«Наша жизнь превратилась в ад»: откровенное интервью экс-жены уральского математика, обвиненного в педофилии

В Екатеринбурге близится к завершению дело 40-летнего математика Александра Калымова (личные данные героев изменены. — Прим. ред.), которого бывшая жена обвинила в развращении пятилетней дочери. По версии следствия, он совершал насильственные действия в игровой форме, заставляя дочь прикасаться к его половым органам, а также трогая ее. Показания девочки неоднозначные, но они подкреплены экспертизой психолога и видеозаписью. Стороны уже ознакомились с делом, на днях прокуратура утвердит его и направит в суд.

Родители и друзья Александра убеждены в его невиновности и заявляют, что экс-супруга устроила преследование, чтобы вывезти ребенка за океан. Утверждается, якобы она хочет уехать в США к любовнику-миллионеру. Но еще ни разу в СМИ не звучала позиция мамы девочки. По просьбе Е1.RU она рассказала историю своей жизни: она похожа на фильм ужасов.

Эпизод, который вменяется Александру как преступный, произошел на съемной квартире, в которой после развода жила Мария с пятилетней Лизой. Женщина не препятствовала общению бывшего мужа с ребенком: иногда во время их встреч оставалась дома, иногда уходила. Во время одного из визитов Александра, по версии следствия, и произошли действия сексуального характера. Во время этой встречи Александр и дочка говорили по-английски: бывшие супруги растили девочку билингвом (ребенком, одинаково хорошо говорящим на двух языках. — Прим. ред.).

— Это была инициатива бывшего мужа, — признается Мария. — В билингвальных семьях дети воспитываются по принципу «один родитель — один язык». Изначально я говорила с дочкой на русском, а мой бывший — на английском. Когда мы разъехались, я говорила с ней по-английски, а бабушка — по-русски. Но когда дочка подросла, она научилась переключаться между ситуациями. Например, в те дни, когда ко мне приходят ученики, мы говорим только по-английски.

— Маленькая дочка, свободно говорящая на английском... Вы, наверное, производили впечатление идеальной семьи!

— Когда я ушла от бывшего мужа, большинство знакомых были очень удивлены. Я сама когда-то завидовала некоторым семьям, думая: «Какие счастливые люди!» Но прожив свою историю (и она еще не закончилась), я теперь с большим подозрением отношусь к «счастливым семьям»: ты не знаешь, что там внутри. Мои подруги и даже мама не знали о том ужасе, в котором мы жили.

— Как-то неожиданно это звучит…

— В начале отношений Александр очень долго за мной ухаживал, красиво и романтично, окружал меня обожанием. Я не сразу ответила на его чувства, но потом влюбилась без оглядки. Я всегда хотела семью, основанную на любви и доверии, отношения на всю жизнь. Это была моя мечта, и мне казалось, что я нашла ее с Александром. Первое время я была безумно счастлива.

Но вскоре после того, как мы стали жить вместе, я обнаружила, что у него, можно так сказать, очень неустойчивая психика. У него постоянно колебалось настроение: то он был бодрый и веселый, то вдруг резко мрачнел из-за каких-то мелочей, часто вообще было трудно понять, в чем причина. Когда настроение у него портилось окончательно, он выпадал из жизни.

— В каком смысле выпадал?

— Это были такие странные состояния... Я до сих пор не знаю, как их назвать. Наша жизнь распадалась на периоды: сначала он был активен, общался, строил планы; потом происходил срыв — он уходил в свою комнату, закрывался и сидел там днями, неделями, а потом и месяцами. Он переставал брать телефон, срывал любые планы. Днем спал, а ночью выходил взять еду на кухне и потом уходил обратно. Я до сих пор не знаю точно, что он делал, когда вот так сидел.

Сначала это были короткие периоды, потом — все длиннее. Когда он выходил из этих состояний, на какое-то время все налаживалось: возвращался человек, которого я любила, казалось, все будет хорошо.

