Архитектор Кубенский: «Вынесите из города железную дорогу, и Сортировка будет престижнее Ботаники»

Эдуард Кубенский, несмотря на молодость и открытость, персона почти легендарная в архитектурном профсообществе России: его прочили на пост главного архитектора Екатеринбурга вместо Михаила Вяткина; самый известный в городе архитектурный фестиваль и конкурс «Белая башня» — это тоже его проект, горожанам Кубенский может быть известен как архитектор, который предложил установить круглосуточную радугу над Исетью, но основная его работа в данный момент — книги.

В 2014 году издательство TATLIN реализовало смелый проект — выпустило все известные генпланы Екатеринбурга в виде одного альбома, подарив архитекторам, журналистам, чиновникам и всем интересующимся незаменимый материал для анализа. Как менялись генпланы Екатеринбурга и мечты о его будущем, мы решили расспросить самого Кубенского. Предупреждаем сразу: разговор получился очень увлекательный, но очень обстоятельный и длинный, так что приготовьтесь к долгому чтению.

— Как появилась идея этого проекта — издать все генпланы города?

— Проект изначально возник как каталог стенда Екатеринбурга для Международной архитектурной выставки «Зодчество». Я к этому времени достаточно долго «болел» генеральными планами — на 290-летие города у нас был детский проект, который назывался «Екатеринбург в квадрате»: мы разрезали на 290 квадратов 60 х 60 контурную карту Екатеринбурга. И 500 детей раскрасили их независимо друг от друга, сохранив контуры улиц и домов.

— А как удалось такую большую карту найти?

— Нашли в интернете. После того как дети раскрасили квадраты, мы перенесли изображения с помощью ультрафиолетовой печати на плитки керамогранита и смонтировали изображение на площади возле «Космоса» в 2013 году, в день города. На карте видно, как улицы и река «перетекают» из одного квадрата в другой. Карта получилась 12 на 15 метров, это примерно как торец пятиэтажки — сейчас ищем, где можно её разместить. Этой картой мы «жили» весь год, и когда Главархитектура решила посвятить выставку новым проектам, мы сказали: неплохо бы всё это показать в едином русле — как развитие генплана Екатеринбурга. Получили добро.

Мы рассматривали это издание как своего рода каталог выставки, но в итоге получился «чистый» продукт, который может работать и отдельно. Помогли нам заведующий кафедрой градостроительства УрГАХА Сергей Иосифович Санок — он описал генпланы 1972 года и 2004 года, Людмила Ивановна Токменинова, искусствовед и историк архитектуры, которая взяла на себя генпланы ХХ века, и Михаил Венидимович Голобородский, заведующий кафедрой истории искусств и реставрации УрГАХА — он рассказал про генпланы со дня основания Екатеринбурга до ХХ века и в целом координировал проект. А мне это было интересно и как архитектору, и как издателю, но вот про саму историю генпланов я рассказать могу только в качестве внешнего наблюдателя, потому что не погружён прямо в практический процесс её создания, как большинство архитекторов.

— Это в смысле «отстранённо» или, наоборот, активно оцениваете, анализируете?

— Стараюсь оценивать и анализировать. Вот, например, Екатеринбург с высоты птичьего полета, проспект Ленина. Здесь обозначены вот такие точки, намеченные до революции: с одной стороны место, где стоял Кафедральный собор, с другой — Екатерининский собор. В будущем по «стрелке» пруда конструктивисты обозначили следующую «точку» — стадион «Динамо». А в 80-х годах — в соответствии с генпланом 1972 года — на новой точке появилась телевизионная башня.

— Наша, недостроенная?

— Да. И здесь явно прочитывается крест.

— Два дореволюционных объекта, один конструктивистский и башня образуют крест?

— Да, именно так! Ось фиксировалась с запада на восток (в середине был завод), и ровно в перекрестье находится наша Плотинка. Когда конструктивисты, в свою очередь, фиксировали «стрелку» пруда, там был просто лес. «Стрелка» возникла из-за слияния двух рек, Исети и Мельковки, которая сейчас течёт под землёй по трубе — во Дворце пионеров есть озерцо — оно питается из этой речки. И последняя точка, место башни — она намечена так, чтобы возник этот крест. Я уверен: архитекторы осознавали, что они делают. Просто никто никому ничего не говорил.

