Няня для ничьих детей: топ-менеджер пожертвовала карьерой, чтобы ухаживать за отказниками в больнице

Есть такое явление — дауншифтинг, когда люди бросают крупные города, работу и сбегают в далёкие страны или в глухую деревню, ради своего спокойствия жертвуют социальным статусом и хорошей работой. Юлия, героиня нашей публикации, тоже пожертвовала карьерой — но никуда не сбежала, а стала ухаживать за детьми-отказниками в екатеринбургской детской больнице № 11.

В редакцию E1.RU Юля пришла в мусульманском наряде: длинное традиционное для ислама платье, хиджаб — платок, покрывающий волосы и шею. Красивая девушка с экономическим образованием. Мы договорились опубликовать её историю без фамилии и фотографий, Юлия объяснила, что не хочет публичности из скромности. К тому же она ждёт рождения первенца, сейчас на седьмом месяце беременности.

Десять лет она работала в крупном фитнес-центре Екатеринбурга, стала его директором. А потом пошла в волонтёры: работа няней по договору, оплата — сто рублей в час плюс отчисления в пенсионный фонд. В её обязанности входит помогать медсёстрам в уходе за отказными и детдомовскими детьми. Этим она занимается уже четыре года.

Но пусть она расскажет об этом сама.

У меня было светское образование, светская жизнь и светская профессия. Моя семья не придерживалась ни православия, никакой другой религии. В исламе я нашла себя сама. Хоть мой муж и мусульманин, но у меня это не было связано с замужеством. Я начала закрываться (носить традиционную исламскую одежду. — Прим. ред.), уже когда работала руководителем фитнес-центра. Помню, как ходила по бизнес-центру по офисам и приглашала заниматься к нам в зал сотрудников крупных компаний. Негатива по поводу религиозной одежды практически не было, разве что на улице — очень редко. А владельцы бизнеса на дресс-коде не настаивали, ведь никаких возражений со стороны клиентов не было.

Мой муж — госслужащий. Несколько лет назад мы переехали в областной город в 200 километрах от Екатеринбурга. Сначала я ездила на работу в Екатеринбург, а потом уволилась. Я занималась домашним хозяйством, с лета по осень собирала грибы, читала книги по экономике, по управлению, религиозную литературу.

Новая няня

Когда мы вернулись в Екатеринбург, у меня была возможность пойти на прежнюю работу. Но мне уже не хотелось — всё-таки моя религия не предполагает публичности. Узнала, что есть место няни-волонтёра в детской больнице № 11: оно освободилось, когда моя двоюродная сестра ушла в декрет. А у меня для этой работы было медицинское образование — я окончила колледж.

Но тогда остаться в медицине я не смогла. В конце 90-х — начале 2000-х я была на практике в больницах Екатеринбурга и видела, какой там упадок. Помню женщину после тяжёлой операции, которая питалась через зонд. К ней никто не приходил — у неё не было родных. И медсестра попросила нас, практикантов, сходить в столовую, принести ей чай. Но в столовой на нас накричали, так и не дали ничего. Не знаю, как её потом накормили. И не представляю, на чём тогда держалась медицина. Я решила, что я не смогу психологически всё это выдержать.

Но тут, когда предложили попробовать себя в детской больнице, я согласилась. Мне объяснили, что это эмоционально тяжёлая работа, что есть очень тяжёлые дети. Говорили: «Ни в коем случае не жалей их, иначе будешь реветь каждый день».

И я правильно настроилась. Если бы я рыдала над ними, им от этого бы не стало лучше. Я бы просто ушла, не смогла работать. Но я уже решилась, что буду помогать. Это была не та беспомощность, когда ты не можешь изменить ситуацию, как в 90-е, когда я была практиканткой. Тут я могу помочь, хоть капельку заботы дать этим детям.

Меня удивило, что многие дети из детского дома всех незнакомых женщин называют мамами. Видимо, этот стереотип они переняли от старших деток. Кто неподготовленный — может сильно эмоционально среагировать на «маму». Может, дети ждут, что кто-то придёт и заберёт.

