«Он спит, а Наина его веткой обмахивает»: фотограф Ельцина о кадрах, которые никто никогда не увидит

1 февраля 2016 года в Екатеринбурге отмечали 85 лет со дня рождения первого президента России Бориса Ельцина — впервые в новом президентском центре. Важным событием дня стало открытие в Ельцин-центре выставки «Что за кадром?» личного фотографа Бориса Николаевича — Дмитрия Донского. На открытие президентского центра в декабре 2015-го Донской не смог приехать из-за болезни. Зато в этот раз он привёз сюда и свои самые знаменитые снимки семьи экс-главы государства, и снимки редкие — которые никогда раньше не публиковались.

За день до открытия выставки фотограф встретился в Ельцин-центре с главным редактором E1.RU и поделился историями этих кадров. А также тех, которые никто не увидит.

С разрешения автора мы публикуем несколько фотографий, о которых пойдёт речь.

— Дмитрий Абрамович, вы в Ельцин-центре впервые, так?

— Да.

— И ещё не успели посмотреть музей?

— После нашего с вами разговора пойду знакомиться.

— Что ожидаете увидеть?

— Думаю, там всё точно отразили и оформили. Из того, что я пока увидел на входе, мне всё понравилось.

— Ваши знаменитые кадры занимают важное место в экспозиции. Без них картина эпохи ельцинского правления была бы неполной.

— Мне сложно сказать, что в тех фотографиях, которые здесь выставлены, есть моя большая заслуга. Скорее здесь заслуга Бориса Николаевича и членов его семьи — они позволяли мне снимать всё, что я хотел. Я им за это глубоко благодарен. Никто меня не контролировал, никто мне не говорил: вот это надо, а это не надо. За все годы, что я с ними работал, был только один раз, когда Борис Николаевич меня попросил кое-что изменить. Я выпустил при его жизни первый фотоальбом. Борис Николаевич пересмотрел его, остановился на одном фото и спросил: «Тебе дорог этот кадр?» А фото обычное: Борис Николаевич, около него какие-то люди… Я говорю: «А в чём дело?» Он: «Не хочу, чтобы рядом со мной был этот человек». И я тогда убрал то фото из альбома.

— И кто это был?

— Не могу сказать, я его просто не знаю, правда.

— Вы с Борисом Николаевичем в Екатеринбург приезжали?

— Да, было дело. Во время первой моей поездки с ним сюда мы много времени провели на кладбище. Он ходил к могилам своих близких людей, друзей. Меня тогда это сильно удивило: президент специально приехал на кладбище к людям, которые не занимали больших постов, он просто клал им цветы, вспоминал. Помню, в тот день был жуткий мороз, а Ельцин на кладбище без шапки! У меня даже камера встала, а ему — ничего.

— Поездки сюда, на родину, для него были особыми?

— Да, я видел, как ему было здесь хорошо. Он здесь чувствовал себя, как дома. Запомни то, что я тебе сейчас скажу, запомни навсегда. Могу в этом расписаться где угодно. Это очень редкий случай, когда человек такого ранга жил сердцем, а не только мозгами. Он не строил отрепетированные рожи в ситуациях, когда ему надо было показаться разным человеком. Он был всегда настоящим. И мне было видно, что он страдал, находясь далеко от дома, от своих уральских друзей, родных. Это во время приездов в Екатеринбург было заметно.

— Вы были одним из свидетелей того исторического момента, когда Ельцин сдал свой партбилет. Вы тогда работали парламентским фотографом и находились на заседании партии.

— Да, я видел, как он уходил с трибуны через весь дворец. Я шёл сзади, как дурак, у меня было две камеры, но я не сделал ни одного кадра! Потому что я обалдел от того, что ему говорили в спину! Там такой мат стоял, там так его крыли. Он шёл, не оборачиваясь, и уже за дверью буквально рухнул на руки Коржакова (Александр Коржаков — начальник охраны Ельцина. — Прим. ред.). Думаю, у него что-то с сердцем случилось в этот момент.

— Бывали ли такие ситуации с Борисом Николаевичем, когда он уже был президентом? Народ в спину ему что-то подобное говорил?