— И в этом может заключаться некое сакральное послание от зодчих разных веков?

— Я думаю, единственно послание архитекторов в таких фигурах — фиксация сторон света, поскольку у нас же улицы идут с запада на восток и с севера на юг.

— Вокруг креста есть ещё один контур — немного на щит в таком виде похожий.

— У архитекторов это называется «утюг». Это границы города Екатеринбурга до ХХ века. Улицы Московская, Челюскинцев, Восточная и Декабристов. Здесь проживало не более 80 тысяч жителей. В двадцатых годах начали строить Уралмаш — как отдельный район на 30 тысяч жителей, практически треть города, абсолютно новую. Ну а самый большой приток жителей в Екатеринбург пришёлся на военное и послевоенное время, когда к нам эвакуировали около 40 заводов. И сегодня в городе проживает миллион четыреста двадцать тысяч жителей.

— Это по официальным данным.

— А если мы прибавим сюда неучтённых мигрантов, а также суточную миграцию — из Пышмы, Первоуральска, Ревды, Полевского, Берёзовского — откуда едут работать, — то здесь может набраться, пожалуй, два миллиона людей. Так что мы действительно гигантский мегаполис, третий в стране. И представьте себе: за первые 200 лет Екатеринбург, грубо говоря, «развился» от одного жителя до 80 тысяч, а за последние сто лет его численность увеличилась в 20 раз…

— Такое предположить сто лет назад, наверное, было почти невозможно.

— Архитекторы порой работают над футуристическими проектами. У меня недавно вышла книга, связанная как раз с такими вещами.

— «Урбанистические сны»?

— Да, она состоит из 29 рассказов, связанных с градостроительством в Екатеринбурге, но при этом они построены в форме «снов». Писал я их с 5 июля по 5 августа 2014 года, каждый день по одному рассказу — это личные переживания, мысли о городе, и деле, которым я занимаюсь, и о себе. И в «снах» я рассказываю, например, что городу Екатеринбургу необходимо построить ещё один железнодорожный вокзал, а от старого вокзала отказаться, о том, что неплохо было бы вообще железную дорогу вынести за пределы Екатеринбурга. Замечательно было бы по всем набережным, от ВИЗа до НИЗа (Химмаш), сделать такую облагороженную пешеходную зону — чтобы по этой набережной из одного района в другой можно было бы просто проехать на велосипеде. Зоопарк убрать из центра хотя бы в ЦПКиО — или на Уктусские горы вывезти.

Один железнодорожный вокзал я бы предложил построить на краю Уралмаша, рядом с Верхней Пышмой, а другой — между Уктусом и Химмашем. А железную дорогу превратить в огромный-огромный парк, как сделано в Нью-Йорке. Там можно было бы пустить один красивый тагильский трамвайчик, два вагона — один в одну сторону, а другой в другую, по красивой зелёной дорожке. Представьте, какие территории мог бы получить город, если исчезнет станция Сортировка. Сортировочный район мог бы стать более престижным районом, чем какая-нибудь Ботаника, которая не имеет выхода к воде. Здесь построят жилье, здесь будут парки — и каждый человек может просто бегать по этому парку, и вот какая-нибудь девушка отсюда отправится с утра на пробежку, а с Синих Камней к ней побежит влюбленный юноша, и встречаться они будут в районе вокзала, который к тому времени станет музеем современного искусства…

В «снах» я рассказываю, что неплохо было бы отказаться от строительства Екатеринбург-Сити на определённой сейчас для него территории, потому что это исторический центр, и лучше было бы открыть эти территории для всех горожан, а Сити перенести в Завокзальный. Потому что этот район возник стихийно. На генплане 1947 года здесь отмечено много железнодорожных веток — они возникали здесь, потому что вагоны со станками, ехавшие из центра Москвы, доезжали прямо сюда и здесь разгружались. А станки в цехах вдоль путей тут начинали «резать» свои снаряды. Их сразу отправляли назад — обратной веткой. Если в этот «стихийный» район перенести Сити, то здесь было бы намного проще решить все проблемы с транспортными коммуникациями.

