Почему «Иннопром» проводить можно, а «Ночь музыки» нет? Интервью с депутатом Павлом Крашенинниковым

В Екатеринбург на «Иннопром», кроме многих важных персон, приехал депутат Государственной думы, соавтор обновленной Конституции России, заслуженный юрист РФ Павел Крашенинников. Родившийся в Полевском специалист сейчас оказывает реальное влияние на судьбу страны, участвуя в создании очень многих, зачастую спорных законов.

Мы встретились с Крашенинниковым и поговорили о Конституции, абсурдных законопроектах и коронавирусе (конечно же, спросили, почему «Иннопром» проводить можно, а «Ночь музыки» — нет).

— Год прошел с момента принятия поправок к Конституции. Как один из соавторов этого закона, вы можете рассказать, как показали себя поправки за год, были ли выявлены какие-нибудь недостатки?

— Ну сразу скажу, что сами поправки, как и сама Конституция, содержат много норм прямого действия, они сразу заработали. Как только 4 июля [2020 года] прошло, мы с сопредседателями написали перечень из 100 законов, которые необходимо ввести в действие, понимая, что этот перечень будет больше. Мы его направили в администрацию президента. То есть стали сразу же работать над законами, которые вытекают из Конституции. Мы в 180 законов внесли изменения. Это такая цифра, которая впечатляет. И мы пришли к выводу, когда стали смотреть, сколько поправок, что следует новый закон писать. Появились новые полномочия у правительства, также вся новая процедура формирования кабинета министров изменилась.

— А есть какие-то поправки, которые не прошли проверку временем за этот год и оказались нежизнеспособными?

— Меня обычно спрашивают, какая самая лучшая поправка. Я считаю, что смысл [Конституции] в ее целостности. Всё вместе друг с другом работает. А если говорить о той, какая не работает, то мне кажется, что все работают нормально. Знаете, мы же готовили это не в тиши кабинетов, у нас были общественное обсуждение, рабочие группы. Рабочая группа провела просто колоссальное количество заседаний, а также мы сделали так, что у нас в группе было пять подгрупп. Если у нас были противоречия, то мы подключали социологов, делали социальные опросы. Я сейчас не могу сказать, что какая-то поправка не прижилась, нет. По-моему, всё нормально.

У нас были докладчики, мы спорили насчет разных тем. В одной из газет я сказал, что было чуть ли не рукоприкладство. Драк, конечно, не было, но были очень жесткие споры.

— Крики были?

— Да, да, у нас была такая рабочая группа.

— Насчет количества законов. За 1 и 2 июля этого года Владимир Путин подписал больше сотни новых законов, махом за два дня. Не перебор ли это? Не слишком много 130 с чем-то законов за два дня подписать разом?

— Дело в том, что законотворческий процесс достаточно сложный, и у него много ступеней. У нас основную часть этих законов принимали в последние дни. Это как раз законы, которые внесло правительство. В правительстве есть специальный регламент подготовки законов, и там даже сложнее. Любой законопроект обсуждается на заседании правительства, а чтобы до него дойти, я вас уверяю, технология такая, что надо согласовывать со всеми: Минфин, Минюст. Это всё очень сложно.

— Президент успеет вникнуть во все эти законы перед подписанием?

— Вот послушайте. Правительство вносит закон, дальше он попадает в кабинеты, они рассматривают на своих заседаниях с привлечением авторов. Дальше рассматриваются в трех чтениях. Затем идет в Совет Федерации, потом уже только попадает к президенту, и он, если уже нет каких-то базовых конституционных противоречий, подписывает закон.

— То есть 130 законов за два дня — не перебор, а нормальная ситуация?

— Это окончание, точка в проведении законотворческого процесса. Потом закон идет для публикации. Публикуется и вступает в силу с той даты, которая прописана в самом законе. Если даты нет, то только через 10 дней после публикации.

— Один из самых обсуждаемых законов — это история с шампанским. Теперь запрещено называть шампанским напитки, сделанные за рубежом. Зато так можно называть отечественный продукт. Вы можете объяснить смысл этого закона? Зачем это нужно делать?

— Смысл тут прост. На первый взгляд это, кажется, достаточно...

— Абсурдно?

— Любопытно. Но у нас появился такой субъект как Крым, ну и Севастополь. Но Севастополь — это такой субъект, который вином не особо занимается. А виноделие в Крыму, как мы знаем, исторически мощное. И они сразу по приходе стали заниматься урегулированием этих вопросов, которые у нас были достаточно на низком уровне. У нас там были еще старые акты. Конечно же, Краснодарский край, Ставропольский тоже к этому подключились. В данном случае это первый импульс, а второй, конечно, с учетом различных санкций, которые постоянно летят. Я думаю, это тоже стало поводом. Там, кстати, закон-то не о шампанском, там о виноделии и виноградарстве. Но я так понимаю, что у нас аграрный комитет занимался этим, промышленный. Очень много копий было сломано.