— В спину — не говорили. За глаза говорили, я это слышал. Дважды даже пытался встрять, а один раз чуть не получил за это. Это было в 95–96 году, не помню точно. Он готовился к выборам, ездил по стране. Приехал в Ярославль, возлагал венки к памятнику. Я поснимал и понял, что ничего интересного не будет больше, и пошёл бродить по городу. А там перекрыли улицы к этому мемориалу, где Ельцин был. И за перекрытием бунтовали коммунисты. И подумал: пойду рожи поснимаю. Пришёл, хожу между ними. Кто-то сказал, показывая на меня: «Этот из ельцинской свиты!» И уже мне: «Пойдём-ка, разберёмся!» Ну, думаю, сейчас мне морду набьют за Ельцина. Но на моё счастье рядом оказался кто-то из ребят-фэсэошников. Он по рации передал, прибежали ребята-милиционеры и меня вытащили.

— Это одна из немногих историй, или с Борисом Николаевичем такое часто происходило?

— Одна из немногих. Просто, понимаешь, большевики — они злые…

— …Но Ельцин тоже из них.

— Старик, если бы ты видел его спину в тот день, когда он сдал партбилет. Я её запомню на всю жизнь. Тогда, когда он шёл через весь дворец, а ему в эту спину плевались ядом. И я ни одного кадра не снял, рука не поднялась. Я обалдел. У меня таких случаев с ним было два. Второй, когда он поехал на пароходике отдыхать по Волге, а мы с ним. Приехали на островок. И смотрю: он прилёг спать. Ему там матрац постелили в лесочке, солнце опустилось, хорошо. Вот, думаю, хороший кадр. И вдруг появляется Наина. Я глянул: на контровом свете огромная туча комаров над Дедом (так окружение называло Бориса Ельцина. — Прим. ред.). Представляешь, какой кадр? И Наина с веткой обмахивает его. Я так залюбовался... Что просто забыл снять! А какой кадр был бы!

— Как часто Борис Николаевич был в таком состоянии, когда вам говорили: стоп, это снимать не надо?

— С 1991 года, как я с ним работал, мне никто ничего подобного не говорил. Иногда меня Наина могла «спрятать», словно случайно увести куда-нибудь, когда он с работы приезжал, совершенно без сил. Я видел, он брал газету вверх тормашками и «читал». У меня даже есть такой кадр. Но в целом в этой семье у меня было положение прекрасное. Меня, фотографа, там не замечали! Я был, как домашняя собака — бродил, и на меня не обращали внимания. Я это очень ценил.

— Здесь, в музее, есть кинохроника 1992 года, где Ельцин идёт по улицам столицы, и ему в объятия буквально бросаются москвичи. Говорят слова поддержки, а кто-то просит автограф, на что он резко говорит: «Я вам что, народный артист, что ли? Это не ко мне». И идёт дальше. Видно, что ему такая слава была не по душе. Но потом появились вы, и он вам стал чуть ли не позировать. Ему, значит, вдруг понравилось быть объектом внимания фотографов?

— Ну, раз не прогнал меня, значит, понравилось. Он понимал, что это нужно. Я всё это объясняю тем, что он жил сердцем. Во время второй съёмки с ним Борис Николаевич мне сказал: «Я позировать не умею и не буду». Меня это очень устраивало, потому что это были настоящие кадры.

— Вас называют личником Ельцина. Как вам это слово? Не обижаетесь?

— Отнюдь.

— Хотя, такое ощущение, что вы даже не личным фотографом Бориса Николаевича были, а семейным фотографом Ельциных.

— Именно так, ты всё правильно понимаешь. Помогали мне и Наина, и Таня (Татьяна Дьяченко, младшая дочь Бориса Ельцина. — Прим. ред.). Наина мне как-то в Сочи очень помогла. Я ей говорил: мне надо снять Бориса Николаевича домашним, в комнатных тапочках. Она меня в кусты спрятала и чуть позже спускается с ним по лестнице к морю. Он в тапочках, как мне и надо. Они сели на лавку, Наина ему что-то начала рассказывать. Борис Николаевич — хохотать. Я отснял и вышел. Он мне: «О, а вы как тут оказались?» И опять в смех. Ельцин, кстати, ко всем на «вы» обращался.

