«Вечером — водку, утром — пивко»: история школьника из Екатеринбурга, который в 16 лет стал алкоголиком

Мальчик из Екатеринбурга учился в хорошей школе и ни в чем не нуждался, ходил в секции и справлялся с учебой, но в 14 лет впервые попробовал алкоголь, а к 16 стал зависимым. За четыре года он успел сбежать от матери в другой город, впасть в наркотическую зависимость и практически полностью разрушить свою жизнь. Парень согласился поехать в реабилитационный центр, а спустя девять месяцев лечения пришел в редакцию E1.RU совершенно другим человеком. На условиях анонимности он рассказал нам свою историю. Далее — от первого лица.

Сейчас мне 21 год. Впервые я попробовал алкоголь в 14, это был вишневый «блейзер». Я ходил на велоспорт, девочка из секции предложила попробовать. После бутылки у меня были дикие «вертолеты», мама спросила: «Что с тобой такое?» Ответил, что просто хочу спать. Я умело скрывал от мамы, что пью. Вообще я был нормальным дисциплинированным подростком с кучей тренировок и увлечений. За спиной у меня много занятий: самбо, вокал, спортивная школа олимпийского резерва. У меня было первое место в Свердловской области по велоспорту.

Я больше алкоголик, нежели наркоман, хотя точно уверен, что зависимость одна для всех, неважно, какое вещество или увлечение, хоть ставки. Мы все испытываем похожие эмоции и чувства.

В начальных классах у меня были проблемы с социализацией. Я был не очень любим в классе, меня травили за лишний вес, за внешность. Мы жили за городом, и я не мог гулять с одноклассниками: всё время спешил на автобус.

Мама за меня всегда очень сильно волновалась, причиняла мне добро, и это шло в ущерб. Она вообще строгая женщина, постоянно за всё отчитывала, скандалов было бесконечное количество. Например, мои сверстники гуляют в соседнем дворе (когда семья уже переехала в город. — Прим. ред.), а мне нельзя выходить, нужно быть в зоне видимости.

Допустим, я хочу на ночевку, мама не отпускает — я ругаюсь с ней, и только сквозь этот скандал мне открывается какая-то новая локация. Мне не хватало свободы.

Пришлось рано повзрослеть, раньше, чем моим сверстникам: у меня был отчим-тиран, бил меня, бил маму... Часто были случаи, что она собирала нас ночью с братом и мы бежали в мороз без курток из дома, потому что пьяный отчим решил, что ему нужно прикончить мою маму.

В 16 лет мы стали собираться с парнями по выходным, пили пиво — раз в неделю для меня было нормой. В этом возрасте я бросил тренировки, стало неинтересно и напряжно. Сказал маме: «Я вот ехал в гору сегодня 30 километров и понял, что устал, мне плохо, я больше не хочу ходить». Мама восприняла нормально.

Алкоголь нам покупали алкаши постарше у магазинов — на сленге это называется «запрягать». Ты стоишь в магазине, держишь деньги в руках, видишь такого же, как ты, только постарше: «Мужчина, можете, пожалуйста, алкоголь купить? Вот вам деньги, сдачу себе можете оставить». Сейчас, конечно, оборачиваешься на это, думаешь: блин, кошмар какой-то. Но так делали и делают все, и это никуда не денется.

Я стал заниматься музыкой, создал себе такой сценический образ «даркнесс» — это такой социопат, грустный, меланхоличный. У меня есть лидерские качества, и я даже одно время вел людей за собой в компании, но понял, что мне это не нужно. В тот же момент я влюбился и полгода добивался девушки, мы немного были вместе, но потом расстались. Я попал в роль жертвы, и мне понравилось, типа: «О боже, мое сердце разбито, она меня не любит, кошмар, что же делать?.. Напишу ей песню, набью татуировку».

Мне было тяжело это пережить, я не нашел поддержки у друзей и мамы и вспомнил, что есть алкоголь. Друзья говорили: «Да ты задолбал ныть». Но мне больно, а им пофиг. Попытался поделиться с мамой, она ответила, что эта девочка вообще мне не подходит и чтобы я не страдал фигней, ведь таких будет еще много. Я больше не стал поднимать эту тему, чтобы не причинять себе ущерб.

С того момента я крепко подсел на алкоголь: вечером пьешь водку, утром пивко. Мама уже начала замечать, что со мной что-то не так, ругалась. Я говорил, что просто с пацанами по бутылке пива выпили. Мамина гиперопека меня всегда душила, и мне хотелось сделать всё по-своему. Трезвый я был в каких-то оковах: это нельзя, то нельзя, туда не ходи, это не делай. Будто я живу в квартире метр на метр.

