«Я боялся за свою жизнь». Интервью с подозреваемым в убийстве 6-летней девочки — его 4 месяца держали в СИЗО

Виктор Мошкин, многодетный отец из поселка Верхнечусовские городки Пермского края, провел в СИЗО 4 месяца, пока его не отпустили без предъявления обвинений. Мошкина задержали летом, когда в его поселке пропала 6-летняя девочка: она пошла в магазин за сладостями и не вернулась. Его взяли, когда девочку еще не нашли: в прошлом задержанного был эпизод с убийством ребенка, который, уже поросший слухами и версиями, в поселке помнили. Однако в то, что Виктор совершил новое убийство, не верили даже родственники девочки. Подробности — в материале наших коллег из 59.RU.

По закону мы не можем разглашать персональные данные ребенка без согласия его родителей, поэтому в тексте имя пропавшей девочки не называется.

Немного хронологии. Девочка пропала 12 августа. Дело по статье «Убийство» следователи возбудили в процессе поисков, 13 августа: так делается, когда пропадают и долго не находятся дети и органам нужно максимально расширить полномочия. Виктор Мошкин был задержан 13 августа. Тело малышки нашли 15 августа — в пожарном колодце, закрытом сгнившим деревянным настилом. Между этими событиями есть еще одно: 15 августа на дело обратил внимание глава Следственного комитета РФ Александр Бастрыкин, взял на личный контроль. Что, возможно, и заставило маховик правосудия в Прикамье крутиться быстрее.

За четыре месяца, что Мошкин провел в СИЗО, ни одна экспертиза не показала его причастность к смерти девочки. Виктор согласился подробно рассказать, почему он попал под подозрение, о своей первой судимости за смерть собственного ребенка, о пытках на допросе и о том, как он сидел в СИЗО, где подозрение в детоубийстве — как черная метка.

Старый деревянный дом, где живет Виктор Мошкин со своей гражданской женой, тремя детьми и пожилой мачехой, находится напротив того самого пожарного колодца, в котором нашли девочку. Теперь Виктор невольно видит его каждый день. После трагедии колодец со всех сторон огорожен деревянной оградкой. Свечи и игрушки, из которых здесь после трагедии вырос стихийный мемориал, увезли на кладбище.

Нас встречает сам Виктор. За четыре месяца в СИЗО он изменился, сильно похудел, но голос бодрый.

— Пока меня не было, у нас в селе «Пятерочку» вот открыли, — делится местными новостями Виктор. — Сейчас, наверно, все туда будут ходить.

Во дворе лает большая дворняга по кличке Граф. Виктор говорит, что в его присутствии собака чужих не тронет. В доме в разгаре ремонт. Мошкин показывает, как покрасил кухню, поклеил обои, на детских кроватях — новое белье. Так Виктор готовился к приезду своих детей, двух дочерей и сына, их изъяли из семьи на время следствия, так как у гражданской жены Елены нет на них родительских прав, а родная мама умерла. Когда мы встречались, Мошкин ждал комиссию, которая решит, возвращать ли ему детей. Сейчас она уже прошла, дети вернулись в семью, а у Елены скоро появятся родительские права: с Виктором они подали заявление в ЗАГС.

Виктор Мошкин хорошо помнит тот день, когда пропала девочка.

— Я встал с утра и начал ремонтировать крылечко у себя дома, — говорит Виктор. — Еще накануне, 11 августа, разобрал его полностью, 12-го числа закатывал брёвна, зашивал перекрытия.

Дома в этот момент находилась мачеха Виктора (он называет ее мамой), а жена Елена прибиралась в чулане.

— Мы периодически пили чай, курили, общались, — говорит Виктор. — Соседка к нам приходила в тот день. Потом зашел мой друг Миша. Были люди, которые меня видели в этот день и знали, чем я занимался.

Вечером 10-летний сын Виктора побежал гулять.

— Сын сидел сначала дома, играл в телефоне, я ему говорю: «Хватит играть, сходи погуляй». Он ушел с другом, — вспоминает Виктор. — Мы с Леной, соседкой Полиной и Мишей сидели на крылечке. Вдруг я увидел, что ездят квадроциклы. Они просто постоянно гоняли по дороге. То туда пролетят, то обратно. Это уже начались поиски.

Потом прибежал сын и сказал, что пропала девочка.

