньер. Прежде чем зайти за штору, постучатся обязательно. Была уединенность. Пиво мог позволить себе попить днем. Без злоупотребления, конечно. У меня тяги к этому никогда не было. Водку вообще не переношу. Никто меня оттуда, конечно, не выгонял. Жил бы и дальше. Но стали появляться мысли вернуться. Как-то спросил у соцработника, а если что случится, где похоронят. Мне ответили: на дальнем католическом кладбище. Думаю, зачем мне католическое кладбище, у меня родители в Красноуфимске лежат. Я понимал, что поздно уехал в Америку, поэтому и не получилось стать американцем, подстроиться под американский менталитет: деньги во главе всего, выгода. Туда нужно уезжать молодым или ребенком.

Последним толчком к возвращению стало то, что Александра разыскал его младший сын из Екатеринбурга, которого он не видел 27 лет. Сын написал в программу «Жди меня», когда отец еще жил в Америке. Александр зашел на сайт программы, увидел письмо. Написал ответ, списались, созвонились. И Александр выслал ему денег, чтобы тот снял квартиру в Екатеринбурге. Сын встретил в аэропорту, довез до квартиры.

— Я не был тут 18 лет. Города не узнал. На месте, где был у меня рынок, стоит дом, там теперь новостройки. Хотя ничего особо меня не поразило после Америки. С сыном мы выяснили отношения. Высказал мне все обиды. Я ведь, как прогнал ее за измену, больше не звонил, не встречался. На алименты она подавать не стала. Но квартиру я им оставил. А тут спустя столько лет выяснилось, что квартиру эту у нее отжали за карточный долг ее ухажера. Им тогда пришлось уехать жить к бабушке. Да, еще упрекал, что я помогал чужому ребенку, в то время как он машины мыл, чтобы подзаработать.

Он говорит, что особой вины перед сыном не чувствует.

— А за что? Я ему ответил, что не считаю себя виноватым — приехала бы она ко мне, я бы помог. Потом мы перестали общаться, может, он ожидал, что раз из Америки, то миллионер, а ожидания не оправдались. Или не может найти меня, я сменил номер телефона. Старшему сыну я так и не сообщил, что вернулся.

На съемной квартире «американец» пожил недолго, в одиночку не справлялся, даже дойти до магазина за продуктами не мог. Из документов у него был просроченный российский паспорт и загранпаспорт. Дальше была попытка устроиться в частный приют, где ему выставили счет — 70 тысяч в месяц. И он попал в государственный центр социальной адаптации (приют для бездомных) в поселке Лебяжье под Каменском. Там ему сделали все документы, оформили пенсию. По правилам там можно жить не больше полугода. Александра забрали волонтеры и привезли на съемную квартиру. Теперь ждет, когда после карантина ему дадут место в доме престарелых.

— Только почему тут воспринимают дом престарелых — как какой-то тупик, что ли? Что, жизнь там кончается? — с бодростью говорит он. — Если не понравится, всегда есть варианты что-то изменить. Если будет плохо, уеду обратно в Америку. Меня готова забрать там моя американская подруга. Та самая медсестра, с которой мы сто лет знакомы. Приедет, если откроют границы, оформим брак в консульстве, уедем жить к ней. Нет, она не миллионер. Но у нее своя двухкомнатная квартира.

— Любовь?

— Да какая любовь в нашем возрасте! Мы с ней старые друзья, и не только друзья, и я ей помогал не раз. Может, просто хочет, чтобы рядом кто-то был. Это я к тому, что никакого тупика у меня нет. Уверен, что еще могу всё поменять!

Он провожает нас, тяжело вставая с инвалидной коляски. Ругает государство, которому он оказался не нужен: «Как было наплевательское отношение 18 лет назад, так ничего не поменялось». Хотя, наверно, он понимает, что больше, чем ему предложит родина — убогой и жалкой старости, — никто не предложит. И в США его, возможно, все-таки никто не ждет. А все, что он сейчас очень хочет, это быть кому-то нужным. Хотя бы кому-то.

Почитайте также историю про уральского студента, уехавшего в Европу автостопом и оставшегося там. Несмотря на все трудности первого времени, он создал семью, освоил язык, нашел интересную для себя работу.