И многих забирают. Маленьких, новорождённых до месяца забирают, они минуют детский дом. Если они без патологий, без контактов по ВИЧ, гепатиту. Мне кажется, надо уголовную ответственность вводить для мамочек, которые знают, что они могут встать на учёт в ВИЧ-центр и принимать бесплатно по программе лекарства, чтобы не передалось ребёнку, но не делают этого. А препараты стоят очень дорого. Но в центре им никто ничего плохого не скажет, наоборот, поддержат, примут определённые меры в родах, и родится здоровый ребёнок. Не нужен тебе ребёнок — откажись, но это будет здоровый ребёнок — и совсем другая история. Но они часто нигде не наблюдаются. Поступят в роддом по скорой, напишут отказную и уходят. Но даже детей с ВИЧ, с патологиями усыновляют хорошие люди.

Василиса

Мы её называли Василиса. Девочка попала к нам в больницу из детского дома. У неё не было ручек, при этом интеллект, головной мозг были сохранны. Не знаю, как такую патологию могли пропустить во время беременности. Наверное, мама тоже не обследовалась, не наблюдалась. Девочка весёлая, бойкая, но вместо ручек из плеча идут три пальчика. Ей было месяцев семь-восемь. Мы ей подвешивали игрушки, и она играла ногами, смеялась. Потом я узнала, что её удочерили. А недавно видела сюжет по телевизору, оказывается, её усыновила семья: муж — иностранец, мама — россиянка. А их дочь — просто звезда! Весёлая, как всегда, сидит на раковине и моет ножками посуду.

Ещё у нас был Ромка. Маленький, худенький, глаза большие, лопоухий. У него в горле стояла трахеостома. Это надрез в горле и трубочка выведена, чтобы дышал. Я не знаю его диагноз, мы не смотрим медицинские карты. Но трахеостому делают, когда у ребёнка проблемы с дыханием. Операция очень несложная. Ромка кушал через ротик, а дышал — через трубочку. Эту трубочку поставить легко, а вот убрать… Должен быть целый курс дорогой реабилитации, всё зашивается, ребёнок заново учится дышать и говорить, потому что, когда стоит трахеостома, связки голосовые не работают.

Ромка был очень позитивный, всегда улыбался. Он с рождения жил в детском доме, к нам периодически поступал, когда тяжело болел. Потом я узнала, что его усыновили. Заведующая детским домом говорит, что его увезли вроде в Америку, сделали дорогую операцию, убрали эту трубочку (это случилось ещё до принятия закона о запрете на усыновление детей иностранцами. — Прим. ред.). Всё у него хорошо. Хотя у нас по государственной программе наверняка тоже убирают трахеостому, восстанавливают. Но этим надо заниматься, надо, чтобы родители добивались квот. А если ребёнок живет в детском доме... Таких детей очень много…

Аня и Дима

Оба ребёнка были очень тяжёлые. Лежали у нас почти год. Приходила профессор со студентами, говорила им, что с такой патологией не живут и как они живут — неизвестно. Аня и Дима ели через трубочку, постоянно на капельнице, на кислороде. Когда проводили обследование, выяснилось, что головной мозг функционирует нормально. Обоим был годик с небольшим. Девочка на всех эмоционально реагировала.

Этот год, пока они у нас лежали, медсёстры от них не отходили. Могли на сутках, на дежурстве вообще спать не ложиться. Наши медсёстры свою работу честно делают. Мы готовили Аню на выписку, сняли с кислорода. И в этот момент произошла остановка сердца. Сразу не удалось спасти, не смогли поставить укол — не видно вен. Пока в реанимацию привезли... Как будто дождалась, когда всю аппаратуру снимут…

А мальчик Дима выжил, его периодически к нам привозят из детского дома, когда болеет. Скоро ему будет три года. Переворачивается, встаёт, очень активный, позитивный, хохочет. Из-за трахеостомы говорить не может. Я думаю, если бы его усыновили, занялись им, всё было бы хорошо.