— А вашу книгу можно приобрести? У нас многие горожане, преподаватели пишут книги по своей профессии — но иногда получается, что, скажем, только для своей кафедры и для городских библиотек…

— Да, приобрести можно. Хотя я и не профессиональный литератор: прежде всего собирался рассказать о своих идеях как архитектор. Но всё оказалось замешано на личных переживаниях и опыте, и получилось всё-таки художественное произведение.

— Ну а альбом генпланов, тоже изданный вами? Есть там, по вашему мнению, идеальный генплан или близкий к такому?

— Идеальный генплан, я думаю, может быть в истории города только один раз.

— Он самый первый? Такой, как, например, «город-птица«…

— Да, как столица Бразилии, например. Её строил архитектор Оскар Нимейер, по слухам, на деньги наркобаронов. Такой вот идеальный город… (Смеётся.) Архитектор дожил до 104 лет и умер совсем недавно. Но любой город, если его строят с нуля, планируется как идеальный. Однако он стоит на реальной земле и почти сразу отказывает себе в идеальности, потому что здесь могут быть скалы, какие-либо странные грунты, какая-то речка с неровными берегами…

— И самый маленький генплан 1723 года — это был наш «идеальный» генплан?

— Ну, он даже контурами к квадрату стремится, к целостной форме. На нём обозначена территория где-то от Куйбышева до Первомайской, с Малышева и Ленина внутри. Вокруг — земляной насыпной вал, следы которого уже исчезли.

— Он был там целиком насыпан или, как водится, частично остался в планах?

— Нет, его насыпали, и город был как завод-крепость: настоящее оборонительное сооружение от набегов «аборигенов». Следующий генеральный план — с момента первого прошло 15 лет — видите, уже разросся. Приехали поселенцы, и он утратил геометричность, расширился, например, в сторону Первомайской и в сторону нынешней улицы Московской. Вообще вся история градостроительства — любого города, не только Екатеринбурга, — это история поиска компромиссов: с местностью, с социальными ситуациями. Архитекторы обычно не проектируют каждый раз город заново, они пытаются выяснить ресурс территории, с которой они работают, обозначить какие-то приоритеты развития — и уже найти какое-то компромиссное решение, которое спрогнозирует развитие города на определенный период.

— Давайте посмотрим ещё на какой-нибудь ранний генплан — ХIХ, скажем, века.

— Вот план 1856 года — на нём уже обозначился так называемый «утюг», появилась будущая улица Челюскинцев — здесь ещё нет железнодорожного вокзала и путей, но, видите, обозначена прямоугольная граница. Все наши районы — Эльмаш, ЖБИ, ВИЗ — это пока так называемые «выгоны» — на этой карте обозначены и выгоны скота. Вот вы в каком районе живёте?

— В Академическом.

— О, это далеко — там даже выгонов нет... Большой красной линией тут была обозначена, видимо, административная граница города. Территория между 8 Марта и Московской в это время уже появилась на генплане, и зелёный массив, который мы здесь видим — это, скорее всего, нынешняя Зеленая Роща. С другой стороны улицы 8 Марта были торговые площади: Щепная, где сейчас «Гринвич», Сенная — там, где сейчас стоит «Атриум Палас Отель». Главный проспект — это нынешняя Ленина. Интересно, что на ранних картах никак не обозначен Верх-Исетский завод. Это была частная территория, и она не имела никакого отношения к городу. А на генплане 1788 года он был обозначен, хотя и за границами города.

— Но это же более ранняя карта — как так получилось?