Нарастала и изоляция нашей семьи: если до рождения ребенка мы общались с узким кругом людей — кстати, мои родители до сих пор не знакомы с его, — то, когда родилась дочь, он стал «отсекать» людей. Поссорился с моей лучшей подругой и запретил ей приходить к нам домой. Мои мама и папа тоже к нам почти не ходили: ему это не нравилось.

— В чем была главная проблема в ваших отношениях?

— Психологическое насилие. Но это я уже потом поняла, когда ушла от него. Тогда я стала много читать и у меня появились две книги про абьюз (насилие. — Прим. ред.), я читала их и плакала: ко мне пришло осознание, что происходило все эти годы. О физическом насилии проще говорить, а когда насилие психологическое, ты и сам не понимаешь, что происходит. Ты лишь понимаешь, что второй человек ведет себя как тиран, издевается над тобой и что тебе очень тяжело.

У него была постоянная потребность контроля и желание, чтобы все было так, как он хочет. Если я хоть в чем-то пыталась сделать по-своему, он не отставал, пока не соглашусь с ним. Но чем больше я терпела и соглашалась, тем хуже становилось его отношение ко мне. Он стал критиковать во мне каждую мелочь, придираться ко всему — я не знала, как ему угодить.

Это могли быть насмешки, издевательские реплики, колкие комментарии. Иногда я вставала утром, видела его настроение и понимала, что он будет мне что-то говорить, говорить — до того момента, когда ты не знаешь, куда деться.

— Считаете, что за этим могли стоять психические отклонения?

— Думаю, что в какой-то момент грань между психологическими проблемами и серьезными расстройствами была пересечена.

— А вы не обсуждали с ним эти проблемы? Вариант обратиться к психотерапевту?

— Пока мы жили вместе и пока я считала, что у нас есть шанс сохранить семью, я его и просила, и умоляла об этом. Говорила: «Ты же понимаешь, мы живем в ужасной ситуации!» На самом деле, это был ад — и не только для меня: я видела, как моя дочь меняется на глазах.

У нее появились аллергии (насморк, зуд кожи, непереносимость продуктов). И куча страхов. Например, у нее был дикий страх воды — она отказывалась мыться. Боялась закрытых дверей. И она перестала отпускать меня от себя. Если мамочки на площадке всегда следят, как бы ребенок не убежал, я знала: мой ребенок от меня не отойдет. Точкой невозврата стал момент, когда ей было два года — мой бывший муж закрылся от нас на пять месяцев.

При этом из-за закрытой двери его комнаты доносились какие-то звуки, шорохи, стоны — как в замке Синей Бороды, где в комнатах кто-то есть, но тебе нельзя туда зайти. А когда мы ложились спать, я слышала, как он отодвигает мебель, которой он изнутри баррикадировался, ходит по квартире, все проверяет. Заходит к нам в комнату, светит фонариком. И все это совершенно молча! Это было как в фильмах ужасов.

Дочка его совершенно не видела, в какой-то момент я поняла, что ребенок его не помнит. Я поняла, что должна спасать ребенка и себя — вырваться из этой ситуации. Но это оказалось непросто: в конце декабря муж написал мне: «Завтра я буду мыться». Это у него был ритуал, после которого он возвращался в мир: ему надо было помыться, побриться, привести себя в порядок. У меня началась паника: я поняла, что сейчас начнется следующий цикл, которого я не переживу.

Тогда я позвала в дом людей — пришли мама, мои друзья. И все три дня, пока мы собирали вещи, они дежурили (пока в доме находились посторонние, он не мог выйти из комнаты). Конечно, мне пришлось им все рассказать. Мама укоряла меня за то, что я не рассказала обо всем раньше. А подруга, которая провела с нами одну ночь, слышала звуки в его комнате и видела, как он ходит и светит фонариком, говорит, что ей до сих пор снятся кошмары. В итоге мы сбежали, вырвались!

— Куда вы переехали?