Владик и Лера

У нас есть такие дети, которых изымают из семей. Их сначала нам передают, даже если они здоровы. Владика и Леру постоянно изымали из неблагополучной семьи. Лера в свои три года была очень умненькой. Вот тут удивительно, когда поступают братья и сёстры от неблагополучных родителей… Они ведь по идее должны быть озлобленные, им не у кого учиться хорошему. А тут наоборот: никакой ревности, только забота друг о друге. Лера постоянно прибегала, говорила: «Там Владик плачет», её угостишь чем-то, а она: «И Владику тоже дайте!»

Я думаю, что изначально в детях, в людях заложено больше добра, а агрессия, озлобленность приходят с возрастом, после каких-то ситуаций. Владик и Лера поступили к нам в третий раз, маму начали лишать родительских прав, их — оформлять в детский дом. И их усыновили. Их забрали приёмные родители прямо из больницы. Дети были такие счастливые! А вот детей, которых изъяли по какой-то ошибке или недоразумению, сразу видно. Такой ребёнок может не есть день, два. Он никак не хочет общаться, он только ждёт маму. А от неблагополучных [родителей] льнут ко всем — они голодны. И внешне заметно: ручки, ножки грязные, в опрелостях. Тянутся к тебе, готовы с чужим человеком остаться.

Таких, которых по ошибке забирают, немного. Часто они появляются в праздники. Майские, новогодние… Мы уже знаем, что к нам могут попасть дети из тех, кто по ошибке. Родители загуляли, соседи пожаловались, может, до этого какие-то конфликты были. Был случай, когда две подруги пошли с ребёнком ночью до магазина, кто-то это увидел, возможно, наряд полиции остановил, поругались с полицейскими. Было лето, может, они просто вышли гулять. Ребёнка забрали, привезли к нам. Это были выходные, чтобы забрать его, пришлось ждать до понедельника. Ребёнку было года полтора. Два дня он у нас истерил, не пил, не ел. Для нормального ребёнка это стресс, мы насильно их не можем накормить. Но думаю, что такие ситуации — это определённый стимул, чтобы держать себя в руках, сильно не гулять.

А недавно зашла на работу, смотрю — привезли хорошего, упитанного, ухоженного ребёнка. Мальчика изъяли у приезжих, они живут в садовом домике, соседи нажаловались, что в доме холодно. Мать наблюдалась при беременности, был патронаж медсестры поликлиники. Опека забрала ребёнка — а ребёнок на грудном молоке. Родителям очень сложно собрать документы как приезжим.

И мы сидим с медсёстрами и рассуждаем: вот сейчас ребёнок на грудном вскармливании. Это и полезно, и никаких расходов для родителей. Сейчас у матери пропадёт молоко, ребёнка надо кормить смесями, а это большие расходы для такой семьи. Я не понимаю логику наших служб, которые вроде бы должны помогать. Сотрудники просто не подумали о последствиях. Где-то они перебдят, а где-то недосмотрят. Направьте людей в тот же «Аистёнок» (кризисный центр) или другую благотворительную организацию, где помогают в трудных ситуациях.

Миссия

Я просто нашла себя в этом. Были дети с тяжёлыми нарушениями, которые питались через зонд. И у них такая жизнь годами, на таких смотреть психологически тяжело. Но я никогда не жалела, что всё поменяла. У нас очень хорошие врачи и медсёстры, они могли бы пойти работать в частную клинику. Но не уходят. Те, кто работает много лет, чувствуют, что выполняют какую-то миссию.

Сейчас я ушла в декрет. И пока свой маленький не подрастёт, я всё-таки не выйду на работу. Но моя знакомая отдала малыша в частный детский садик в год и четыре, чтобы ходить на волонтёрскую работу, при этом она ходила туда бесплатно. Понимаете, у неё внутри какая-то миссия, ей это нужно было для себя. Потом она переехала в пригород Екатеринбурга. Не могла найти волонтёрскую работу с детьми, стала помогать собачьему приюту. Есть такие люди, им нужно делать какое-то добро.