Как жили и любили полвека назад: советская семья в снимках фотографа-самоучки из Асбеста

До конца лета в Доме Метенкова проходит выставка «Открытый альбом», на которой представлены работы уральского фотографа-самоучки. Инженер Алексей Бартош за вторую половину 20 века снял около 12 тысяч кадров, он фотографировал много и страстно, и на этих чёрно-белых снимках видна вся жизнь провинциального советского города: работа и отдых, застолья и поездки, демонстрации и праздники.

Идея устроить выставку принадлежит внучке Алексея — Инне Бартош. Разбирая старые карточки любимого деда, которого не стало несколько лет назад, Инна поняла, что они достойны большего, чем просто семейный альбом. За каждой фотографией читается история большой семьи, а вместе с этим — особенно ценные детали быта, приметы времени, трогательные подзабытые детали. Мы видим лица, вдохновлённые, живые, видим костюмы и платья, ухватываем движения и позы — будто вместе с героями фото оказываемся в том мире.

Большинство из этих снимков сделаны в Асбесте в период с 50-х до 90-х. Если вы ещё не побывали на выставке в музее Метенкова, успевайте до 2 сентября. Некоторые фото (в том числе эксклюзивные, не вошедшие в экспозицию) мы публикуем на E1.RU с короткими рассказами Инны Бартош:

Это дедушка Алексей Бартош. Он инженер-электрик, возглавлявший группу, которая спроектировала всю электросеть города Асбеста. Столяр (он сам делал книжные шкафы), переплётчик (в шкафах стоят сделанные им книги), страстный книгочей и фотограф. Человек ультра-холерического темперамента, асбестовская версия Луи де Фюнеса

Свою жену Евгению, мою бабушку, дед любил безумно. Она лечила людей, консультировала всех по телефону часами подряд — он ходил в магазин, готовил, кричал, разговаривал с детьми о книгах и смыслах, растил кота и помидоры, мастерил книги и шкафы, печатал фото, сердился, что она опять не надела тапочки, простудится же. Она умерла — и он утратил смысл, голос, движение — враз.

Самое интересное в фото более чем полувековой давности — быт. Очень простой, без вещей. И видно, что платьев у женщин два-три. И купальники из неэластичной ткани. И фотографирование — событие. В шестидесятые появляются вещи, исчезает скупая лаконичность «асбестовской готики». К семидесятым квартиры обрастают мелочами, быт явно перестаёт быть преодолением. Женщины перестают появляться в кадрах в халатах — но брюк ещё нет совсем.

Демонстраций на фото деда не просто много — очень много. Демонстрации в метель и на фоне деревьев с распускающимися почками. С духовым оркестром, с «живыми картинами» из гимнастов, с трибунами и знамёнами, невероятно масштабные для городка с населением в сто тысяч человек.

Демонстрации заменяли гаджеты и соцсети. Остановились — разложили шахматы. Тронулись дальше — подхватили доску и понесли… На выставке «Открытый альбом» в доме Метенкова им посвящён отдельный зал. Но конкретно эта сцена игры в шахматы там дана в другом ракурсе.

Отдых был простой: выехать на машинах в лес, на берег реки, на турбазу. Табурет вместо стола, детский стульчик, кроссворд, сигарета, мяч, и комариные укусы зудят и чешутся. Иногда мне кажется, что это фото — квинтэссенция эпохи.

А это моя тетя, старшая сестра отца, с рыбаком, так похожим на Юрия Гагарина. Почему-то в СССР маленьких девочек наряжали в очень-очень короткие платья. Я думаю об этом каждый раз, когда смотрю «Новогодние приключения Маши и Вити», там героиня всё время сверкает трусами.

Слева на фото ниже — Валентина Васильевна Грозных, детсадовский воспитатель моего папы и моей тети. Их было две сестры, Валя и Нина, обе невероятные красавицы, обе дружили семьями с бабушкой и дедушкой.

Гости приносили в дом новую еду, морозный запах, хохот и взрослые разговоры, которые было безумно интересно слушать. Цитаты в тему, споры о литературе и горячие философствования — так я училась тому, что позже стало моей профессией. Бывало, схватишь книгу с полки, чтобы процитировать, а через полчаса обнаруживаешь себя увлечённо читающей в спальне. Уставшая от шума, мама дремлет под боком, тихо светит лампа под абажуром с кистями, на окне неимоверной красоты морозные узоры, и сосны шумят, а из гостиной доносятся возбуждённые голоса:
— Что хотел сделать Том Сойер, если найдёт клад?
— Купить щенка, саблю, барабан и жениться!
— Какой глаз у Воланда был чёрный, а какой зелёный?
— В начале книги чёрный правый, в конце — наоборот.
— Кто говорил «надо потреблять, а не злоупотреблять»?
— Э-э-э… Кто?
— Арамис!

Обоев в комнатах почти не было видно: их заменяли книжные шкафы во все стены, от пола до потолка. Восемь стеллажей в квартире деда, ещё пять или шесть у папы. Дед покупал книги, охотился за ними, собирал их по страничкам, по главам из журналов, переплетал, перепечатывал, подсовывал, рекламировал и буквально встроил, впихнул в наши с папой гены книгочейство.

Там на самодельном ковре много деталей, которые можно было рассматривать перед сном (мы же все в детстве перед сном смотрели ковер): маленький зайка в лаптях держит папу за хвостик, у папы в корзинке морковка, в ветках рябины прячутся две синицы, а по краям очень детально вышиты «плоды леса» — ветки орешника, черники, дуба и других растений. Мои дети тоже засыпали носом в этот коврик, кстати.

Если вам, как и нам, нравится разглядывать такие ретроснимки, обязательно загляните в нашу рубрику «Екатеринбург чёрно-белый» — посмотрите, как выглядели знакомые улицы нашего города много лет назад.