«Я как по живому резала»: история приемной мамы, которая вернула ребенка обратно в детский дом

— Когда мы отвезли Славу в приют, муж сказал мне и старшему сыну: «Обратного пути не будет». Мне было очень жаль его, как по живому резали. Но выбор у меня был такой: или Слава, или потеряю мужа.

По статистике, за последние годы около 4500–5000 детей-сирот, которых из детского дома забрали в семью, новые родители возвращают обратно на попечение государства. 12-летний приемный сын Ирины из Екатеринбурга — один из таких детей. Два с половиной года он жил в их семье, называл Ирину и ее мужа мамой и папой. Дружил с их старшим сыном. Но, тем не менее, так получилось, что родители приняли решение и мальчик снова попал в детский дом. Прежде чем осуждать, послушайте их историю. Это может быть особенно важно для тех, кто решается на такой мужественный поступок, как усыновление или оформление опеки. Надо быть готовым ко всему, чего вы больше всего боялись. Ирина готова была рассказать свою историю под своим реальным именем и фамилией — «что уж сейчас скрывать». Но из этических соображений и в интересах несовершеннолетних героев публикуем без фамилий, а некоторые имена этой истории изменены.

Начало. Вася

В комнате, где мы разговариваем, стоит большое электронное фортепьяно. Рядом на шкафу — баян. Это инструменты 15-летнего Димы, приемного сына наших героев. У них хорошая, благополучная семья. Ирина — специалист «Водоканала», муж Владислав — механик, работает в одном из госучреждений Екатеринбурга. Дима — школьник, гордость семьи: спортсмен, музыкально одаренный парень, лауреат многих музыкальных конкурсов. Когда Дима появился в семье, у него был старший брат Василий - родной сын Ирины и Владислава. Василий был уже взрослый и жил отдельно. Но иногда помогал родителям — забирал Диму из садика, привозил из командировок игрушки. Потом Василия не стало: он умер в 32 года, погубили наркотики.

— Мне потом говорили, мол, сами виноваты, баловали мы его, поэтому так и случилось. Да не был он избалованным. Мы с мужем работали на военном заводе — с утра до вечера на работе. Он был самостоятельным мальчиком: уроки делал сам, хорошо учился. Проблем с ним мы не знали. После школы он поступил на радиофак в УПИ, успешно окончил его. Нет, избалованным он не был. Учился, в каникулы подрабатывал на стройках, таскал мешки с цементом. Крепкий, сильный, красивый, математический склад ума. Закончил военную кафедру, офицер. Все дороги перед ним были открыты. Он устроился работать на ЗиК (завод имени Калинина) инженером. Когда он первый раз попробовал, мы не знаем. Это были 90-е годы, засилье наркотиков в городе.

Мы узнали, что у сына проблемы, когда, вернувшись из отпуска, увидели, что он привел в дом женщину. Она была старше его. До этого он нас с ней не знакомил. Его подруга была очень красивой, ни одного изъяна ни в лице, ни в фигуре, выпускница Ленинградского института (закончила еще до переименования города. — Прим. ред.), нам она сказала, что пока ищет работу. А через какое-то время позвонил Васин друг и рассказал, что эта женщина недавно лечилась от наркотиков, что у нее судимости. Мы начали разговаривать с сыном. Он: я ее люблю, не могу расстаться. Но я убеждала, говорила: если человек на наркоте, то меняется все. Совесть выжжена, душа потеряна. Да, она попала в беду и затянула тебя. И ты для нее как дойная корова, ты хорошо зарабатываешь, она тобой пользуется. Наши разговоры подействовали. Она съехала от нас.

Он сначала ее выгораживал, говорил, что в лифте кто-то ударил. Потом написал письмо нам из больницы. Что боится, что она добьет, дорежет. К тому времени муж уже работал в ОМОНе, военные заводы разваливались, и он пошел работать в милицию, возраст тогда еще позволял. Муж лично ее задержал. Встретили ее случайно на улице, ехали на машине. Увидел, догнал, отвез в отделение. Ее посадили. Но от наркотиков сын так и не избавился.

От отчаяния мы решились на крайнее: насильно поместили его в «Город без наркотиков» (реабилитационный центр. — Прим. ред.). Может, это надо было сделать раньше, но я боялась его сломать. Через год вышел, на какое-то время его хватило, специально стал жить с нами, не съезжал к себе. Но он не смог приспособиться... И все это время он работал, удавалось скрывать. Узнали на работе чуть ли не перед самой смертью, уволили. Держался он много лет; говорят, героин натуральный наркотик, употребляя его, можно долго жить, но все равно все заканчивается трагически.