— Я еще не знал, кто именно пропал, — говорит Виктор. — Первым мне сообщил о пропавшей девочке именно сын. Нам самим интересно стало, что произошло, и мы вышли за калитку. Было много детей. Они ходили по улицам и тоже искали. Мы подошли к этим детям: «Что случилось?» Потом на машине проехал батюшка, мы у него просили, и он нам предоставил уже ориентировку по девочке. Лена сфотографировала ее.

Елена и соседка Полина решили тоже пойти на поиски, Виктор завел дочек в дом, переоделся и пошел за женой. Вместе они проверили окрестности садика, школу, больницу, осмотрели очистные сооружения.

— Там есть люки, они большие, и их можно открыть руками, они без замков, — объясняет Виктор. — Стоит будка, в ней пространство. Шагнул и всё — утонул. А этот пожарный водоем [у дома] всегда был на виду, только сейчас его огородили. Сколько я здесь живу, этот водоем выглядел примерно так: деревянный люк и палка с табличкой ПВ.

По словам Мошкина, пожарный колодец постоянно перепродавался вместе с магазином, которому принадлежал. Хозяева магазина старались за ним присматривать, косили траву вокруг, меняли люк, но его не огораживали.

— Вот сейчас они сделали правильно, колодец огорожен, и доступ к нему перекрыт, — выглядывает из окна Виктор.

Во время поисков у Виктора разрядились телефон и фонарик. С женой он пошел к друзьям заряжать технику. В три часа ночи Виктору позвонил инспектор по делам несовершеннолетних из полиции.

— Мы тогда устали, искали, получается, с 19:40. Мне сказали оставаться на месте, за мной приедут, — вспоминает Виктор. — Пропавшую девочку я толком не знал, я знаком с ее родителями, с отцом вместе работали на стройке детского сада в 2008 году. Плюс дядя девочки Эдуард — мой друг. От нашего дома они живут буквально в паре кварталов. Позже я узнал, что моя дочка дружила с этой девочкой в подготовительной школе.

Глубокой ночью за Виктором Мошкиным приехали сотрудники полиции. В местный отдел привезли и Елену. Причину задержания им не объяснили. После вместе с Еленой полицейские поехали к Мошкиным в дом, разбудили сына и старшую дочь Виктора, их тоже повезли в отдел.

— Сначала якобы у них возникли вопросы к моим старшим детям, — говорит Виктор. — Якобы накануне они играли с девочкой в прятки. И мои дети поехали показывать, где именно они играли в прятки.

По словам Виктора, его детей допрашивали отдельно, не пустив отца. Хотя при допросе должны присутствовать законный представитель детей и психолог.

В отделе семья пробыла пять часов. В восемь утра 13 августа Виктора и детей отпустили. На тот момент поиски шли целую ночь.

Сказали еще: «Ну больше в прятки не играйте», — вспоминает наш собеседник. — Всё, мы ушли. Дома мы легли спать.

Днем Виктор с женой сами пошли к отделу полиции, чтобы узнать, продолжаются ли поиски. По дороге их застал звонок от полиции — их попросили опять к ним прийти.

— Меня провели в кабинет, но выйти мне уже не разрешали, там же сидел сотрудник, — вспоминает Виктор. — Я сидел, мне не давали ни пить, ни курить, ни есть, ни в туалет выйти. Я зашел туда в 15:00, а вышел только в 01:00 вместе с Еленой.

Таким образом в отделе Мошкин провел не менее девяти часов. На тот момент начались вторые сутки поисков ребенка. По словам Виктора, ему всё это время задавали одни и те же вопросы: откуда он знает девочку, знаком ли с ней и ее семьей, знает ли Мошкин, где находится девочка. Потом стали задавать вопросы о его погашенной судимости по статье «Убийство» (в интервью 59.RU Виктор согласился рассказать обстоятельства этой судимости, мы расскажем об этом немного позже).

Все эти вопросы задавал мужчина в гражданском — черном спортивном костюме.

Мошкину предложили пройти полиграф, прошла его и Елена. Виктор вспоминает: им задавали аналогичные вопросы — откуда Мошкин знает девочку, где она может находиться, кто мог ее похитить и удерживать.

После детектора Виктора снова посадили в тот же кабинет отдела полиции. Периодически к нему заходили оперативники и снова по кругу повторяли вопросы. В это время дома у Виктора изъяли его личные вещи, чтобы искать на них следы ДНК пропавшей. По словам Виктора, допрашивали его тот самый мужчина в гражданском и его напарник.

