«Когда отец узнал, что я пью гормоны, пообещал убить»: история женщины-трансгендера из Екатеринбурга

Юне 26 лет, биологически и по документам она мужчина, но чувствует себя женщиной и называет себя женщиной. Около пяти лет назад она начала пить гормоны — без назначения врача, на свой страх и риск. Перед этим она полгода пролежала в больнице, но не получила диагноз, позволяющий начать процедуру коррекции пола официально. Сейчас Юна выглядит как девушка — длинные волосы, ухоженные руки, женский голос.

— Когда отец узнал, что я начала гормональную терапию, он приехал к бабушке, где я жила, и начал угрожать — от домашнего ареста до убийства, да так, что я поверила и сбежала из города на какое-то время. Пришлось бросить работу и учебу, — рассказывает Юна.

Юне не нравится формулировка «не в своем теле», потому что тело ее, но чувствовала она себя в нем крайне некомфортно.

— Когда это началось, не знаю. Мне кажется, это было всегда, просто в какой-то момент я решила предпринимать действия, — вспоминает Юна. — Разуверившись, что смогу получить помощь в Свердловской области, я начала самостоятельный переход. Почитала информацию, увидела рекомендации других эндокринологов, то, что прописывают другим трансгендерным людям, почитала внимательно про механизм действия гормональных препаратов. То есть подошла к этому максимально обдуманно, потому что я знаю, насколько это может быть опасно. Но все-таки определённый риск присутствует, потому что я не специалист. Мне пришлось в определенном смысле делать шаг в пустоту, начинать терапию без медицинской поддержки.

То, что начинает происходить с телом после гормональной терапии, Юна характеризует как «второй пубертат»: перераспределение жира по женскому типу, меньшая интенсивность роста волос на теле, ослабление репродуктивной функции, изменения кожи (становится более мягкой и гладкой), запаха тела, на 4–6-й месяц начинается рост молочных желез и продолжается в течение пары лет.

— Чтобы завершить операцию, надо получить заключение врачей?

— Сперва я выскажусь про сам трансгендерный переход. Переход — это процесс, и я не уверена, что в нем может быть завершение — он продолжается на протяжении всей жизни. В него входит не только хирургическая операция, гормональная коррекция, изменение документов. Это и психологическая адаптация, и социализация в новой роли, и еще огромное количество мелочей, которые рано или поздно будут всплывать. Технически я могу пойти на операцию, мне ничто не препятствует. Справка от комиссии нужна только для изменения документов. Все эти операции достаточно дорогостоящие, и с учетом того, что в принципе возможность зарабатывать деньги у таких людей, как я, несколько ограничена, накопить бывает очень сложно.

— У вас это в планах есть?

— Безусловно.

— О каких суммах идет речь?

— Очень по-разному, сильно зависит от того, что делать, где делать, у какого хирурга. Если очень приблизительно оценивать, то от 300–500 тысяч до нескольких миллионов, и верхней планки на самом деле нет.

Юна стала называть себя в женском роде после того, как убежала из Екатеринбурга, опасаясь отца, — новая жизнь, новый город, новые знакомые. Несколько месяцев она вела переписку с родителями через соцсети, говорит, это была «длительная и тяжелая дипломатическая работа». В итоге она вернулась домой и снова живет с ними. Но полного принятия не произошло.

— Очень надеюсь, что больше не будет таких инцидентов, потому что я очень стараюсь работать над тем, чтобы сгладить конфликты, улучшить отношения, чтобы они меня приняли наконец, — рассказывает Юна. — Они не хотят прикладывать к этому достаточное количество усилий, мне так кажется. Говорят, что у них не получается, но на самом деле, когда они не пытаются говорить обо мне в правильном роде даже между собой, мне кажется, что это не вполне можно назвать старанием. Скорее, делают, как им удобно, а потом говорят, что они стараются и им очень тяжело.

Если отец отнесся к ситуации агрессивно, то мать, по словам Юны, «более неоднозначно»:

— Она сказала, что была бы согласна на дочь, но только в том случае, если бы я родилась дочерью. А то, что сына у нее не будет в любом случае, а дочь будет только такая, — это она не принимала долгое время. С другой стороны, сейчас она относится более или менее нормально, помогает мне иногда с гардеробом, дает какие-то вещи из своих, чтобы я могла их носить. Она все еще принимает и любит меня, но не ту меня, которой я являюсь, а того меня, каким видит. Фактически я даже не знаю, кого на самом деле она любит.

Юна уверена: родители должны были заметить необычное поведение ребенка еще в детском и подростковом возрасте, но они всё отрицают. Когда заставали с поличным в женской одежде и маминых туфлях, верили нелепым объяснениям. Однажды отец в порыве гнева спросил у подростка, хочет ли он быть женщиной, в ответ услышал «нет».