— Этот завод возник раньше, чем екатеринбургский. И Уктусский завод, к слову, тоже возник раньше. Там ситуация сложилась очень интересная: Екатеринбург как завод, а не как историческое место, где мы находимся, возник раньше — считайте, на Уктусе. Но после того как там произошел пожар, решили, что восстанавливать завод нужно на новом месте, потому что там была слишком мелководная речка — так сказать, не той энергетической мощности. Перенести выше могли бы, наверное, но дальше там уже был Верх-Исетский завод. Те, кто сейчас гуляет по Плотинке, не осознают, что у нас на самом деле была не одна Плотинка. Это же, считайте, бывший завод. Точно такая же плотинка находится на ВИЗе, и из неё можно сделать такой же культурно-прогулочный парк. И такая же плотинка может быть на Уктусе — потому что там есть Нижне-Исетское водохранилище, и там тоже могут быть парки. И вот если эти парки объединить в одну зону и пустить какой-нибудь пароходик, то можно сделать красивые туристические туры, где можно рассказывать об истории создания Верх-Исетского, Екатеринбургского, Уктусского заводов…

— Как пароходик будет преодолевать плотинки?

— Можно на велосипеде проехать, а если на пароходике — то сначала проплыть от одной плотины до другой, потом погулять пешком в историческом месте, а потом снова сесть на пароход. Не так уж сложно, на самом деле. Всего лишь два пароходика. Ещё, обратите внимание, на всех этих картах написано: «План Пермской губернии города Екатеринбурга». Административный центр наш был в Перми.

А вот карта примерно 1910 года. Здесь ещё нет железной дороги, но уже обозначены главные улицы: чётко видны Ленина, нынешняя Первомайская, а также Куйбышева и Розы Люксембург. Скорее всего, в этом генплане зелёным цветом обозначены территории, которые нужно застраивать. Видите, они здесь пронумерованы — это некий прототип кадастровой карты, тут шла «нарезка» земли — человек такой-то, номер такой- то. О том, чтобы как-то отмечать территории по этажности застройки, тогда речи не шло. Были лишь негласные регламенты, например, самые высокие постройки в городе — это храмы. Мало кто вообще хотел строить выше храма — люди тогда были богобоязненные.

— Вот ещё интересная карта: 1925 год. Здесь ещё нет Уралмаша, который начал строиться в 1929 году. Зато можно увидеть, что ВИЗ и Екатеринбург как таковой тогда были как два разных города.

— А как они общались?

— А общались они… на ипподроме. Там, где Верх-Исетский бульвар сегодняшний, улица Репина, Ивановское кладбище. Кладбища раньше строили за пределами города, это сегодня они в его черте. И вот где сейчас Дворец молодежи и парк — раньше был ипподром. Я думаю, это и был способ общения жителей районов — они приходили и делали ставки на скачках.

— Жители были друг от друга дальше или ближе, чем, например, сейчас березовчане и екатеринбуржцы?

— Ну, это уже всё Свердловск. Просто осваивать эти территории начали в конце двадцатых — начале тридцатых годов.

— А как и с какой периодичностью раньше рисовали генпланы? Вот мы видим: две карты, 1925-го, а потом 1932 года, совсем вроде бы рядом, и они уже немного разные. То есть если возникала потребность — находили художника, он шёл и рисовал, как нужно, заново?

— В советское время — раз в 50 лет, у нас сейчас — раз в 25 лет. На самом деле в нашем альбоме не только генеральные планы — их я насчитал пять. Остальное — либо просто планы, либо карты, которые генпланами назвать нельзя, а это, например, что-то среднее между генпланом и картой. Там, где должен быть научный городок в районе УПИ, например, ещё незастроенные территории, но они уже расчерчены.

— Похоже, как у нас сейчас медицинский кластер в Юго-Западном лесопарке.

— Видно в этот период и другие новые районы: в Пионерском — так уже, наверное, можно его называть — пошла какая-то застройка. В это время она уже во многих местах распространилась, сбивая плановые «сетки». Прослеживается и «утюг» — только тут он уже полностью застроен. И районы отделены друг от друга — отличаются цветами.

