«Я лет 7 не хожу на акции протеста»: интервью с известным комментатором Василием Уткиным

19 марта 2024 года умер Василий Уткин. Пять лет назад он дал большое интервью E1.RU. Получилась интересная беседа. Думаем, что сегодня стоит его перечитать.

Один из самых популярных и известных футбольных комментаторов России Василий Уткин приехал в Екатеринбург на медиафорум «Планерка», который прошел в Hyatt в пятницу. В мае 2017-го Уткин объявил о прекращении карьеры комментатора. Сейчас он вплотную занимается своими блогами в Twitter, YouTube и Telegram, где у него в общей сложности почти миллион подписчиков.

Мы поймали Василия Уткина после одного из выступлений спикеров «Планерки» и поговорили о том, смогут ли Мамаев и Кокорин продолжить карьеру, о YouTube, о том, нужно ли нести ответственность за свои слова, о протестах в российских городах и о том, как он зарабатывает, когда его путают с комментатором «Первого» Виктором Гусевым.

— Пару лет назад вы назвали стадион «Уралмаш» хлевом. Там до реконструкции «Екатеринбург Арены» играл «Урал». А как вам новый стадион?

— Нет, к сожалению, я там не был. Честно говоря, не помню, почему я назвал его хлевом. Это могло быть связано с тем, что он совершенно не был готов к проведению финала Кубка России.

— На этой неделе футболистов Мамаева и Кокорина досрочно отпустили на свободу. Как думаете, им удастся продолжить футбольную карьеру?

— С одной стороны, нет ничего невозможного. С другой, Александр Кокорин не производит впечатления очень целеустремленного человека, поэтому в данном случае это вопрос мотивации. Я не вижу особой проблемы в том, чтобы продолжить карьеру. Кокорин еще может сыграть ярко, но лучшие свои матчи как надежда сборной России он уже сыграл. В каком-то смысле как ведущий футболист своего поколения он закончился. Но если он поколеблет это утверждение, я буду только рад. Я потому и говорю об этом не настолько категорично — кто я такой, чтобы выносить приговор. Мои слова ничего не могут изменить, они, может быть, его подзадорят. Но я думаю, что он просто о них не узнает.

— Президент «Урала» Григорий Иванов заявлял, что готов взять в команду обоих футболистов. Что вы думаете об этом?

— Мне представляется, что у Гриши немало отрицательных качеств, как, впрочем, и у любого из нас. Но он точно не дурак. Если можно получить даром двух таких футболистов, чего бы их не получить-то? У меня есть любительская футбольная команда, она выступает на чемпионате Москвы. Я бы тоже не отказался получить Кокорина и Мамаева. Но я достаточно рассудителен, чтобы не спрашивать их об этом.

— Около года назад вы плотно занялись YouTube. Вы себя сейчас считаете скорее журналистом или блогером, или между этим уже нет особой разницы?

— На самом деле дольше. Год назад был чемпионат мира по футболу и показатели выросли. Дело в том, что между блогером и журналистом не вижу особой разницы. Когда-то черту между ними пытался провести Владимир Познер, который сказал, что блогеры не отвечают за свои слова. По-моему, разница чисто терминологическая. Как хотите, так и называйте. Я, во всяком случае, не придаю значения, журналист или блогер.

Я называю себя блогером, потому что чаще спрашивают, почему я это делаю. Там может быть разговор о цифрах — плюс-минус 200 просмотров или 200 тысяч просмотров. А журналистов как собак нерезаных. Поэтому в данном случае я конъюнктурю. Я не вижу большой разницы между блогерами и журналистами. Просто есть люди более или менее заслуживающие внимания. Более или менее ответственные.

— Сколько человек занимается производством видео для вашего YouTube-канала? Вы сказали, что две трети от полуторамиллионного заработка уходит на производство.

— У меня 13 человек в команде. Есть специальный человек, который принимает письма с предложениями по рекламе. Но не могу сказать, что кто-то занимается моими соцсетями, кроме меня. У нас к тому же маркетинговая компания есть — Simple Sport. Я не могу сказать, что все эти люди работают на одном проекте. У меня есть разные по жанру проекты, над ними просто не могут работать одни и те же люди, поэтому столько.