— Переехали в новую квартиру, которую купили за время брака и ждали, пока она построится.

— Это та квартира, про которую СМИ писали, что вы хотели отобрать ее у него?

— Она была куплена в браке после продажи предыдущей квартиры, в которой у меня была одна пятая доля, а у него четыре пятых. Новая квартира, куда мы с дочкой переехали, была приобретена за время совместного проживания. Но, когда мы оформляли покупку, я была беременна и муж сказал: «Давай оформим все на меня — тебе не надо будет ходить с бумажками по инстанциям. Квартира все равно общая, от оформления ничего не меняется». Я согласилась. Так что юридически она его.

— Как вы восприняли переезд?

— Как только я смогла закрыть дверь, зная, что нас с ребенком никто не тронет, я вздохнула свободно! Я тут же стала звать гостей, к нам стали приходить все друзья, знакомые, постоянно были какие-то чаепития: мы стали наверстывать то общение, которого у нас так долго не было.

— А дочка?

— Я очень боялась, что переезд ее травмирует. Но как только мы оказались в безопасном для нас пространстве, она за два дня преобразилась! Она стала мыться. Многие страхи у нее просто исчезли. Я была полна оптимизма, думая, что сейчас все наладится и что мы в безопасности.

Он пришел на следующий день, сказал, что хочет наладить отношения — очень ярко и бурно пытался убедить меня в том, что он нас очень сильно любит. Я сказала ему, что между нами все кончено, но мы остаемся родителями дочки и он может приходить три раза в неделю общаться с ней.

— Многие разведенные родители так и строят отношения. Что пошло не так?

— Мы поменяли квартиру, поменяли пространство, но скандалы, упреки, контроль — все это вернулось. Он стал мне говорить о том, что я зря живу в этой квартире как хозяйка: «Тебе здесь принадлежит только туалет, потому что твоя доля — одна пятая». Когда он приходил, меня начинало трясти мелкой дрожью: я понимала, что будет новый скандал. Весь наш кошмар вернулся.

Потом он пропал на три месяца. Потом снова ходил к нам и снова пропадал. Последний раз пропал на полгода, и я после этого для себя решила, что он будет приходить видеться с дочкой два раза в неделю, потому что на ребенке это сказывалось ужасно. То он приходил три раза в неделю (считайте, через день на целый день), то пропадал, прерывал все общение.

Я сходила на консультацию к психологу, он объяснил, что все это из-за повторяющейся травмы: ребенок не должен даже предполагать, что родитель может его бросить. А ваша дочь, сказал специалист, на протяжении своей короткой жизни постоянно переживает эту потерю. Поэтому она и вцеплялась в меня — боясь, что я так же могу пропасть.

— А ваш бывший муж любит дочку?

— На словах он ее очень любил — говорил, что у нас идеальный ребенок. Но до возраста двух с половиной лет, когда мы ушли от него, он всего два раза выходил с ней гулять. Он ни разу в жизни не менял ей памперсы.

У него и перед рождением ребенка не было постоянной работы, а после он даже не пытался содержать семью. Мы израсходовали сбережения, пришлось продать машину, начали продавать старые вещи, чтобы было на что жить.

Из-за этого я очень рано начала работать. И, когда мне надо было поработать, я просила: «Пойди, погуляй с ней, пожалуйста!» — нет. По хозяйству он вообще перестал помогать, и я разрывалась между ребенком, домом и необходимостью зарабатывать деньги. Он жил в своем ритме: когда хотел, включался в общение с ребенком, когда не хотел — нас для него не существовало.

Летом 2018-го, когда мы сбежали от него, у меня было еще очень мало работы, а дочка не отпускала меня. Она не оставалась одна в квартире, не могла даже пойти играть в другую комнату, чтобы я могла спокойно поработать. Она, как маленький котенок, сидела все время у меня в ногах или играла где-то рядом. Кормила нас моя мама: у меня не было возможности купить даже курицу. Мои друзья привозили овощи с дач — это немного помогало. До сих пор, когда приходит лето, я вздрагиваю, потому что летом у меня меньше работы и появляется страх: хватит ли нам денег?