Продолжение. Дима

Пока мы разговариваем, в комнату входит единственный сейчас сын Дима, приемный. Он копия мамы. Глаза, черты лица, крепкая коренастая фигура — все похоже. Что-то спрашивает у мамы, уходит на кухню. Дима найденыш. В буквальном смысле: 15 лет назад его нашли на улице. В конце октября женщина, случайная прохожая, увидела в песочнице плачущего ребенка. Вечер, холодно, рядом ни одного взрослого. Она отвела малыша в отделение милиции.

— Я всегда говорила — это не мы спасали его, этого малыша, а он нас. Из милиции (это было еще до переименования ведомства в полицию. — Прим. ред.) мальчик попал в пятую детскую больницу Екатеринбурга, где я работала няней-волонтером. Меня закрепили за Димой. Я сразу обратила внимание, какой он интересный, пытливый. Он при всей активности, а ему ставили диагноз «гиперактивность», мог часами слушать книги. Когда я приходила к нему утром, он, смеясь, бежал ко мне с книжками в руках. У малыша был сильнейший рахит, с деформацией грудной клетки и конечностей. Вздутый живот, он был всегда голоден.

Милиция разыскала его родителей. И мама, и папа были асоциальные, нигде не работали, пили. Мама была в роддоме, у нее родился еще малыш, от которого она отказалась там же. Насчет Димы она объяснила, что оставила ребенка знакомым. А те, видимо, потеряли или бросили малыша на улице. Маму и отца лишили родительских прав. В больницу приходил дедушка Димы. Высокий, красивый мужчина, старше нас с мужем лет на десять. Сказал, что это его внук, но забрать к себе его он не может, они с бабушкой уже воспитывают девочку — внучку, которую на них оставила дочь. Сказал, что они не справятся.

Я рассказывала мужу про Диму, говорила, когда выздоровеет, его отправят в детский дом. Муж сказал: «Надо забирать мальчика». А папа у нас — человек дела, сказал и тут же пошел в опеку. Поговорил в опеке, убедил, и ребенка нам отдали по разрешающему письму, уже потом собрали все нужные опекунские документы. Сейчас такое уже невозможно, но тогда и в Ленинской, и в Верх-Исетской опеке нам пошли навстречу. Было, конечно, страшновато, нам было тогда по 49 лет — справимся ли? В опеке нас убедили оформить опекунство, объяснили, что «вы уже в таком возрасте», а при опекунстве большая поддержка от государства. Действительно, первые годы очень много денег уходило на лечение: массажи, платных специалистов. Мы тут же повезли Диму на море, при рахите солнце, витамин Д очень нужны. К счастью, несмотря на все неблагополучие его родителей, интеллект им не удалось убить. Дима любознательный, умный, музыкально одаренный. С четырех лет начал читать, с пяти лет стал учиться музыке, сам захотел. Выбрал баян. В шесть лет он стал лауреатом первой степени на городском конкурсе.

Помню, на выпускном в садике он играл «Одинокую гармонь». Знаете? «Снова замерло все до рассвета, дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь». (Ирина напевает, у нее красивый голос.) Мы видели, что у ребенка есть данные, есть талант, нужно создавать условия для развития этого таланта. И мы создавали. Я сама ходила на занятия в музыкальную школу, чтобы понять, как с ним заниматься дома.

На кухне слышен гитарный бой. Дима играет на гитаре бабушке, которая пришла к ним в гости. Бабушка внимательно слушает.

— Бабушка, узнав, что мы берем приемного ребенка, была сначала против. Говорила: берете от алкоголиков, потом намучаетесь. Но муж жестко поставил: не хочешь, не ходи, сами вырастим. Хочешь — приходи помогай. Помню, как-то когда зашла бабушка, Дима выбежал в коридор и топнул: «Иди»! Хотя в его присутствии такие разговоры не велись. Как он почувствовал? Я, когда увидела, что он так сделал, я стала корректировать. Сочиняла колыбельные: «… спи сынок, ты совсем не одинок. Папа есть, мама…Завтра бабушка придет и гостинцы принесет, почитает книжку своему мальчишке». Своему, понимаете? Рассказывала, как бабушка помогает соседке лежачей, она очень добрая. Бабушка стала приходить, помогать. И у них сначала контакт пошел, потом полная гармония наступила. Он ее рисовал, дарил ей ее портреты. Сейчас у них теплые, родные отношения. Это ее внук, родной человек.

Много лет назад Ирину с мужем обязали подать на алименты на биологических родителей Димы. Ирина не хотела.