— Я понимала, что, если скажу правду, скорее всего, получу очень сильно физически. Мне пришлось выбирать между правдой и собственной безопасностью, — вспоминает Юна.

Со стороны это может показаться странным, но первый раз Юна влюбилась в девушку. По ее словам, у трансгендерных людей так же, как у цисгендерных, сексуальная ориентация не зависит от пола:

— Это не взаимосвязанные вещи, трансгендерные люди бывают и гетеросексуальны, и гомо, и би, и асексуальны. Это такой стереотип, который не оставляет шанса выйти, не очернившись, из этих логических конструкций, которые люди применяют к трансгендерным людям. Допустим, речь идет о трансгендерной женщине. Если ей нравятся мужчины, про нее думают, что она на самом деле гомосексуальный мужчина и переход совершает для того, чтобы спать с мужчинами. Если ей нравятся женщины, то люди не понимают, зачем она тогда это делает, ведь и так может спать с кем угодно.

Первым человеком, в которого я была влюблена, была девушка. Мне был 20–21 год. У нас были отношения, которые продлились около двух с половиной лет. Эти отношения закончились достаточно грустно, потому что мы тогда не были к ним готовы, отчасти из-за моей сложной жизненной ситуации, которая давит не только на меня, но и на тех, кто находится рядом. В результате у нас развалились отношения, я, конечно, об этом очень сильно жалею до сих пор. Я думаю, что готова попробовать ещё раз, но не знаю пока что, не знаю, с кем будут мои следующие отношения в принципе. Это может быть с кем угодно, я не ограничиваю себя в этом плане.

— Она знала о вашем самоощущении?

— Да, как только у нас состоялся разговор о романтических отношениях, я сообщила, что планирую совершать переход. Сначала ее это не устроило, потому что она думала, что она так не сможет. Через какое-то время она согласилась на это.

Юна сейчас живет с родителями, денег на аренду жилья ей не хватает, найти хорошую, да и вообще хоть какую-то работу ей очень сложно, хотя за плечами средне-специальное образование и неоконченное высшее:

— По специальности я не смогла устроиться, думала, что смогу найти низкоквалифицированную работу — расклейка объявлений, уборка помещений, раздача листовок. Но даже там работодатели смотрели в мои документы и у них возникали вопросы. И они меня не брали, потому что предпочитали кого-то, у кого нет таких проблем. Отказы я слышала самые разные, некоторые были стандартными, в духе «мы вам перезвоним». Некоторые — более специфичны, например, «служба безопасности сказала, что мы не можем вас взять, это уязвимость для нашей системы безопасности». В некоторых случаях мне отказывали агрессивно, говорили с использованием обесцененной лексики, требовали, чтобы я срочно вышла из помещения, естественно, это сопровождалось оскорблениями.

Я долгое время избегала трудоустройства в места, где надо носить бейджики с паспортным именем. Была такая попытка в продуктовом магазине в Волгограде, это было опасно — и охранник, и его знакомые, которые приходили в ночную смену, вели себя не вполне адекватно, они угрожали мне, говорили, что расскажут еще людям, которые тоже придут и научат меня жизни.

Сейчас Юна устроилась работницей торгового зала на аутсорсе, ее услуги предоставляются разным магазинам по низкой ставке. Там тоже приходится носить бейдж с паспортным именем, но покупатели на него почти не обращают внимания, да и она старается его прятать. А у сотрудников, конечно, возникают вопросы.

Но ни эти, ни другие трудности не заставили ее сомневаться в правильности решения.

— Переживания от того, что я являлась человеком, которым меня не видят окружающие, человеком, чье тело не соответствует самоощущению, — это очень тяжело. Началось это в период полового созревания, когда тело начало меняться и, по моим ощущениям, менялось неправильно. И со временем все становилось только хуже, потому что без помощи у меня развилась очень затяжная многолетняя депрессия. В определённый момент я поняла, что либо я сейчас шагаю с крыши, либо предпринимаю хоть какой-то, пусть даже самый последний отчаянный шаг для того, чтобы улучшить ситуацию. Естественно, я знала, что все может быть очень плохо. Я была готова к худшему, и когда ты понимаешь, что делаешь то, без чего не можешь, и все равно вся твоя жизнь может пойти прахом, все может полететь в тартарары, — это очень тяжёлый психологический шаг. Это буквально шаг в пропасть.

Мы уже рассказывали об обратной ситуации — Кирилл родился в женском теле, но всю жизнь ощущал себя мужчиной и в 26 лет сделал операцию по коррекции пола.