— Сколько времени вы прожили на той квартире, принадлежащей мужу?

— Два года. Нам пришлось съехать с нее, как только я подала на развод. Я долго не могла решиться на это, как и на многие другие шаги, а когда все-таки подала, начался настоящий кошмар: с человека словно упали все маски. Он отказался давать мне развод. Начал выгонять нас из квартиры. Сказал: «Раз ты подала на развод, наверное, ты подумала о том, где будешь жить!» Каждый раз, приходя, устраивал скандал. Часто отказывался уходить, когда мне надо было укладывать ребенка.

После очередного скандала я поняла, что мы снова должны съехать. В это же время я нашла прослушку: телефон, который он оставлял в нашей спальне в режиме радионяни…

— Возможно, он ревновал, если у вас уже была какая-то другая личная жизнь?

— Никакой личной жизни на тот момент у меня не было.

— Тогда зачем, если не ревность?

— Чем больше я пыталась уйти из отношений и обрубить его контроль, тем больше он пытался восстановить этот контроль другим образом. Я только со временем поняла, что у него был доступ ко всей моей информации. У него, например, стояла программа, которая собирала всю мою почту. Он перехватывал мою переписку в WhatsApp, у него были пароли ко всем моим аккаунтам, к банковским счетам; даже мой основной телефон, как выяснилось, был зарегистрирован на него. Я постоянно видела по его поведению, по его словам, что ему известны подробности нашей с Лизой жизни, о которых я ему не говорила. Постепенно я стала менять все пароли.

По мере того, как я обрезала каналы контроля, он усиливал слежку. Каждый раз после общения с ребенком не уходил, а часами стоял на площадке, подслушивал под дверью. Соседка как-то спросила меня, не маньяк ли он. Однажды мы с дочкой заходили в лифт, а он из него вышел. Я была в шоке, дочка тоже, потому что до этого мы не видели его три месяца. Он быстро выбежал, показывая жестами, что, мол, его тут нет.

— Вы обращались в какие-нибудь органы?

— Я дважды обращалась в полицию, но участковый надо мной просто посмеялся. Он сказал: «Я знаю вашего мужа, он прекрасный человек, а вы мне тут какую-то ерунду рассказываете!» Сначала он даже не хотел принимать мое заявление. Когда я пришла сообщить о прослушке, сказал, что я же состою в браке! Я ответила, что мы уже два года не живем вместе, на что он заявил: «Это его квартира, его ребенок. Имеет право подслушивать сколько хочет!»

Даже на съемном жилье, куда мы переехали с его квартиры, мой бывший муж продолжал нас третировать. Это было медленное методичное издевательство: ни криков, ни шума. Ты не можешь обвинить человека ни в чем, но это была настоящая пытка: он приходил, начинал подавлять, запугивать. Дочка обычно ложится в девять — он мог привести ее с прогулки в десять, десять тридцать. Начинал ходить по квартире, перекладывать вещи, что-то говорить-говорить…

Мои родители стали приходить в те дни, когда он появлялся, чтобы хотя бы вечером не было агрессии с его стороны. Он постоянно использовал запись. Если подходил отец, тут же включал телефон на видео и говорил мне: «Что, он поговорить со мной хочет? Пусть — я его посажу!» Отца я держала, говоря: «Папа, ты единственный мужчина в семье — не поддавайся на провокации».

Второй раз я пришла к участковому, когда мы развелись и снова переехали, уже в третью квартиру: говорила, что невыносимо, когда человек превращает мою жизнь в кошмар. У нас абьюз не считается преступлением, а в Европе есть статистика, что значительная часть таких людей со временем решаются на большее — могут убить, плеснуть кислотой. Я говорила участковому: «Вы чего ждете? Что меня или ребенка зарежут?»