Я с детства бунтарь, мама говорила: «Никаких татуировок до 18, пожалеешь, в 18 лет делай что хочешь», — вся эта история родительская. Однажды перед школой я поехал в другой город (тогда уроки были со второй смены), какой-то пересидок набил мне тату на лице, и я заявился к маме на работу перед уроками. Мне надо было показаться на нейтральной территории, чтобы сильно не получить. Она заорала матом на весь этаж, а я довольный поехал в школу.

Тогда я стал пить по несколько дней подряд, начинал в выходные с ребятами, мне не хватало, и в понедельник продолжал. На автопилоте ходил в школу. Единственный человек там, кто замечал, что со мной что-то не так, — учитель по английскому. Я худел, приходил неопрятным, меньше проявлял активность на уроках. Учитель спрашивала, что происходит, — я увиливал. Сейчас я понимаю, что она волновалась за меня. Завучи и директор меня любили, не было никаких проблем. Конечно, скатился на тройки, пропускал уроки, но я умел договориться, закрывал долги, пересдавал контрольные.

После расставания с первой любовью на фоне стресса начались панические атаки и тревожное расстройство. Из-за них меня не взяли в армию, даже не пришлось косить. Я продолжал пить, но сносно учился, до троек дотягивал. Сдал экзамены в девятом классе без проблем, русский даже на пять. Знакомая рассказывала про Питер, какой это прекрасный город: она бывала там на каникулах, мечтала уехать туда жить.

Я вдохновился ее рассказами, продал несколько своих вещей, заработал минимум денег, чтобы хватило на билет и квартиру. Мне 17 лет, я собрался один ехать в Петербург, в котором даже никогда не был. Маму поставил перед фактом, показал ей билеты за два дня до отъезда. У нее истерика: «Ты что, с ума сошел?» — «Да, мам». Она смогла смириться и отпустила меня.

Я заранее нашел человека, который снимет там квартиру. Мне хотелось сбежать из этого города как можно скорее. Считал, что у меня тут ничего не получится, ведь я потерял девушку, ребята из окружения поднадоели, хотелось чего-то нового. Казалось, что Питер мне больше подходит: мрачная погодка — это прямо мое. Я меланхоличный, вечно страдающий парень, у меня стакан наполовину пуст.

Первый раз я прожил в Петербурге год, было сложно устроиться на работу, но меня взяли доставлять продукты в «Самокат». Как-то успевал всё: и работать, и пить, и писать музыку, песни. Я начал заниматься музыкой еще до переезда: запись, сведение, мастеринг — даже какие-то деньги за это получал. У меня стало больше свободы, мамы рядом нет, учебы нет, внешних раздражителей тоже, девушку бывшую не вижу — я стал пить по-черному.

Чистый город, чистый лист, я пил, гулял и веселился. Уже привык пить: мне грустно — я пью, весело — пью.

Тревога снижалась, когда я пил, даже панические атаки проходили. В какой-то момент алкоголь стал хозяином и этот хозяин мне говорил, что работу можно прогулять, сегодня не выйти: «Сегодня как бы посидим, отдохнем, завтра, так уж и быть, выйдем». Но, как правило, мы не выходим. Личные взаимосвязи с другими людьми тоже рушатся, потому что независимые люди, которые меня окружали, не понимали меня, говорили, что я не в себе и много пью.

Я всё реже мог взять себя в руки, всё меньше зарабатывал, всё дерьмовее выглядел. Решил, что мне нужно вернуться в Екатеринбург, прийти в себя. Мама сказала: «Ну я же говорила», но приняла обратно. Прекрасно понимал, что мама права, но мне этого не хватило, я снова уехал жить в Питер, как только передохнул под маминым крылом.

Жил и пил я на свои деньги, было много работы: разнорабочий на стройке, фотограф на мероприятиях, доставщик продуктов, официант, ревизор, который проводит инвентаризацию. Когда уехал в Питер во второй раз, попробовал наркотики, мне было 18. В обществе есть мнение, что наркоманов осталось очень мало. До вступления в этот мир я думал так же, меня это никогда не касалось. Стоило только попробовать, и я увидел, как много употребляющих: люди, на которых я не думал никогда в жизни, оказывается, уже систематически употребляют.

Наркотики мне тоже предложили в компании. Ребята так легко про это говорили, я не ощущал никакой опасности. Попробовал, мне понравилось, естественно, потому что эйфоретик не может не понравиться, он направлен на то, чтобы тебе понравилось.