— Вы не находите комичным, когда то, что привозят из провинции Шампань, нельзя называть шампанским, а то, что делают у нас в Краснодарском крае, — можно?

— Мы еще посмотрим, как это будет работать. Есть такое понятие — наименование места происхождения товара, это я вам как цивилист говорю, а не политик, и как юрист. Поэтому здесь, конечно, есть некие коллизии. Но, знаете, я думаю, что правительство сознательно сыграло на опережение. В том числе это и внешнеэкономический шаг.

— Немного личный вопрос для вас задать. Вы были, если не ошибаюсь, в феврале этого года в городской думе у нас. Там депутат Алексей Мещеряков, по-другому это не назвать, наябедничал на Е1.RU. Якобы мы занимаемся пропагандой нетрадиционных ценностей, пишем про ЛГБТ.

— Что-то я не помню такого.

— Вы ответили ему так: «Преследовать этих людей мы не собираемся, как это было в советское время и при гитлеровской Германии, но правовые возможности у них значительно уже». Вы можете объяснить, почему их правовые возможности уже?

— Уже правовые вопросы, ну например, с точки зрения наследования. Степени родства здесь нет, и поскольку нет брака, значит, можно наследовать только по завещанию, а не по закону. И если по нашему законодательству браков быть не может, то у них нет совместной собственности. Всё остальное всё так же. Но они не могут также усыновлять детей.

— Посещать в больницах друг друга, когда заболеют.

— Как родственники — да. А вот с точки зрения жилища, живут они вместе или нет — это их личное дело. Они не могут заключать браков, остальное они могут. А, соответственно, при заключении брака возникает новый комплекс прав.

— Почему им нельзя заключать брак? Чем они отличаются в этом плане от совершенно обычных людей, которые такое право имеют?

— Ну вы хотите, чтоб я как кто объяснял?

— Как человек.

— Как человек, я считаю, что в данном случае у нас есть традиционные ценности. Вы ведь видели, что вчера в Грузии было? Вот, у нас есть такое представление о жизни традиционных ценностей, оно преобладающее.

— Как вы думаете, в Государственной думе есть представители ЛГБТ?

— Не знаю. Понимаете, если бы и были, с точки зрения депутата думы, я даже не знаю. Это ведь уже не брак, а другая история. Люди могут жить с кем угодно и как угодно. У нас вот был советский Уголовный кодекс, и там была статья специальная. Тогда за это можно было в тюрьму попасть. К счастью, сейчас этого нет.

По данным социологов, у нас подавляющее большинство общества, за 90% точно, которые сказали о том, чтобы эта норма была именно вот в таком виде, в Конституции. Я не думаю, что для Екатеринбурга это такая важная тема. Я понимаю, что для кого-то и важная, но я еще раз хочу сказать, что никто никого не притесняет. Помните, у нас была одна встреча год назад, и этот вопрос был поднят. Президент сказал, что никто не собирается их притеснять, всё нормально. Поэтому я здесь не вижу переживаний. Понимаете, у нас есть разные правовые режимы. Они есть не только в семье, но и везде: в компаниях, в сделках. Режимы выбирает сам человек. На мой взгляд, это как раз и хорошо, что есть выбор. Ну захотел ты жить с представителем того же пола — пожалуйста. Выбора сейчас много: хочешь — заводи семью, не хочешь — разводись. Я знаю одну семью, которая три раза свадьбы играла, вот так вот они разбегались. Бывают и такие истории.

— В то же время тянется закон о домашнем насилии, его не могут принять. Почему?

— Закон не готов.

— Сам по себе закон не готов или общество?

— У нас часто закон воспринимается как агитка, ну и понятно, что законопроект воспринимается с точки зрения пиара. Например, почему я занимаюсь пиаром законопроектов? Чтобы их продвигать. Есть люди, которые пиарят законопроекты с другими целями. Я таких депутатов знаю, которые вносят законы, когда уверены, что они точно не пройдут. Но они вносят их всё равно, попиарить себя, партию. Вы же сами это прекрасно знаете. Надо с домашним насилием бороться, очевидно, что надо.

— Закон сырой, он плохо написан?

— Да, он сырой, плохо написан, неисполним и так далее. Потому что часть нашего комитета занимается уголовным правом. И правительство, и все мы однозначно сказали, что в таком виде его принимать нельзя. Он нерабочий. В этой сфере очень сложная история. Я всегда говорю, что закон должен регулировать, любая статья должна регулировать человеческие отношения. Она должна просчитывать последствия, которые будут завтра, через год.

— Недавно прошли праймериз, и снова повторилась история с шоколадками за участие для учителей. Ваши коллеги из партии отрицают, что это вообще было. Но, если честно, у нас такое количество разных сообщений от разных людей, которым незачем врать. И мы уверены, что действительно шоколадками поощряли людей за участие. Вы можете объяснить, зачем это нужно?