— Они играли роли — злой и добрый полицейский, — рассказывает Виктор. — Один на меня давил, а второй со мной мягко беседовал. Пытался влезть мне под шкуру. В какой-то момент тот, что в гражданском, ударил меня — я упал с табуретки. Говорю: «Ты что делаешь? Что творишь?» Он меня начинает избивать. В основном удары были по телу. Я вообще понять не могу, что происходит. На что он мне говорит: «Ты тварь. Ты сволочь. Зачем ты ее убил?» Я попытался сесть обратно, он табуретку отобрал, сказал: «Отвернись к стенке и не поворачивайся сюда». Я только начинаю поворачиваться, он подходит со спины и снова начинает наносить удары и говорит: «Не поворачивайся, сволочь. Стой там и смотри в стенку». А сам сидит за столом и со мной разговаривает, потом начинает оскорблять всякими унизительными словами и повторять: «Что она тебе сделала? Зачем ты ее убил?» Я: «Кого?» Он мне говорит: «Ну вот эту девочку. Мы же ее нашли». Я в ответ: «Ты что говоришь? Я никого не убивал вообще».

В 01:40 к Мошкину в кабинет зашли два оперативника с наручниками.

— Надели наручники и садят меня в машину, которую подогнали близко к заднему входу. В машине оперативники сели от меня с двух сторон, — показывает Виктор. — Меня повезли в полицию в Чусовой.

В чусовской полиции Мошкина подняли на второй этаж, завели в кабинет, поставили стул и усадили, не снимая наручники.

— Они все зашли в этот кабинет, в том числе и чусовские оперативники, — говорит Виктор. — Между собой они говорили про меня: «Вот он это сделал». В общем, меня уже обвиняли. Потом просили: «Ты признайся, уже и так всё понятно, девочку нашли, тебе светит пожизненное». Я говорю: «В чём я должен признаться, если я этого не совершал. Как я могу себя оговорить?»

Мошкина оставили одного на некоторое время.

— Потом опять прилетает тот, что был в гражданском. Я сижу на стуле, спать хочу, дремлю уже, — рассказывает Виктор. — Он мне приказывает: «Встать!» Я не встаю. Он у меня стул выдергивает и ставит меня к стене в угол. Он снова начал вести угрожающие беседы: «Зачем ты убил? Признавайся, мы поможем тебе и скостим срок, поможем с семьей».

По словам Мошкина, оперативники неоднократно склоняли его дать нужные показания и признать вину. Оставшуюся ночь Мошкин проспал на стуле в наручниках.

— Утром меня оперативники увели в другой кабинет. Старший опер сказал молодому дать мне воды, захочу курить — дать сигарету, захочу в туалет — сводить в туалет. Наручники с меня сняли, — вспоминает Виктор.

14 августа сотрудники управления уголовного розыска повезли Виктора в Пермь, потому что дело передали в краевой следкомитет.

— Во время дороги в Пермь оперативник постоянно предлагал мне договориться с ним, — говорит Виктор. — Предлагал мне признаться, иначе мне светит от 20 лет до пожизненного, а он мне может пойти навстречу, спрятать мою семью куда-нибудь, чтобы ее не трогали, уменьшить срок. Я отказался себя оговаривать. Ну какая у них реакция? Плохая была. Они предложили по дороге завезти меня в лес. Один сказал: «Может, в лес заедем?» Я говорю: «Что там, в лесу?» Мне: «Ну узнаешь». Я их намек понял. Потом мне сказал: «У меня в башне смерти много коллег. У них тоже есть дети. Представляешь, что будет с тобой?» Мы ехали в управление. Туда стали подтягиваться крепкие молодые ребята. Человек пять-шесть. Оперативник сказал всем выйти. Наедине он мне говорил, чтобы я рассказал ему, как «всё было, надо признаться». Мне он сказал: «Смотри, я сейчас ухожу, больше я ничем не смогу тебе помочь».

Когда он ушел, к Мошкину пришли другие сотрудники.

— Видимо, им дали команду. Одни давили, орали на меня, другие старались говорить мягче, — вспоминает Виктор. — Я сидел на табуретке в наручниках. Они видят, что я с ними не договариваюсь и никаких нет сдвигов. Я тогда был подавлен и физически, и морально. Я просто думал, почему это происходит со мной, если я ничего не совершал. Они меня подымают, наручники за спиной застегнули, а не спереди. Поставили меня лицом к стене и сказали упираться головой в стену, а ноги расставить на ширину плеч. Как только я ставил ноги узко, они начинали меня пинать по голеням. Делали ласточку, расширяли ноги, почти до шпагата. Когда перебарщивали, то я падал. Держаться можно было только головой о стену, потому что руки были сильно заведены за спину и надеты наручники. Я же не шпагист, раз шесть-семь я упал. Головой ударился.

