«Мама, не зли больше папу»: екатеринбурженка рассказала, как ушла от мужа-тирана и борется за детей

Общественные организации Екатеринбурга говорят о росте домашнего насилия в период коронавирусных ограничений и вынужденной самоизоляции. При этом подчеркивают, что в официальную статистику МВД попадает меньше половины случаев — жертвы домашнего насилия либо не обращаются в полицию, либо получают отказ в возбуждении дела. К нам обратилась екатеринбурженка Диана Калоян и рассказала свою историю. После нескольких лет истязаний она осталась должна мужу алименты.

Иногда меня спрашивают, почему я столько лет терпела этого человека. Отвечаю всегда, опустив глаза, что с самого детства мне объяснялись традиционные семейные ценности, что нет ничего важнее полноценной семьи. Я сама росла без отца и видела, как маме было тяжело, она много работала, и у нее не было времени, чтобы заниматься со мной. Меня воспитывали старший брат и сестра, а когда брат женился, в семье появился еще один человек, которому моя жизнь была небезразлична. Именно они сейчас стали главными свидетелями в суде по делу о моих детях.

Я долго скрывала факт насилия в своей семье, старалась им не показываться, когда была вся в синяках. Однажды после очередной ссоры мой бывший муж разбил мне кружку об голову на глазах у маленького сына.

После сын подходил ко мне, гладил по голове и говорил: «Мама, не зли больше папу». Как можно было сыну объяснить, что папа — психологически больной человек? Никак, точно так же, как мне теперь доказать сыну, что я его не бросала, ведь отец ему каждый божий день доказывает обратное.

Был период ремиссии, когда муж клялся больше не делать больно, но не выдерживал, и однажды после такого всплеска я осталась дома с двумя детьми и со сломанным носом. Вот тогда мне пришлось показаться своим родным в «полной красе». Ко мне тогда приехала мама и, держа мою малышку на руках, плакала со словами, что чувствует свою вину. После, почувствовав головокружение и недомогание, я все же поехала в травмпункт, где меня несколько раз представители полиции спросили, каким образом я получила такие травмы. Я все же увернулась от ответа и сказала, что упала в ванной.

Во время таких ссор я убегала из дома. Говорила мужу, что я соскучилась по родным, иногда он сопротивлялся. Не хотел, чтобы я уходила. Боялся, что мои родные узнают о том, что он вытворяет. Он умолял не уходить, взывал во мне жалость. Говорил, что я не должна это делать во имя семьи. По отношению ко мне он испытывал патологическую ревность. У меня не было ни друзей, ни подруг, он запрещал мне с кем-либо общаться.

Я помню, как он в первый раз поднял на меня руку. Тогда я еще только-только вышла замуж, он схватил меня крепко за руку и ударил по щеке, уже не помню, при каких обстоятельствах. Потом он извинился, сказал, что сорвался и что больше так делать не будет. Я почувствовала стыд. Мне показалось, что я его довела, в итоге я же еще и извинилась перед ним за то, что его довела. Я долго терпела это, но в один момент пришло понимание, что виноват именно он. Был какой-то эмоциональный пик. Я поняла, что больше не хочу жить так. Не хочу быть жертвой, хочу быть полноценным человеком.

Я сама справилась с этой ситуацией. Я сказала мужу, что мне нужно к маме. Он привез меня к ней. Честно сказать, я уже не помню, что я ему сказала в точности. Мы жили тогда в Тюмени. Я добилась того, чтобы вместе с детьми он привез меня к маме в Екатеринбург. Потом он уехал обратно в Тюмень. Через какое-то время он снова приехал повидаться с детьми и сказал, что хочет увезти их в гости. И не вернул. Он забрал обманным путем моих детей, со словами: «Ты ко мне еще прибежишь и будешь умолять на коленях взять тебя в семью обратно». При этом его настроение менялось от уверенного тирана до жалобно умоляющего человека.

Он грубил им, не мог долго с ними возиться, да и вообще уставал от них, но никогда не бил.

Я уже полтора года сужусь с бывшим мужем за детей. У него было два требования ко мне. Первое — чтобы дети жили с ним постоянно, редко или вовсе не виделись со мной. Второе — это выплата ему алиментов. Встречные иски отправлены и частично удовлетворены, процессы еще идут. Одной из побед является решение суда о том, что я могу видеть сына на нейтральной территории не менее четырех часов только в его присутствии. Почти каждую неделю я, заведомо отправив письмо о том, что я еду встретиться с детьми, приезжаю в Тюмень.

В первые несколько раз он сопротивлялся встрече, сказал, что с дочерью я не увижусь никогда. Последнюю встречу с сыном мне больно вспоминать, потому что я все время встречи говорила ему в спину, он даже не повернулся ко мне. Ребенок говорил о предательстве, а его отец снимал это на камеру телефона. Я все это время через стекло машины говорила сыну о том, как сильно я их люблю и что не сдамся никогда. Позже психологическое заключение показало, что сын находится в состоянии стресса из-за того, что происходит. Сейчас я нахожусь в судебном процессе.

Я не теряю надежды на то, что мои дети будут со мной. А вообще у меня сложилось какое-то впечатление, что, возможно, ко мне не относятся серьезно. Возможно, это из-за того, что прошел определенный период времени до того, как я начала бороться за детей. Я думаю, это будет длиться не один год.

Ранее мы публиковали рассказ пенсионерки Марины Шиловой и ее внучки Леры, которые сбежали из дома из-за родственника-наркомана. Также мы пообщались с их соседками по квартире — Викой из Донецка и Василисой из Екатеринбурга. Каждой из этих девушек нет еще 30, но они уже пережили войну, смерть близких, предательство любимого человека и страх — за себя и детей.