— Я могу объяснить, что я сам видел и знаю. Такого я не видел и не знаю. Про шоколадки я не в курсе, мне никто не давал. А вам выдавали?

— Нет, но я и не бюджетник.

— Я участвовал в праймериз, документы сдавал, это всё было публично достаточно, но такого я не видел.

— Недавно Дмитрий Песков вскользь сказал, что нам нужны жесткие ограничения коронавируса снова.

— В Москве довольно жесткие ограничения.

— Да, но пока еще не локдаун.

— Да, да. Но знаете, локдаун ведь был тогда, потому что мы не знали, что происходит. Это беда была для всех, и врачей в том числе. Последствия были не очень хорошие. Те больные, которые в том состоянии были, могли бы быть вылечены сегодня. Какой еще будет всплеск, я не знаю. Но гражданам следует вакцинироваться.

— Сейчас многие говорят про дискриминацию тех, кто не вакцинируется. Она нужна или нет?

— Ну вот это к тому же вопросу. Знаете, если человек постоянно общается с людьми, то он должен вакцинироваться. В противном случае его не допустят к работе не из-за того, что его не любят, а потому что есть опасность, что он заразит кого-нибудь. Есть такая фраза знаменитая: «Мои права заканчиваются там, где начинаются права других». И я считаю, что, конечно, надо это делать [ограничивать в правах]. Если человек пришел на работу в общепит, и без прививки его попросту не возьмут на работу. Если он не привился, то его поставят на другую работу, чтоб он не контактировал с людьми.

— Те, кто выступают против массовой вакцинации, зачастую говорят, что они не против прививок, а против того, что сделано у нас. Нет ли планов завозить сюда иностранные вакцины — Pfizer, Moderna и так далее?

— Вот я вчера с товарищем одним говорил, он в Испании живет. Он говорит: «Я пришел, мне вкололи, а потом сказали, какую именно». Я вот вакцинировался «Спутником», и всё хорошо. Зачем нам брать иностранный товар, если этот по качеству достаточно высокий и подтвержден.

— Как вы думаете, «Иннопром» сейчас уместен?

— Я думаю, что да.

— У нас отменили «Ночь музыки». Мероприятие на свежем воздухе нельзя, а «Иннопром» в закрытом помещении можно?

— Программу «Иннопрома» мы долго смотрели, как ее сделать, и потом ее приняли. Мы проходили тесты для того, чтобы туда попасть. Вакцинированный ты или нет — неважно. Тест проходят все. При этом выставки должны быть реальными, им всегда нужно пощупать, залезть куда-нибудь. Вот такие вот массовые скопления [как «Ночь музыки»] нужно, конечно же, избегать. Я был на ночном концерте здесь в позапрошлом году. Здорово, крутая вечеринка, но в таком отрыве всегда все открыты, зараза залезет точно. Конечно, во всем власти всегда виноваты. Я надеюсь, когда-нибудь пройдет эта зараза.

— Можете оценить недавнюю прямую линию Владимира Путина?

— Хорошо прошла. Она была хорошо организована достаточно. Руководителю важно посмотреть, что происходит там. Очень много историй неожиданных всегда происходит.

— Например?

— Я не буду оценивать в примерах, хотя они очевидны вполне. Для людей, для мирового сообщества встреча важна. Что руководитель в хорошей форме, может всё выдержать. Это, конечно, наша российская специфика. Я с Борисом Николаевичем работал, ну вот у него так не получалось. Он мог часа полтора такие истории выдерживать. А Владимир Владимирович показывает, что он в форме, ему интересно. Я хочу сказать, что по любым встречам, совещаниям он всегда делает список поручений. Где бы встреча ни была, перечень поручений всегда есть. Это очень важно, играет долгосрочную перспективу.

— Когда президенту человек из деревни говорит, что у него нет газа, трубы протекшие — это значит, что сотни чиновников, которые находятся между ними и Путиным, оказались бесполезными. Чиновники не решают проблему человека, и президент делает это лично.

— Знаете, в итоге они будут ее решать, но поскольку они не сумели сделать это в нормальном режиме, будут решать в авральном режиме с организационными выводами. Поэтому эффективность есть, но с точки зрения системы это показывает нам, что тут что-то не так.

— Как вы думаете, президента не бесит, когда он узнает, что огромное количество чиновников не смогли решить эту проблему?

— Я надеюсь, что не бесит. Понятно, что он переживает, но старается переводить всё в конструктивное русло, чтобы решить проблему.

Почитайте наш рейтинг свердловских депутатов Госдумы. Недавно Александр Колесников, депутат городской думы, попросил Крашенинникова рассмотреть вопрос о создании Русской республики. Почитайте, что он ответил.