— Ну что с них взять? Но из опеки пришла бумага, что мы это должны сделать в интересах несовершеннолетнего. Иначе будут рассматривать вопрос об изъятии из семьи. Мы с низкого старта помчались в опеку. Подали в розыск о взыскании алиментов. Узнали, что родители умерли еще в тот год, как мы забрали Димку себе. Я ему все рассказала в шесть лет, прочитала, что лучше это сделать раньше, не нужно тянуть до подросткового возраста, когда мог сказать кто-то другой. Все знали, я ни от кого никогда ничего не скрывала. Я шла на риск. Выбрала момент, была сильная гроза. Говорю ему: боюсь грозы. Он успокаивает: я же с тобой. Я говорю: с тобой ничего не страшно.

В жизни ничего не бывает случайно. Так получилось, что именно я стала твоей мамой. Он понял.

Слава

Еще два с половиной года назад в Диминой комнате стояла двухъярусная кровать. На верхнем этаже жил еще один приемный сын — Слава, он был младше Димы на десять месяцев, почти ровесники. Слава был внуком соседей по саду. Если младшее поколение этой семьи было неблагополучным, мама — в розыске, у папы проблемы с алкоголем и наркотиками, то бабушка с дедушкой были хорошие, нормальные, социальные люди. Но бабушка умерла, дедушка перенес инсульт, очень плохо себя чувствовал. Нашлись люди, которые взяли его под опеку, но через месяц отказались от парня. Десятилетнего Славу должны были отправить в детский дом.

— Димка наш стал плакать: давайте возьмем к себе. Пошли в отдел опеки. Мы его забрали. До этого он учился в хорошем лицее, но подготовка оказалась нулевая. Я нанимала ему репетитора. Сама занималась с ним. Но он не привык трудиться. Он ничего не хотел. Хотел целыми днями сидеть за компьютером, играть. Так он привык жить у бабушки. Бабушка с дедушкой его любили, как могли заботились. Не сказать, что он был заброшен. Возили на море, покупали ему ноутбуки, игровые приставки, компьютер. Бабушка не оценила опасность, думала: мальчик на улице не шатается, часами сидит за компьютером, вроде бы занят делом. Мы с трудом отучали его от этого, приучали учиться. Но я не знала, как работать с ним.

Внешне он производил впечатление тихого, спокойного ребенка, говорил всегда тихим елейным голосом. Мужу претила эта неискренность, отношения не складывались. Хотя он всегда заступался за него, когда нас прессовали в школе. И насчет учебы, и насчет поведения. Помню, репетитор по английскому, выходя от него, выдыхала: он из меня все силы, всю энергию вытягивает. Нет, я не требовала от него много в учебе. Цель была хотя бы на тройку вытянуть школьную программу, чтобы не перевели в коррекционную школу.

Я два с половиной года искала подход к нему. Покупала конструкторы, чтобы занимался. Пыталась увлечь его спортом. Вместе с Димой он начал заниматься рукопашным боем. Но тренер мне дал понять, что не хочет видеть его в группе. Сам не занимается и не дает другим, срывает дисциплину. Его перевели к другому, более требовательному, жесткому тренеру. Позже он отказался ходить на тренировки.

Да, возможно, он завидовал успехам Димы. Дима был лучшим в группе, на тренировке. Был успешен в музыкальной школе. Когда Дима садился играть на баяне, тот демонстративно выходил из комнаты. Дима был открыт, он с радостью поделил с ним все: игрушки, комнату, родителей. А Слава мог спокойно украсть деньги у него из копилки. Я, как могла, поднимала самооценку Славе. Радовалась каждому успеху, каждой четверке, говорила: ты молодец! Объясняла: сразу ничего не бывает, любой успех — это труд.

Он любил меня. Помню, я пришла в школу на открытые уроки. Он заранее подготовился к уроку, все выучил, тянул руку, получил пятерки. Учитель была приятно удивлена: всегда бы так! И он делал это для меня! Я рассказывала мальчишкам про подвиги. Про Александра Матросова, про подвиги в мирное время, как школьник вытащил провалившуюся под лед девочку. Говорила про неравнодушие. Они слушали. Но на деле… Нас стали вызывать в школу. Оказалось, они оба начали воровать, их застали шарящими по карманам. У меня начали пропадать деньги из кошелька. Дима стал меняться, дерзко разговаривать, стал скрытным. Понятно, у мальчишек могут быть свои секреты, но я чувствовала, что тут что-то неблагополучно.