— В своей лекции вы сказали, что на YouTube нет ограничений, которые есть на телевидении. Но там тоже нужно нести ответственность за то, что ты говоришь публично. Или нет?

— Я считаю, что ответственность, безусловно, есть. Те отличия, которые есть на YouTube, сделали его притягательным. Но если послушать тех, кто имеет там успех, я не вижу у ведущих ютуберов чего-то такого, что не могло бы показываться по телевидению, за исключением некоторых матерных слов. Скорее, это просто больше или меньше шокирует общественный вкус.

— А цензура на YouTube и на телевидении есть?

— Мне кажется, что есть несколько видов цензуры. Первая — цензура с точки зрения закона. Она должна быть, безусловно. Закон должен охранять право человека на личную жизнь, например. Но я считаю полный запрет на использование матерной лексики абсолютным безумием. Без сомнения, это должно как-то дозироваться по количеству. Но бессмысленно запрещать слова. Сразу стали возможными «жопа», «срать», «мудак». А до этого их мало кто употреблял.

Есть самоцензура, когда человек остерегается ответственности за свои слова перед работодателем, перед кем-то еще. Накладывает на себя ограничения сам. Он может не хотеть обидеть человека, который ему дорог. Или человек может обидеться, а ему с ним еще надо иметь дело.

Много в последнее время такого, когда человек говорит от своего лица, не думая, что это может звучать как высказывание от лица компании, например. Человек не думает, что он высказывает что-то, подставляя других людей.

— А бывали такие моменты, когда вы понимали, что вот сейчас столкнулись с цензурой?

— В той или иной форме ответственность за слова существует. Ты либо берешь ее, либо нет. Хотите — называйте это опасением перед тем, чтобы получить по морде. Хотите — опасением, что ты не получишь какую-то рекламу потенциальную. Или выскажешься на какие-то темы, а кто-то на тебя обидится и не пустит к себе. Это всё не более, чем ответственность за свои слова.

— В мае сквер в Екатеринбурге, рядом с которым мы находимся, на неделю стал центром России. Затем протесты в Москве. Вы чувствуете, что ситуация в России меняется?

— Конечно, слышал. В Бурятии тоже, в Архангельской области. Понимаете, я человек разумный, и уже в общем-то не очень молодой. И то, что если чайник стоит на огне, а у него плотно закрыта крышка и никуда не уходит пар, — не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что он рванет. У людей нет нормального представительства, возможности свободно высказываться. Огромное количество конституционных свобод ограничено без изменения текста Конституции. Что происходит в судах, вообще уму непостижимо порой. Мы много лет дружим с парнем, который является представителем России в Страсбургском суде. Он говорит: «Я просто выношу решения по закону. Это такая роскошь, как выяснилось».

Если говорить о личном отношении, я лет семь-восемь не хожу на акции протеста. Не потому, что я их игнорирую. Почему-то не хочу туда идти. Не страх, не что-то еще — просто не вижу для себя оснований. Я высказываю свою позицию, но никого не зову на улицы. Если бы я был готов пойти сам, я бы это делал.

— А как насчет тех, кто зовет людей на улицы, а сам не выходит?

— Это их выбор. Я хочу, чтобы с ними обращались законно. Я требования многих морально поддерживаю.

— Для тех, кто не увлекается футболом, вы — голос из навигатора. Вас узнают по голосу таксисты? Были смешные случаи?

— Такие случаи, чтобы меня слышали, но при этом не видели, бывают довольно редко. Так что черт его знает, как именно узнают. Только что мы с Алексеем Пивоваровым поднимались в лифте и мужик сказал, что где-то меня видел. Вот такая форма узнавания есть. Очень странная вещь — всю жизнь меня путали с Виктором Гусевым. Я в общей сложности тысяч 20 на этом заработал. Еще так назойливо: «Давай поспорим?». Но иногда из этого можно извлечь забавные плюсы, абсолютно честный заработок.