Ещё мне очень нравится генеральный план 1972 года. Это, пожалуй, первый генплан, который попытался «причесать» всё, что до этого момента было разрозненным. Если мы возьмем ХIХ век, то там была совсем другая организация жизни в городе — хотя бы потому, что была частная собственность. Советское время, война — в это время жизнь стала принципиально другой. Там тогда была такая замечательная дата для планирования — 2000 год. Я видел этот план вживую, он очень трогательный, нарисован гуашью, которую, кстати, даже тараканы не поели (когда я был студентом, в общежитиях местные тараканы часто питались работами студентов). В самом плане уже чувствуется городская круговая «ось» — обозначена кольцевая дорога, которая сегодня уже почти реализована.

— ЕКАД? Её тогда вообще не было, но к этому времени её уже рисовали?

— Да. Ещё мне очень нравится, что здесь обозначены зелёные территории вокруг озер. Как сказал Хосе Асебильо, главный архитектор Барселоны, «Екатеринбург — это город пяти озёр». И «озёра» в этом генплане хорошо «читаются»: Верх-Исетское водохранилище, Шувакиш, Шарташ, Нижнеисетское водохранилище и городской пруд. Он увидел их с вертолёта. И здесь, по генплану, это всё было разработано как парк — хотя это до сих пор не реализовано. Вот, например, у Уктусской горы с уже обозначенным трамплином, который сегодня уже существует. Везде один принцип: что Нижнеисетское водохранилище, что Шувакиш, что на Шарташе и даже на Сортировке — здесь проходит железная дорога, и здесь пытались разбить этот парк. И даже здесь, на этом генплане 1972 года, видно, как проспект Ленина уже «пробивается» дальше — до Татищева, и уходит на ВИЗ и идёт дальше. А на ВИЗе, в районе полумыса-полуострова, уже обозначен стадион. Вот сейчас говорят, что Екатеринбургу два стадиона не потянуть, а в 1972-м почему-то думали, что потянем и два, и даже больше.

— Возвращаясь к Академическому — а он всё ещё далеко за горизонтом планирования?

— Не совсем. Туда, к застройке, уже уходит по плану улица Серафимы Дерябиной. То, что там будет микрорайон, было запланировано ещё 40 лет назад. И сегодня мы, по сути, реализуем — с большими изменениями, конечно — то, что было заложено тогда, хотя нам часто преподносят это как некое новое слово.

— Что касается зелёных зон вокруг озёр — насколько мы их уже утратили?

— Ну, мы погрешили в 90-х годах: практически половина берега Шарташа уже застроена, там частный сектор. Конечно, там и раньше были деревеньки, но тогда это было скорее стихийно, и при освоении территории можно было от этой застройки отказаться, превратить землю в парк отдыха. А сегодня здесь сложилась уже совсем другая ситуация. Шувакиш сейчас по сути превратился в болото — половину воды из него «пьёт» Уралмаш, а что касается Верх-Исетского водохранилища… Я думаю, это уже задача ХХI века для Екатеринбурга — отказаться от Верх-Исетского завода и от железной дороги в этом районе, чтобы превратить это в городскую территорию, хотя здесь и заболоченные берега.

— То есть застраивать?

— Возможно, но бережно, с уважением относясь к водоохранным зонам. Кстати, с этого генплана до сих пор не снят гриф секретности. Все остальные наши планы — из Государственного архива Свердловской области, — а этот — из Департамента архитектуры города, он даже в архив еще не передан. Нам тётушка в Главархитектуре сказала осторожно: «Вы точно это публиковать хотите?» Мы: «Ну вы разрешаете?» Она: «Ну, разрешаю».

— А из-за каких элементов вокруг этого плана до сих пор атмосфера секретности?

— Это же карта наших заводов, они там все перечислены — правда, половины из них уже нет… Впрочем, если бы он был действительно засекречен, нам бы его публиковать не дали — скорее всего, там есть некие бумажные проволочки, из-за которых до сих пор не сняли этот гриф. Предприятия, причём гораздо точнее, сейчас можно через Google.Maps посмотреть.