Виктор подворачивает штанину и показывает темные следы на левой ноге. Говорит, что нога была опухшей.

«Он, [Мошкин], стал высказывать разные версии произошедшего, которые сам придумывал, но делал это, чтобы над ним прекратили издеваться, — говорится в жалобе адвоката. — Сотрудник полиции вел видеозапись беседы и, если Мошкин что-то не говорил, тот останавливал запись и наносил ему удары кулаками по животу и по телу сбоку».

На следующий день после избиения Виктор почувствовал резкую боль в ноге, когда спустился с верхнего яруса кровати в ИВС.

— Смотрю, левая нога опухла. Тяжело вставать. — говорит Виктор. — Там мне для экспертизы подстригли ногти, взяли волосы и ДНК-образцы. Врач перед этой процедурой меня тоже смотрел. Потом меня следователи спросили: «Почему ты ничего не сказал о ноге?» Я говорю: «Потому что боялся, сотрудники стояли рядом со мной. Я боялся за свою жизнь». Мне дали таблетку обезболивающего.

После суда по мере пресечения спустя 48 часов после задержания Мошкина привезли в ИВС и вызвали скорую помощь. Медики скорой помощи осмотрели Виктора и сказали, что нужен рентген, потому что визуально сложно определить, почему болит нога. С конвоем Виктора отвезли в больницу и осмотрели. Позже сотрудники ИВС попросили Мошкина писать объяснительную, что к ним он поступил уже с побоями.

В доме Мошкина в ходе расследования трижды проводили обыски, в том числе с собакой. Искали личные вещи погибшей девочки, проверили все постройки дома: баню, чердак, погреб, сараи.

— Первые два месяца ко мне в камеру подсаживали специальных людей, которые пытались разговорить меня, — рассказывает Виктор. — Другие подследственные предупредили меня, что ко мне будут подсаживать таких людей, которые должны вытянуть из меня «чистуху», чистосердечное признание. Я сидел как на пороховой бочке, на неврозе. Всё это очень тяжело.

Мошкин показывает документы от СУСК и цитирует версию следствия. Как следует из постановления, в день исчезновения девочки Мошкин находился за пределами своего дома и у «него возник умысел, когда девочка проходила мимо его дома, на почве личной неприязни обманным путем заманить ее на территорию дома». Далее, как следует из документа, когда он понял, что его могут опознать, ночью Мошкин, «продолжая свой преступный умысел», вынес девочку из дома и бросил в колодец. «Потерпевшей была причинена смерть от утопления в воде», — говорится в документе.

— В момент пропажи девочки я находился на крыльце своего дома, — объясняет Виктор. — В документах и даты разнятся. Как я мог ее ночью бросить в колодец, если уже в три часа ночи меня забрали в отдел полиции, а до этого несколько часов мы с друзьями ходили и искали эту девочку? Наш маршрут по улицам легко отследить по камерам, они есть на магазинах. Мы там ходили.

Виктор не скрывает эмоций, говоря о версии следствия.

— Как у меня возник умысел на почве неприязни? — восклицает мужчина. — Я не знаю, какая ненависть может быть к 6-летней девочке, если у меня у самого есть дети. Ладно, я понимаю, что я бы жил как рак-отшельник, у меня там ни мамы, ни жены, ни детей. Я бы жил один, такой бомжара заросший, пьянчуга, вообще жил бы в этом пожарном колодце. Я оттуда выглянул такой: «О, девочка идет». Я ее увидел и из личной неприязни затащил, утопил и съел ее там, да...

Всего следователи провели 18 экспертиз. По словам Виктора, в первую очередь устанавливали причину смерти. Выяснилось, что ею стало утопление.