— Но в заявлении, которое вы подали на него, говорится о действиях сексуального характера…

— Я не могу комментировать это…

— Но все же некоторые моменты пояснить придется, поскольку в СМИ была представлена версия, что вы устроили его уголовное преследование из-за раздела имущества (квартиры), а также с целью лишить его родительских прав, чтобы он не смог помешать вам вывезти ребенка в Америку. Скажите, есть ли у вас возлюбленный американский миллионер Роджер Косгроув?

— Это человек, которого я видела последний раз в 2003 году. Ему сегодня 67 лет. У меня с ним нет никаких отношений.

В моей очень обыденной и монотонной жизни последние пять лет были только дочь и проблемы с бывшим мужем. Моей единственной задачей было выжить и растить Лизу. Иметь заработок: я работала, работала и еще раз работала.

Противоположная сторона создает у людей ложное представление, что все обвинение в адрес моего бывшего мужа строится только на моих словах. Если они полагают, что, дискредитировав меня, создав впечатление, что я истеричка, которая съехала с катушек и решила путем уголовного дела избавиться от бывшего мужа, добьются того, что дело рассыплется, — это иллюзия. Мои показания — лишь малая часть из всего «корпуса доказательств».

— Александр записывал на диктофон свои визиты к дочери, в том числе — в тот день, когда ему вменяются действия сексуального характера. Но на аудио ничего такого не слышно: там просто разговор на английском про приготовление капкейков. Нет ничего, что бы указывало на сексуальное преступление…

— Если бы вы увидели видео, то совсем по-другому посмотрели бы на ситуацию. Если честно, его поведение было шоком для меня: сложно предположить, что человек, с которым ты столько прожил вместе, рядом, мог совершить такое. Это чудовищная мысль, сознание ей противится.

Предположить, что я, сидя на трезвую голову, решила: «А почему бы мне не выставить моего бывшего мужа педофилом? Как будет чудненько!» и пошла писать заявление, — это бред. Ведь моя дочь, когда вырастет, неизбежно все узнает. Думать, что какая-то мать может захотеть, чтобы ее ребенок прошел следственные действия, все последствия шумихи в медиа только ради того, чтобы избавиться от бывшего мужа, — не знаю, кому такое в голову может прийти.

— В одной из публикаций был приведен фрагмент допроса девочки, где она отрицала, что папа совершал с ней какие-то сексуальные действия. Это весомое доказательство невиновности…

— Опубликован маленький кусочек — вы не знаете, что было в целом тексте. Но они не имели права публиковать это. Все действия, которые производились с моим ребенком, — это тайна следствия.

— СМИ также публиковали новости о том, что психиатрическая экспертиза признала его вменяемым. Это значит, что он понимал, что делает…

— Я убеждена, что он не понимал и до сих пор не понимает этого. Он не видит, в чем проблема с его действиями, не чувствует эту черту.

Я глубоко уверена, что он не понимает степени вреда, причиненного собственному ребенку.

— Что вы хотите дальше?

— Больше всего мне хочется защитить дочь, чтобы она больше никогда не оказалась в такой ситуации. Других желаний у меня нет — есть большая трагедия, огромная боль — это все нужно пережить. Я живу одним днем: просто стараюсь обеспечить Лизе нормальное, спокойное детство, общение со сверстниками, сделать так, чтобы ее жизнь была насыщенной, интересной, активной. Моя единственная надежда — что из этой ситуации ребенок выйдет психологически здоровым, сможет восстановиться и реабилитироваться. И что у нее будет счастливая жизнь, когда она вырастет и станет взрослой женщиной, у нее появится любимый и своя семья.

— Скучает ли она по папе? И как вы объясняете ей, почему его сейчас нет?

— Она привыкла, что папа в ее жизни — залетная птица. Я ей честно сказала, что у меня нет с ним общения. Она решила, что он куда-то уехал. Психолог говорит, что на данном этапе это корректно: для нее это естественно, что папа вновь пропал, и нет необходимости объяснять, что к чему.