— Для интереса: что в этом плане однозначно стоило поменять, если бы проектировщики предположили, что в 2000 году у каждой семьи будет автомобиль, а то и два?

— Вы сами на свой вопрос отвечаете: да, генплан 1972 года с ориентировкой на 2000 год не был рассчитан на такое количество автомобилей. И, разумеется, там тоже достаточно огрехов. Видите белые зоны у Ленина — Малышева и у Куйбышева? Здесь планировали расчищать вообще всю деревянную застройку — в том числе над рекой, на Добролюбова, где сейчас базируется Государственный центр современного искусства, ГЦСИ. Видимо, улица Куйбышева должна была расшириться в три-четыре раза: площадь сноса была какая-то безумная предусмотрена, и это тоже очень плохо. К счастью, реализовать это оказалось не так просто.

— Но с точки зрения автомобилизации это был бы рай? Или там скорее хотели сделать большую пешеходную зону?

— Я думаю, это делали не для машин и пешеходов, а для демонстраций. А чтобы у нас сейчас решить проблемы с автомобилизацией, я думаю, во-первых, нужно лучше регулировать движение, во-вторых, строить развязки. Хотя многие у нас против, но некоторые затруднения лучше всего решаются с их помощью.

— А количество мостов через Исеть? Всегда казалось, что их маловато.

— Да, их очень мало. В одном из своих «снов» я описываю порядка 15 переходных мостиков от ВИЗа до Химмаша — мне кажется, они нужны, чтобы люди могли просто пройтись пешочком, выйдя на набережную. Ещё есть идея моста от стадиона «Динамо» до драмтеатра. После строительства таких мостов река перестанет быть разделительной линией, а станет объединяющим началом.

— А этот мост был, кстати, на этом плане 1972 года?

— Здесь он скупо обозначен, но, скорее всего, мысль построить его появилась примерно в это время. Вообще, мосты можно было бы строить с промежутком примерно таким, как между Ленина и Куйбышева — на этом генплане видно, что их хотели возвести очень много. Понятно, что на самом деле их нет. Там, где сейчас район «Высокий берег», рядом со Щорса и Фурманова, планировалась автомобильная развязка — её тоже нет, и в итоге я — так как живу на Ботанике — каждый день стою в этом районе в пробке. Даже в центре, несмотря на то, что улицы там гораздо уже, проезжаю гораздо быстрее. Ещё, видите, на генплане за ЖБИ обозначены маленькие озерца и задуманные тогда жилые кварталы вокруг них? Эти озерца — это затопленные гранитные карьеры. Но там до сих пор нет жилья, гранит всё ещё добывают. Недавно слышал интервью Александра Якоба, который говорил, что пора бы уже запретить заниматься недропользованием на территории города. В одном из «снов» я, кстати, предлагаю этот карьер использовать в качестве стадиона.

— Каким образом?

— Это же огромная чаша, в центре которой мы делаем футбольное поле, а по стенкам ставим трибуны. Сверху — прозрачная крыша.

— А в этом генплане 1972 года — там уже обозначена как-то застройка не только по районам, но и с определённым зонированием?

— Да, она уже здесь обозначена своими цветами — жилые зоны с той или иной плотностью, общественные территории, заводы. Конечно, эта концепция сегодня уже не имеет права на существование, потому что в современном понимании явление «спальные районы», которые таковыми были заложены в этом плане, градостроители сейчас не приветствуют. Потому что нельзя делать зоны, где люди только работают и где только спят, а потом выходят из дома — например, на ЖБИ, садятся в общественный транспорт, выезжают на объездную, чтобы попасть на Уралмаш на работу. Каждый район города — любого — должен содержать все функции. Если вы посмотрите сейчас на любое здание, то увидите, что оно является многофункциональным центром, даже то, в котором мы сидим: у вас на третьем этаже офисы, внизу торговые галереи и ресторан.

— Получается, даже банальная продажа квартир на первых этажах хрущёвок под офисы — это попытка переделать спальный район в многофункциональный?