Вообще с Дедом было много смешного… Была, например, там же, в сочинской резиденции, встреча без галстуков. Приехал на неё Кучма, идёт по резиденции в своей украинской вышиванке. А наш Дед — в спортивном костюме — красивом таком, адидасовском. Шамиль Тарпищев привёз ему. Гуляют по резиденции. А я в трёх метрах впереди. Кучма Деду и говорит: «Борис Николаевич, какой костюм у вас классный». Дед гордо отвечает: «Эксклюзи-и-ивный!» И в этот момент они поворачивают к беседке, а там охрана — человек пять. И все точь-в-точь в таких же спортивных костюмах! «Эксклюзивных!» Я помню, не сдержался тогда, хохотал в голос.

— Я вспоминаю ещё один ваш прекрасный кадр, на котором изображён очень «модный» Ельцин — в спортивном костюме, наверное, в том же, и туфлях! Рядом канадский премьер Брайан Малруни и убитые ими на охоте кабанчики…

— Да-да! У Деда на этом фото ещё на штанах колени оттянуты…

— У этого снимка интересная история, которая чуть не закончилась вашим увольнением.

— Это было в резиденции в Завидово. После полуночи забегает ко мне с выпученными глазами первый помощник Ельцина Илюшин. Кричит: «Там Дед фотографа требует!» Оказалось, Ельцин и Малруни подстрелили молодых кабанят. Потом сами настроили натюрморт: положили этих кабанят, на них ружья и гордо встали рядом! «Снимай, это готовая обложка для Time!» — сказал мне Ельцин. А на улице темень, ничего не видно. Я Илюшину говорю: возьми хоть фонарь, подсвети, резкость мне нужна! Так и сняли. А наутро я отправил фото в своё агентство РИА «Новости», запрета ведь на это не было. Оно облетело весь мир, но в Канаде «зелёные» взбунтовались и даже пытались выставить иск к Малруни на миллион долларов. У меня тогда на два месяца отобрали удостоверение и отстранили от работы…

— То есть в тот момент, когда вас позвал Ельцин, вы уже спали?

— Ну да, мы уже были в гостинице на территории резиденции. Мы в ней останавливались, когда приезжали в Завидово.

— Это нормальная практика была, когда вы ездили по резиденциям президента — будь то Завидово или Бочаров ручей в Сочи — и там останавливались?

— Там самые лучшие кадры были сделаны! А самый ценный, на мой взгляд, я сделал в его московской резиденции. Это фото на теннисном корте. Дело вот в чём. Дед играл часто в теннис вместе с Шамой — Шамилем Тарпищевым — или с Илюшиным. Когда Дед мазал, то есть попадал в аут, он всё равно кричал: площадка! Ельцин оспаривал каждый мяч! Разве Шамиль или Илюшин будут спорить с ним? А потом Дед начал играть с внуком Борькой. А Борька маленький, но вёрткий и играет неплохо. Дед, честно говоря, играл не очень. И вот в тот день Борька начал Деда гонять. Дед промажет, но всё равно кричит: «Площадка». Раз сказал, два. На третий раз внук останавливает игру и говорит: «Дед, будешь жухать, я с тобой играть больше не буду!» И Дед, набегавшись, буквально на две секунды абсолютно без сил прислонился головой и руками к стене, в этот момент я его и сфотографировал. Понимаешь, почему я считаю этот кадр очень важным? В этом фото словно вся его жизнь и работа президента: Ельцин действительно хотел, как лучше, но упёрся в стену и не смог сделать того, чего хотел.

Это я так этот кадр объясняю. Не знаю, может, у тебя другие ассоциации. Я за долгие годы работы выработал правило: в фотографии обязательно должна быть изюминка. Для меня это самый ценный кадр — на теннисном корте.

— Некоторые считают, что ваш самый лучший кадр — тот, на котором Ельцин нос к носу с Юрием Никулиным.

— Я этот кадр сделал на приёме в честь английской Королевы. Там была смешная история. Значит, провожаем Елизавету. Все выстроились, вышел какой-то англичанин в красном фраке, встал напротив Елизаветы, топнул ногой, поклонился и ушёл. Как оказалось, это был старший конюший, он показал, как надо приветствовать Королеву. Но только этого из наших никто не понял. Следующим за ним объявили министра обороны Павла Грачёва. У Паши не рука, а огромная грабля. Он берёт ручку Её Величества и такого «петуха» ей всаживает! Бабуля чуть не улетела! Вслед за ним Пал Палыч Бородин — то же самое. Елизавете в итоге отшибли все руки.