— Мне показалось, что, когда вы испытывали прессинг со стороны бывшего мужа, вам очень не хватало поддержки со стороны близких и от специалистов. А сейчас?

— Основное состояние, в котором я пребывала очень долго, — это страх, панический ужас. Он меня парализовывал, и было очень сложно заговорить об этом — тем более обратиться за помощью. Но я не представляю, как бы мы жили сейчас без профессиональной поддержки со стороны адвоката и психолога. Особенно психолога — это просто бальзам на израненную душу. Без этой помощи мы не смогли бы прожить последние месяцы и пройти все следственные действия.

— Что вы хотели бы сказать жителям Екатеринбурга, которые следят за вашей историей?

— Я думаю, что на самом деле многие женщины оказывались в схожих ситуациях.

Психологическое насилие не оставляет синяков, ты не можешь прийти и сказать: «Смотрите! Я жертва». Но оно оставляет глубокие шрамы, которые калечат душу. Дай Бог, если моя история кому-то поможет.

Клинический психолог, консультант детского фонда ООН «ЮНИСЕФ» Маргарита Изотова:

— Под насилием обычно понимают физические или сексуальные действия. Но есть и психологическое насилие, которое приводит к серьезным последствиям. Главная его особенность: такие насильники (чаще это мужчины) не выглядят жестокими мучителями, у них много достоинств: ум, юмор, щедрость, они демонстрируют любовь и заботу, особенно в начале отношений. Но потом все меняется. При взгляде со стороны ничего особенного: для окружающих такая семья благополучная. Если женщина хочет уйти из отношений, ее осуждают: такой хороший муж, любит тебя и ребенка, — и она пытается терпеть, приспособиться. Героине этой истории понадобилось много времени, чтобы разобраться в отношениях, но в итоге удалось разорвать их. К сожалению, это удается далеко не всем.

Руководитель правозащитной организации «Женский юрист» Наталья Голоснова:

— Почему ты сразу не ушла, когда столкнулась с этим в своей семье? Когда он тебя первый раз ударил, когда несколько лет преследовал, когда… — этот список можно продолжать бесконечно. Люди, которые спрашивают об этом, не представляют, насколько это сложно — решиться на уход. Невозможно враз спрятаться и поменять свой образ жизни, работу, место жительства. Особенно когда ты знаешь, что он способен преследовать и после разрыва отношений.

Даже если ты найдешь в себе силы прекратить насилие в своей семье законными способами, общество будет продолжать давить на тебя. Смелость Марии — дать такое подробное интервью: очень непросто говорить вслух о том, что происходило в семье долгие годы. Но крайне важно не замалчивать проблему и сразу обращаться за помощью к специалистам в кризисные центры и в правоохранительные органы.

Позиция защиты

Суд уже несколько раз смягчал для математика Калымова меру пресечения: сперва содержание под стражей было заменено на домашний арест, а затем — на запрет определенных действий: ему нельзя общаться с ребенком и свидетелями по делу.

— В деле есть обстоятельства, позволяющие делать выводы, что сторона обвинения (мать потерпевшей) таким образом убирает моего подзащитного со своего пути и убирает отца из жизни ребенка. Цели могут быть разными, но очевидно лишь то, что он стал ей неугоден. При этом у нас есть доказательства непричастности моего подзащитного к тому, в чем его обвиняют. Мы уже представили их следствию — подали ходатайство об их приобщении, потому что не рассмотреть и не изучить их нельзя — это как раз те аудиозаписи, на которых четко слышно, что никакого преступления мой подзащитный не совершал, — заявила адвокат математика Александра Ольга Кезик.

Под домашним арестом Александр находился с января этого года. Ранее мы публиковали его письмо из СИЗО, в нем он высказывал свое мнение об обвинениях бывшей жены. Подробности истории Александра можете прочитать в этом тексте. В январе Кировский районный суд отпустил Александра Калымова под домашний арест.