— Да, наверное. Концепция зонирования в 70-х годах — это концепция зонирования в уровне горизонта: по карте видно — здесь у нас «спальня», здесь у нас «работа», здесь у нас «обед», здесь у нас «детский сад». А если мы возьмём европейский город, который развивался по капиталистическим принципам, то там зонирование вертикальное: первые этажи отданы под общественные функции, подземные — под парковки, средние этажи — офисы, и так далее — всё заканчивается какими-нибудь дорогими апартаментами наверху. Разумеется, есть и просто жилые здания, и офисные, но принцип в основном сохраняется. И Екатеринбург, получается, сейчас и сам вертикально растёт, и так же начинает распределять потоки движения. Это принципиальное отличие советского города плановой застройки от города капиталистического, где застройка формируется более стихийно, где человек, имеющий деньги и территорию, строит то, что он считает нужным построить. А в Европе и США сейчас очень трепетно смотрят на опыт советского градостроительства, потому что города всё-таки нужно планировать.

— Я правильно поняла — им нравится?

— Им не то чтобы нравится. Но у них само понятие планирования города практически отсутствовало. Нельзя сказать, что тут мы обогнали всех — у нас альтернативы не было, потому что инвестор, заказчик, пользователь строительства были как бы в одном лице, в лице государства. А сейчас любой человек может строить доходный дом, который потом будет продавать или сдавать там жилье. Или так: есть район Уралмаш. Там живут люди, которые ходят работать на Уралмаше. У них есть дети, которых ведут в детские сады, которые принадлежат Уралмашу. А сейчас все детские сады принадлежат муниципалитету, а жильё владельцам, и к заводу всё это не имеет никакого отношения. Вся экономическая структура города оказалась перестроена. Сейчас практически невозможно сделать такие площади, какую хотели разбить в 70-х годах на улице Куйбышева — у каждого квадратного сантиметра есть свой хозяин, с каждым нужно договориться. Теперь, пожалуй, стоит упомянуть и о генплане, разработанном на период до 2025 года при участии бывшего главного архитектора Михаила Борисовича Вяткина, который в очень серьёзной степени является преемником генплана 1972 года.

— Это наш последний генплан?

— Да, но даже его разработчики признаются — он на этот момент тоже уже устарел, несмотря на то, что мы ещё вроде бы можем жить по нему десять с лишним лет. Он во многом опирался как раз на эти советские нормы, а жизнь серьёзно изменилась. Во-вторых, моё субъективное мнение — он устарел, потому, что, когда проектируешь генплан, нужно ставить перед собой некие сверхзадачи — условно говоря, указать: а здесь у нас будет космодром, потому что к 2050 году жители Екатеринбурга будут колонизировать Марс, и чтобы далеко до кораблей не ездить… Проектируя город, нужно предусматривать какие-то очень отдалённые перспективы. Например, за последние сто лет Екатеринбург увеличился в 11 раз — рос быстрее, чем когда-либо. А ещё учитывать глобальные геополитические изменения: ведь, скажем так, неизвестно, куда пойдут китайцы — они Монголию, судя по всему, не очень любят, почему-то едут в Сибирь?

— Китайцы, кстати, уже у нашего как бы смыслообразующего рубежа — стелы Европа-Азия отметились: там установили скульптуру «Цветок Гуанчжоу».

— Я вообще не исключаю такой возможности — это тоже футуристическая фантазия — что мои дети-внуки или правнуки будут наполовину китайцами, и если пойдет глобальная миграция, через 50 лет даже Ревда может стать частью городской территории. Ведь такое тоже возможно? Москва не резиновая, бесконечно расширять её нельзя, и одновременно она больше этой карты, которую мы перед собой видим, примерно в 10 раз: в Екатеринбурге 1,5 миллиона, в Москве 15 миллионов жителей.

— Вот бы сравнить масштабы по известным объектам.