А потом случилось страшное для нас. Они вытащили у меня из кошелька деньги, Дима купил на них новый телефон. Телефон нашел папа. На телефоне было записано видео: Димка снимает селфи как он курит, на следующих кадрах на нашей кухне Слава нюхает газ. У нас была газовая горелка для выездов на природу, в походы. Поговорили с обоими: оказалось, что они оба этим не раз занимались. Понимаете, я надеялась, что Димка своим примером выправит Славу. Он же более активный, с лидерскими качествами. Получилось наоборот, Слава по-тихому подмял его под свое влияние. Дима оказался ведомым. На работе в полиции коллеги говорили в голос: отказывайтесь, их надо срочно разделять, иначе потеряете обоих. Мы поговорил со Славой, сказали: за все поступки надо отвечать, скрывать такое мы не имеем права. Поехали в опеку, Славу отправили в приют. Вечером муж собрал нас всех и сказал: обратного пути не будет, он не вернется. О том, что мы отказываемся от него, ему сообщили психологи в приюте.

Я понимала, что нужно с ним поговорить, приехать. Но не могла. Мы все могли пережить — воровство, нежелание учиться — все это мы бы смогли подкорректировать. Но тут нам просто стало страшно. Когда мы увидели, что он тащит за собой второго. Потерять еще одного ребенка от той же беды, что и Васю?! Когда психологи сказали, он особо не расстроился с виду. Сказал: тут хорошо. Перед детдомом он с сопровождающими заехал домой за вещами. Он сказал: мама, у меня носков нет. Я дала. Сказала: в прачечную не сдавай, пошел умываться — постирай, как я учила. Спросила: тебе страшно?

Он ответил: нет, не страшно, просто грустно. Сказала: не бойся ничего, будь сильным, живи, не будь падким на то, что губит тебя, мешает жизни. Обнялись, он ушел. Из детского дома в первые же дни он сбежал. Я ждала его всю ночь. Но он вернулся в детский дом.

Дима просил не раз: давай съездим, навестим. Я говорила: нельзя, раз отказались. Говорила, что немалая доля вины за тобой. Ты мог бы его вести к свету, а ты сам за ним шел не туда. То, что я переживала и переживаю, это даже не чувство вины, а горечь, сожаление. Мы не справились, мы не смогли увидеть, какие сигналы подает ребенок, почему он это сделал. Сейчас я понимаю, нужно было идти к психологам, попытаться работать с ним. Возможно, помогло бы.

Я знаю, что сейчас у Славы новые опекуны. Мне говорили, что в детском доме он много читал. Надеюсь, эти два с половиной года в нашей семье — важный этап в его жизни.

— Думать, что взял ребенка и он будет ангелом — нет, так не получится. Нужно быть готовым ко всему. Кризисы, срывы в поведении у приемных детей — все это неизбежный этап адаптации из-за травмы утраты кровной семьи, — говорит Елена Попова, психолог клуба замещающих семей центра защиты семьи «Колыбель» при социальном отделе екатеринбургской епархии. Работают там со всеми родителями, у кого есть проблемы, независимо от конфессий и взглядов. Елена Попова знакома с этой семьей. Сейчас Ирина бывает на лекциях психологов этого центра.

— Надо понять, что это происходит не потому, что вы плохие педагоги, родители.

Нужно потерпеть и пережить, правильно вести себя в этой ситуации. Это целая теория, когда промолчать, когда поддержать, когда установить границы, чтобы ребенок не чувствовал себя потребителем, не захватил все пространство. Ведь почему отдают? Потому что изначально питают определенные иллюзии, что ребенок будет благодарен, мы совершаем благое дело, ведь он так хочет в семью. А ребенок начинает вымещать на новой семье прежнюю боль.

Многие сотрудники соцзащиты, кстати, рассказывали нам, что некоторые психологи, наоборот, советовали родителям сдать ребенка обратно, а то разрушит семью. Вы понимаете, после повторного предательства ребенка будет вытянуть очень сложно. Просто тем, кто решается на такой шаг, как принять ребенка в семью, надо понимать, что обратного пути (отдать обратно) быть не должно. Хотя я понимаю, тут нельзя быть категоричным, все очень тонко. Но не надо запускать ситуацию, когда уже не исправить, когда между приемным родителем и ребенком ненависть, неприятие.

Дело в том, что многие родители боятся обращаться за помощью в госучреждения, скрывают, боятся осуждения: не справляетесь — отберут. А потом становится поздно. Сопровождение специалиста в таких семьях должно быть постоянным.

Связаться с клубом замещающих семей можно по телефону +7 912 654-64-45. Это социальная организация, поэтому помощь психолога там можно получить бесплатно.

Когда-то мы рассказывали историю другой приемной семьи: екатеринбурженка Елена вместе с мужем Александром нашли подход к подросткам, которые не прижились в приемных семьях. У них двое кровных и семеро приемных детей.