— У нее в легких нашли воду, которая совпала с водой из колодца, — отметил Мошкин. — Насильственных действий и изнасилования не выявили. Ничего! Моих следов не было. Образцы брали даже у моих детей. Они хотели предъявить мне, что у меня педофилия и я мог совершить что-то с собственными детьми. Следователь Лыгалова у меня спрашивала: «А как вы ходите в баню?» Спрашивала подробно про сексуальные отношения с женой. Еще одну экспертизу делали в Саратове — по запахам. Изучали молекулы запаха девочки и мои. То есть молекулы ее запаха могли остаться на мне и, наоборот, мои молекулы — на ее одежде или теле. Совпадений экспертиза не показала. На экспертизу отправляли монетку в пять рублей, игрушку и окурки, их нашли на дне колодца. Моих следов на этих вещах не было.

Мошкин также прошел психиатрическую экспертизу. Признан вменяемым.

12 декабря в СИЗО к Виктору пришел следователь и вручил ему постановление о прекращении в отношении него уголовного дела. В это время Мошкин писал речь для выступления в суде, потому что ожидалось заседание по продлению ареста в СИЗО.

— В 15:00 меня вывели из камеры, — вспоминает Виктор. — А вышел я где-то после 18:00.

Сейчас Виктор имеет право подать иск за незаконное уголовное преследование. Он пока думает, будет ли подавать иск и на какую сумму.

Виктор Мошкин уверен, что внимание правоохранительных органов вызвала его погашенная судимость по аналогичной статье — «Убийство». Он отсидел 7 лет из-за смерти своего ребенка — 8-месячной дочки. Полиции он показывал справку о своем освобождении 18 лет назад по УДО.

Виктор согласился рассказать обстоятельства трагедии, которая случилась в его семье 25 лет назад. Первый брак у Виктора случился довольно рано, с будущей супругой он познакомился, когда ему было 20 лет, ей — 18. Она забеременела и родственники настояли, что пара должна пожениться.

— Она симпатичная, высокая, стройная такая девушка, худенькая. Отношения завели, — рассказал Виктор. — Мама у Маши была строгая, она нас позвала и сказала: выбирайте, что будем делать, у меня дочь от тебя забеременела. Ты с ней, как полагается, живешь и ребенка воспитываешь, как настоящий мужчина, берешь всю ответственность на себя, и я вам помогу, вот вам даю жилье. У нее была дача. Мы стали жить вместе.

Мария родила дочку, назвали Леной. Молодожены купили детские вещи, обустраивали дом. Виктор вспоминает: теща учила его пеленать ребенка, и получалось у него даже лучше, чем у жены...

Видно, что день, когда умерла дочь, Виктору вспоминать тяжело, хотя прошло 25 лет.

— В тот день я уходил на ночную рыбалку. Вернулся и хотел спать. А жена собралась с подружкой гулять. Я просил взять дочку с собой, она отказалась, — говорит Виктор. — Перед уходом жена сказала мне, что, если дочка проснется, надо дать бутылочку со смесью.

В какой-то момент дочка заплакала, Виктор дал ей бутылочку со смесью и ушел спать в соседнюю комнату. Дочка лежала в кроватке. Через некоторое время сквозь сон Виктор услышал хрипы.

— Я встал, смотрю, бутылочка в стороне, а Лена лежит, и у нее смесь выходит через нос и рот, — вспоминает Виктор. — Я ее достал из кроватки, на пол положил. У меня шоковое состояние вообще было. Я не знал, что делать. Побежал к соседям вызвать скорую. А скорая помощь на выезде: «Ждите — приедут». Я обратно прибежал опять. Делал искусственное дыхание. Я вообще не знал, что сделать, затыкал нос, дул в рот воздух. Меня всего трясло! Да, я не рассчитал силу и вдавил грудную клетку... Из-за своей неопытности. А потом я понял, что уже всё, всё, всё... А жена всё еще гуляла. Я вышел на крылечко, сел и сижу. Дочка там, в доме, на полу лежала. И жена приходит с подругой Ларисой. Она меня увидела и говорит: «Что произошло?» Я ей: «Ленка умерла». Она: «Как умерла?» — «Ну иди, посмотри». Она у меня на руках умерла. Тут приехала скорая, потом милиция. Всё закрутилось.

По словам Виктора, в уголовном деле было написано, что якобы в тот день он «был раздражен плачем своего ребенка», «ударил его головой о пол», «сломал рёбра».

После смерти 8-месячной дочки сначала задержали обоих супругов, но своей жене Виктор сказал, что берет всю вину на себя.

— Почему я так сделал — не знаю, — вспоминает Виктор.