— Дмитрий Абрамович, вы и в мемуарах, и в интервью называете Бориса Николаевича Дедом. В какой момент окружение Ельцина стало его так называть?

— Когда я пришёл, в 1991 году, его и Наину так уже называли — дедушка и бабушка. Дед на это не обижался.

Кстати, также он не переживал и про отсутствие пальцев на руке (у Ельцина не было двух пальцев на левой руке, их он потерял ещё в детстве при взрыве гранаты, которую он украл со своими друзьями с военного склада. — Прим. ред.). Я когда пришёл, спросил у него: мол, что с этим будем делать? Прятать? Он сказал: «Меня пальцы не волнуют». Что удивительно: про то, почему у Ельцина отсутствуют пальцы, у меня никто и никогда не спрашивал. Зато про пятно на голове у Горбачёва — постоянно. У меня спрашивал: почему не ретушировали это пятно? Да потому что Горбачёву это тоже не надо было.

— Я читал историю, как Ельцину понадобился фотопортрет, вы его сделали, но он ему не понравился…

— Мы его снимали перед визитом в Испанию. Я пошёл делать портрет Бориса Николаевича вместе со своим учеником Сережей Гунеевым, который сейчас снимает Путина. Я Сергея взял в пару. Съёмка была ночью, Дед долго позировал нам. Я снимал на цветную пленку, а Серёга — на слайды. Проблема в том, что у Бориса Николаевича тогда что-то было с лицом, какие-то пятна высыпали — то ли аллергия, то ли что. Но Серёга раньше времени передал ему слайды — а слайды мы тогда не умели ретушировать. И там эти пятна очень на лице у Бориса Николаевича хорошо были видны. В итоге Ельцину не понравилось. Мне пришлось уже из командировки звонить в Москву и просить с пилотом выслать мои снимки. Я Борису Николаевичу их, подретушированные, подсунул в коробке. И вот эти ему понравились.

— В одном из интервью вы рассказывали про пресс-секретаря президента Вячеслава Костикова, который выпил лишнего во время какой-то поездки, и Ельцин распорядился его сбросить с теплохода прямо в Енисей. Но вообще в народе у самого Ельцина слава любителя выпить. Вы часто становились свидетелем инцидентов с пьяным Борисом Николаевичем?

— Люди никак не могут понять: Дед пережил мощные стрессы: 1993 год, 1996-й, 1998-й… Конечно, как нормальный русский мужик, он мог выпить. Что в этом страшного? Я тебе больше скажу: и Наина Иосифовна могла рюмочку намахнуть — она любила коньяк хороший.

— Действительно, все пьют. Но я про другое. Ельцин занимал пост главы государства. И вот эти все байки про то, как он заснул в самолёте и не смог выйти, или как упал с моста, — это всё не красит президента.

— Я пьяным Ельцина не видел. А если бы и видел, то считаю, что не имел бы права рассказывать — ведь я служил ему. Я никогда никому под пыткой не скажу что-нибудь неуважительное про Деда. Никогда!

— Хочу узнать ваше мнение о съёмке наших нынешних первых лиц государства. Мои коллеги как-то сравнивали снимки личного фотографа Путина и фото Обамы. У американского президента очень много домашних снимков, неформальных, в чём-то даже дурацких. У нашего же всё больше официальных, постановочных, немного фальшивых — как из спортзала с Медведевым. Видно, насколько ближе фотографы к первому лицу в США, чем у нас. Вы отмечаете это?

— Конечно. Но тут дело даже не в фальши, а в том, что это не красит в первую очередь наших первых лиц. Это ведь такая доля у человека, занимающего пост президента, — он должен быть доступен. В моей работе с Ельциным была удивительная возможность показать его нормальным человеком, таким же, как и мы: он любит картошку с котлетами, он устаёт, он проводит время с семьёй... Понимаешь, даже его семья была открыта! Как бы чеченские боевики ни грозились кровной местью Ельцину и расправой его родным, тем не менее внук Ельцина Борька постоянно на водном мотоцикле катался в Сочи, без охраны. Дочь Татьяну я часто встречал в ГУМе — ходит себе, покупает — тоже без охраны. Думаю, что вокруг Ельцина было больше людей, которые говорили ему, что лучше быть открытым.

— Таких проникновенных снимков первых лиц в России сегодня нет из-за того, что фотографы стали плохие? Или потому что им не дают такие кадры сделать?