Сначала поднялось настроение, я со всеми хотел общаться, было просто невероятно, но как только его действие заканчивается, ты попадаешь в ад, всё — тлен. Состояние подавленное, не хочется делать абсолютно ничего и жить тоже не хочется. Думаешь, что лучше умереть на дворе, чем так себя чувствовать.

Я понял, что продолжать употребление нельзя, этот хреновый период нужно пережить. Понял, что я человек азартный, мне всё это нравится. Если сейчас сам себя не остановлю, с этого в жизни никогда не слезу и жизнь моя закончится где-нибудь на хате при очередном употреблении.

Несмотря на всё это, мне повезло: я устроился в одну очень крупную компанию помощником директора на хорошую зарплату. С одной стороны, я пью по-черному каждый вечер, с другой — меня возят на работу на «Мерседесе». Совмещать несовместимое — вот это прямо мое. Мы хорошо общались с начальником, он был мне наставником, и именно он посоветовал поехать к маме в Екатеринбург.

Когда я вернулся к маме, пить не перестал — она ругалась, я съехал на съемную квартиру. Работал и пил крепкое дешевое пиво, в день уже полторашки четыре. У меня накопилось много долгов и проблем, я был на дне во всех сферах. Дно, дно, дно, долги, ежедневное употребление, бам! Эпилепсия...

После приступа мама отвезла меня к врачам на двухнедельное трезвение на таблетках. Потом я сорвался, потому что трезвение «на зубах», насильным образом — бесполезняк. Нужно работать с мировоззрением, травмами, психикой — с теми чувствами, которые не смог прожить.

Двадцатилетний алкоголик, которому ничего от жизни не надо. Все хобби, которые у меня были до этого, улетучились... Не находил сил даже на музыку — только на употребление. Мама предложила поехать в рехаб, я сразу согласился.

В двадцать лет я отправился в реабилитационный центр. Меня туда никто не гнал вилами — из маминых уст это звучало как предложение, как вариант выхода из ситуации. В тот момент я провел быстрый анализ: либо смерть, либо больница, либо попытка начать сначала в рехабе. Первую неделю там было сложно, я приехал и не понимал, что со мной происходит. Какие-то люди что-то рассказывают, ходят туда-сюда, задают мне вопросы, что ты употреблял, с чем приехал. Всё выглядело как университетское общежитие. Они просто интересовались мной, но для меня это было странно.

Было сложно смириться с тем, что резиденты живут по строгому расписанию: я должен вставать в восемь утра, делать зарядку, читать какую-то книгу, потом высказываться по прочтенному, ходить на группу к психологу с остальными, курить 13 раз в день, записываться на сигареты, чтобы мне их выдали. Мои сигареты! Выдали! Сначала у меня было сопротивление. Я вроде только-только из маминых ежовых рукавиц выбрался, а меня обратно куда-то под контроль. Бунт, протест, негодование.

Я убежден, что каждый зависимый — эгоист. Он хочет всё здесь и сейчас, ему плевать, что о нём подумают люди, что они почувствуют. Главное — добиться своей цели во что бы то ни стало. И если убрать из жизни зависимого вещество (алкоголь, наркотики) и ничего с ним не делать, всё станет только хуже. Если не начать разбирать его мысли и чувства, не искать причину, по которой человек употребляет, то эгоцентризм и гордыня просто полезут наружу и будут причинять боль.

Первый месяц я вел себя покладисто, но внутри сопротивлялся — всё внутри меня переворачивалось. В рехабе началось не только лечение, но и школа жизни. Потом я начал общаться с ребятами, персоналом: психологом, консультантом по химической зависимости. Началась работа над собой, над своими взглядами. Я понял, что весь мир мне ничего не должен, я тоже должен что-то делать для других.

Прошло девять месяцев. За это время я научился общаться с людьми и выстраивать здоровое общение. Взрастил в себе внутренний стержень и научился брать ответственность за свои поступки. Признал и принял опыт, который со мной был. Это было неприятно — посмотреть правде в глаза, но это один из важных шагов реабилитации.

Программа «12 шагов» — реально работающая, в ней пересобираешь себя заново, проводишь инвентаризацию всего, что есть внутри, принимаешь себя. Мне остался последний шаг в программе, затем выпуск и постлечебная программа. В планах — работа, отдельное жилье, осознанность, мир, дружба, жвачка.

Прочитайте историю про «секретный» реабилитационный центр, который находится в глухой курганской деревне, — там всего один дом и церковь.

У нас также выходило интервью с главой «Национального антинаркотического союза». Он рассказал, как «героиновый бум» пошел из Екатеринбурга и почему наркомания сегодня страшнее, чем 20 лет назад.

Еще мы разбирались, как молодежь подсаживается на мефедрон и чем это заканчивается.