Обвинение просило назначить 15 лет, Виктора приговорили к 10 годам колонии. Он их провел в ИК-10, вышел спустя 7 лет по УДО. В колонии выучился на столяра-станочника, монтера по электрооборудованию и газоэлектросварщика.

— Когда выходил из ворот колонии, сказал, что больше никогда к ним не вернусь, — вспоминает Мошкин.

Виктор рассказал, как его встретили в поселке после возвращения из СИЗО.

— Самосуда не было, — говорит Виктор. — Кто верил в меня, что я действительно невиновен, они мне сказали: «Мы верили до самого конца. Мы всем говорили, что это не ты». Выходить на улицу я не боюсь. А почему мне надо бояться? Я любому сейчас покажу вот эту бумажку (показывает постановление о прекращении дела). Некоторые коллеги нашего адвоката спрашивали, зачем меня защищать, на что адвокат говорила: «А вы знаете, что он виновен? Это не доказано». Это самое страшное, когда есть такие люди, которые тебе не верят. Все знали, что у меня самая нехорошая статья, а обвинение в детоубийстве — это черная метка в местах лишения. Я сидел с сокамерником Маратом в СИЗО. Он единственный, кто прочитал мое дело, выслушал меня. Я ему показал и экспертизы. Мне он говорил в СИЗО: «Я и не за них, и не за тебя. Но если подтвердится, что именно ты это сделал, то готовься. Если докажут, ты готовься, ты будешь шерстью и отбросом». Там так подведут, что ты даже не захочешь жить на свете. Там были смотрящие. Один из смотрящих Марату сказал: «По понятиям, ты не должен с ним сидеть вместе в одной камере. У него 105-я за девочку (статья 105, часть 2, пункт «в» УК РФ — «Убийство несовершеннолетнего»). Ты должен его просто (громко стучит кулаком о ладонь) и выкинуть из хаты. Марат ответил: «Я не буду этого делать, пока не доказана его вина, когда докажут — базара нет. Лично это сделаю».

Дыра

Сам Виктор Мошкин считает, что девочка погибла из-за необорудованного пожарного водоема. Ее смерть — это несчастный случай в результате халатности.

— Возможно, когда она шла от гостей, то решила срезать путь. А у этого колодца высокая трава, обозначений не было, — говорит Виктор. — Там просто была трава и бугор. Она пошла и провалилась. Этот колодец представляет собой две плиты над резервуаром с водой, а между плитами — дыра, зазор. Давно на эту дыру положили бревно и засыпали землей, со временем бревно сгнило, осталась насыпь. Она сыпалась, сыпалась, становилась всё тоньше и тоньше. Вот она могла и провалиться в эту дыру.

Действительно, когда мы приезжали в Верхнечусовские городки сразу после трагедии, у деревянного люка пожарного колодца зияла вторая дыра, которая образовалась из-за сгнившего настила. Этот проем был достаточно большой, ребенок мог туда поместиться.

— Люк был закрытый, и даже моих отпечатков на люке не обнаружили. То есть я его не открывал, не скидывал туда и не закрывал, — говорит Виктор. — Все вот эти дни поиска никто не увидел, что она там. Просто так проверяли там эхолотом. Даже два раза проверяли. Заглядывали, смотрели люк, открывали, ничего. И никто, никто даже не обращал внимание, что от люка с правой стороны есть дыра.

У Виктора трое детей: 11-летний сын, 10-летняя и 6-летняя дочери. Органы опеки забирали их из семьи на время ареста, отправляли в спецучреждение.

— От детей мы не скрывали, где сейчас папа, — говорит Елена. — Постоянно созванивались. Они меня мамой называют.

С бывшей женой, родной мамой детей, Виктор развелся в 2018 году — женщина ушла от него к первой любви. Девочки остались с мамой, сын посчитал ее предательницей и решил жить с отцом. Потом оказалось, что с матерью девочки не имеют должного присмотра, женщина пила, постоянно меняла жилье. Виктор забрал дочерей. В марте 2022 года родная мать детей умерла.

После выхода из СИЗО Виктор сразу обратился в органы опеки, чтобы вернуть детей домой. Ему назначили комиссию, сказали найти постоянную работу — в последнее время Мошкин шабашил. Сейчас Виктор планирует устроиться на работу сварщиком. Говорит: «Сложа руки я сидеть не буду».

28 декабря ему разрешили забрать детей. Кроме того, Виктор Мошкин и Елена Чернышева в эти дни подали заявление в ЗАГС и готовятся к свадьбе.