— Наш исторический центр — Челюскинцев — Московская — Восточная — это примерно как Бульварное кольцо, Кремль занимает территорию, сравнимую с площадью от Гринвича до главпочтамта, Садовое кольцо получится примерно на месте нашей Объездной дороги. Но, возвращаясь к планам, в этом генплане, разработанном в 2004 году, мне кажется, была сказана главная мысль — как девиз: «От города для завода к городу для человека». Основная задача, поставленная разработчиками — это вынести промышленные объекты из Екатеринбурга за его пределы. Что сейчас и делается: завод ОЦМ у нас вынесли, шарикоподшипниковый завод застроили, появился микрорайон Бажовский, мукомольный завод взорвали — это же тоже, по сути, промышленное предприятие. Эти тенденции — они должны сохраниться.

— А можно назвать какие-то типичные ошибки нашего планирования, которые кажутся очевидными, но пока никак не разрешены — хотя вроде бы это возможно?

— Я каждый день проезжаю от Южного автовокзала в сторону Ботаники — там идет активная застройка кварталов. И там есть Ботанический сад, это район Фучика и Шварца, и мне кажется, что эти районы могли и могут быть спроектированными гораздо качественнее — если бы они были в какой-то степени сориентированы на этот сад. Чтобы люди не просто ставили здесь машины и поднимались на свои этажи, а чтобы их дворы были частью некой зеленой территории. Здесь эта возможность ещё есть — прямо напрашивается такая центральная площадь с выходом в парк, чтобы люди здесь могли жить комфортнее. Смотрю оттуда на торговый центр «Дирижабль», трамвайное кольцо, которое там сделали, автовокзал туда собираются вынести — это всё хорошо. Но смотрите: с одной стороны Ботаника, застроенная в 90-х годах, а с другой стороны этот квартал, застраиваемый всеми компаниями, и мало чем эта застройка отличается от существующей. Ориентированность на парк прямо напрашивается, но там уже построили один торговый центр, второй — и парк становится всё меньше, никак не развивается. Ощущение, что он должен в конце концов превратиться в какой-то сплошной торговый центр.

И ещё момент: я живу в удобном месте, там, где развязка с объездной дорогой и выход на Кольцовский тракт — можно быстро выехать куда хочешь, в центр или в аэропорт. Но самое главное — нам с женой шесть лет назад очень понравилось, что совсем рядом ЦПКиО. Мы думали: как здорово и хорошо! Но вы будете удивлены: в итоге мы туда практически не ходим. Во-первых, там почему-то нельзя гулять с собаками. Во-вторых, там настолько «деградированная» территория вдоль реки — какая-то помойка, живут бомжи, и совсем не хочется туда идти. В-третьих, пешеходного мостика нет в этом районе — нужно идти либо вдоль шумной Объездной, либо до Щорса, и оттуда уже — в парк Маяковского. Получается, с одной стороны парк, с другой стороны парк, но пройти я туда не могу, потому что здесь две развязки, а ещё железная дорога, и для этого нужно совершить какие-то невероятные усилия.

— Такого плана доступность общественных объектов у нас, видимо, частая проблема: много писали про «КомсоМолл» — о том, что к нему целый микрорайон ходит просто через железнодорожные пути. В центре объясняли, что сложно определить, кто должен содержать мост-переход, центр или железнодорожники, согласовать его…

— Я этому тоже поражаюсь — в принципе ни разу не был в «КомсоМолле», хотя иногда езжу на ЖБИ и в Синие Камни, причём на дачу к другу, там просто напрашивается мысль заехать по пути в торговый центр. Но я всё время проскакиваю мимо — нет желания там останавливаться, даже не представляю, как туда проехать, куда свернуть. Думаю, если в генплане запроектирован торговый центр — или жильё — то власти должны обеспечить его доступность. Положение ТЦ там оправданно — с одной стороны огромный ЖБИ, с другой стороны огромные Синие Камни, рядом строится Университетский, но я не могу себе представить, как там люди вообще ходят, потому что там огромные транспортные магистрали. И даже ради собственного бизнеса надо обеспечивать доступ для этих людей — они же идут в центр с деньгами. Но, я думаю, любой район города можно сделать удобным для проживания. Нужно просто качественно с ним работать, находя плюсы его территории.