— И то, и другое. Я думаю, что у фотографов, за небольшим исключением, нет школы. Вот пианисту ставят руку, так и здесь надо учить. Фотография — это не фуфло, её просто так не сделаешь. Думаю, я не доживу до того времени, а ты доживёшь, когда фотографу достаточно будет сказать фотоаппарату: сделай мне такой-то и такой-то кадр. И уйдёт пиво пить. Удивительно, но сегодня у фотографов гораздо больше возможностей поймать кадр, чем в моё время. Фотографу сейчас не надо думать о том, что вот-вот плёнка закончится. Он может снимать хоть миллион кадров — и один из них может быть удачнейшим — но без идеи ничего не получится. Сейчас цифра позволяет поймать такие кадры, которые нам было тяжело поймать раньше. Возьмём ситуацию: обычная протокольная съёмка, два президента жмут руки друг другу. Когда 180 человек стоят и, как по команде, щёлкают затворами фотоаппаратов, у них не получается ничего толкового. А когда после них слышен ма-а-аленький щелчок одного фотографа — и вот у него получается настоящий кадр. Надо убить в себе стадное чувство — это мой совет фотографам. Но для этого фотограф ещё перед съёмкой, дома, должен придумать этот кадр. Я иногда не мог заснуть, пока не придумаю кадр, не подготовлюсь к нему.

Я один кадр придумывал полтора года. Сегодня имеет огромное количество премий. Я его тебе сейчас покажу. Вот, с вратарём «Крыльев Советов» Мышкиным и шайбой в воротах. Я его снял с помощью радиоуправления. Камерой Nikon выбил яму во льду и поставил туда фотоаппарат, а сам сел на трибуну во время тренировочного матча. Отснял всю пленку. 35 кадров не получились, а последний — вот этот — вышел!

— Успех удачной фотографии всё-таки в чём? В том, что вы её долго придумывали? Или в том, что вы оказались в нужном месте в нужный момент?

— Второе. Но без подготовительной работы успеха не будет.

— Вернёмся к Борису Николаевичу. Вы согласовывали с ним фотографии?

— Борис Николаевич подписывал мне только все макеты моих фотоальбомов. Я договаривался с Шевченко — начальником протокола, и когда у Деда было свободное время, хорошее настроение, я к нему шёл и показывал прямой макет — книжку в единственном экземпляре. Был однажды у нас такой с ним разговор: Ельцин посмотрел, а после одобрения я попросил его расписаться, поставить свою визу. Он спрашивает: «А это зачем?» Я говорю: «Знаете, как у вас в Кремле смотрят мои фотоальбомы? Человек быстро перелистывает в поисках фотографии с ним. И если он себя не находит, то говорит, что альбом никуда не годится! Но ведь это неправильно«…

— После истории со знаменитой фотографией с кабанами на работу в Кремль вас вернула Наина Иосифовна. Вы рассказывали, что она вам позвонила и спросила, где же вы потерялись. А после ухода Бориса Николаевича вы поддерживаете с ней связь? Просила ли она снять семью, какое-нибудь торжество семейное?

— Не было такого. Максимум я могу её поздравить с днём рождения, позвонить.

— Последний снимок Бориса Николаевича вы сделали уже в Храме Христа Спасителя в Москве, где отпевали Ельцина…

— Я тогда уже не работал, вышел на пенсию. Меня нанял «Коммерсант». Этот кадр я сделал из алтаря, куда залез, хотя это было запрещено. Тем более в храме появился Путин, начался кипиш, всех начали гонять, и я забрался вглубь алтаря. Оказалось, только оттуда было хорошо видно лицо Бориса Николаевича. И вдруг я вижу, в кадр входит Наина. Она склонилась над гробом и заплакала…

— Этот кадр — тоже удача?

— Это подарок Господа Бога. Такие кадры даются от Бога — но только тем, кто много работает.

— Вы в одном интервью сказали: «Ельцина ещё вспомните». Я у вас хочу вот что спросить: а что именно о нём мы должны вспомнить и когда? Ведь Бориса Николаевича вряд ли в нашей стране кто-то забывал.

— Вспомнить его за то, что этот человек жил сердцем, он всё через сердце пропускал, все проблемы страны и народа. Человек был очень добрым. И эта доброта была не для показухи. Уже за это его можно уважать и вспоминать добрым словом.