«Живой я не выйду». Московская больница требует от сестер из Екатеринбурга миллион за лечение, после которого их мама умерла

Про рак Ирина никому из знакомых не говорила — о ее болезни знали лишь самые близкие люди: дочери и мама. Она была нацелена победить болезнь, вместе с родными делала всё для этого. Даже отказалась оформлять инвалидность: никакие льготы ей были не нужны, она хотела вернуться к обычной жизни — работать, заниматься спортом… Но умерла после лечения в крупном коммерческом медцентре в Подмосковье.

Операция по удалению опухоли обошлась ее семье в три миллиона рублей. Дочери собрали все семейные накопления, 83-летняя мама Ирины Анна Ивановна ради ее спасения продала квартиру. Женщина скончалась не от онкологии, а от послеоперационных осложнений, а потом коммерческая больница потребовала от родных около 1,2 миллиона рублей за попытку спасения, которая закончилась смертью.

Трагическую историю Ирины Волощук из Краснотурьинска рассказывают нам ее дочери: Ксения и Виктория. Они живут в Екатеринбурге. Ксения преподаватель в УрФУ, Виктория сейчас в декрете — у нее маленькая дочка.

Ирина узнала о своей болезни осенью прошлого года. Ей тогда было 54, она работала в поликлинике Краснотурьинска заведующей хозяйством. Жизнерадостная, активная, вела здоровый образ жизни, занималась спортом: фитнес, плавание, на велопрогулках проезжала по 40 километров. Работая в больнице, она регулярно сдавала анализы, проходила обследования по диспансеризации. Судя по хорошим результатам, проблем со здоровьем не было.

Беда пришла в один день, когда у Ирины вдруг заболел живот. Сдала анализы — показатели, как обычно, были идеальными: и общий анализ крови, и биохимия. Боли не прекращались, Ирина снова сдала кровь на следующий день — и тут всё резко поменялось: ферменты, которые отвечают за работу печени и некоторых других органов, оказались повышены. В организме шел какой-то патологический процесс.

МРТ-обследование показало, что поджелудочная железа поражена опухолью. Судя по внешнему виду — злокачественной. Она перекрывала желчные протоки, мешала отходу желчи, поэтому и начались боли, а кожа стала желтеть. Врачи тогда не стали говорить пациентке о возможном раке, сообщили дочерям — они жили в Екатеринбурге, но были на связи с медиками, пока маму обследовали.

Ирину направили в Екатеринбург, в 14-ю больницу. Нужно было экстренно восстановить отток желчи — для этого установили специальный дренаж. Почти сразу после этого пациентка попала в реанимацию с острыми болями: случился приступ панкреатита — воспалительного процесса в поджелудочной железе.

Позже врачи объяснили, что это произошло из-за установки дренажа: организм так отреагировал на небольшое (малоинвазивное) вмешательство в области поджелудочной. Такая реакция — индивидуальная особенность организма. Екатеринбургские врачи спасли пациентку в реанимации, купировав приступ, и через три недели выписали — дальше нужно было идти к онкологам. Еще одно обследование — КТ, которую сделали в 14-й больнице, — снова было в пользу того, что опухоль злокачественная.

— Когда мы рассказали маме о ее возможном диагнозе, она отказывалась верить, что у нее рак. Говорила, что такого не может быть, что она хорошо себя чувствует. Ни усталости, ни потери веса, ни упадка сил, ни снижения аппетита — никаких симптомов, которые сопутствуют онкологии, особенно раку поджелудочной, — рассказывает нам Виктория, младшая дочь Ирины. — Мы все надеялись, что опухоль всё-таки доброкачественная.

Уральские врачи дали Ирине направление в Национальный медицинский исследовательский центр имени Блохина, там специализируются на лечении именно этого вида онкозаболеваний. В Москве провели окончательное обследование, биопсия и последующая гистология выявили, что опухоль, к сожалению, злокачественная — Ирине поставили 3-ю стадию рака. Из обнадеживающих деталей — не было метастазов, опухоль была операбельной.

В НМИЦ Блохина Ирина прошла первый курс химиотерапии, расписали протокол лечения. Следующие шесть курсов женщина прошла в Свердловском онкоцентре. Химию пациентка переносила хорошо.

Но, к сожалению, победить такую опухоль только с помощью препаратов было невозможно. Она почти не уменьшалась, хотя химия не давала ей прогрессировать, останавливала рост метастазов. Долгой ремиссии можно было добиться лишь с помощью операции. За нее готов был взяться один из врачей центра Блохина, опытный хирург, авторитетный в медицинских кругах. Пациенты, которые делились информацией в своих специализированных группах, также отзывались о нем хорошо, как о профессионале. Эта операция была бы для Ирины бесплатной, по полису ОМС.

Дочери Ирины тоже начали изучать информацию о лечении и хирургах, которые проводят подобные сложные операции. Читали отзывы пациентов, их истории.

— Мы вступили в тематические группы пациентов, — вспоминает старшая дочь Ирины Ксения. — Многие советовали врача из центра Блохина, он уже готов был взять маму на операцию. Также хорошо отзывались еще об одном специалисте — хирурге из крупного коммерческого медицинского центра — Ильинской больницы, она находится в Подмосковье (на Новорижском шоссе, недалеко от МКАД. — Прим. ред.). И мы с сестрой стали колебаться между двумя врачами: кого выбрать.

По ее словам, мама была настроена оперироваться только в центре Блохина: она уже была знакома с хирургом, он ей нравился как человек, и как врачу она ему доверяла. Судя по всей информации и по отзывам, оба специалиста были высокого уровня:

— Но мы больше склонялись к Ильинской больнице. Прочитали, что там целая команда хороших специалистов, еще подумали: там лучше условия, нет такого потока пациентов, как в бюджетном учреждении, поэтому лучше будет уход. Мама не хотела, она была на приеме в центре у того врача, осталась не очень довольна, рассказывала, что за прием заплатила 12 тысяч, врач посмотрел снимки и сразу перешел к финансовым вопросам: сколько что будет стоить. Но мы убедили маму выбрать Ильинскую больницу.

Операция по удалению опухоли вместе со всеми сопутствующими услугами (например, консультациями, анализами, общей анестезией — за нее идет почасовая оплата) стоила три миллиона рублей. Деньги собирали всей семьей. 83-летняя мама Ирины ради спасения дочери продала квартиру в Краснотурьинске, еще миллион собрали вместе с сестрами — все вложили свои накопления.

20 марта Ирина Волощук прилетела в Москву, на следующий день ее прооперировали. Эта сложная операция длилась девять часов, хирург удалил часть поджелудочной железы вместе с опухолью. Два дня пациентка восстанавливалась в реанимации, а позже у Ирины случилось осложнение — тромбоэмболия легочной артерии, это успешно купировали препаратами. Но у Ирины стала повышаться температура, некоторые показатели крови говорили о воспалении.

Сестры созванивались с мамой и лечащим врачом каждый день, но мама говорила, что чувствует себя нормально. Лечащий врач тоже успокаивал: всё под контролем.

Спустя неделю после операции Ирина позвонила своей маме. Потом Анна Ивановна расскажет внучкам про тот последний разговор с дочерью. Ирина тогда сказала: «Я уже не смогу встать с этой кровати, вряд ли я выйду отсюда живой». О чем ей еще говорила дочь, Анна Ивановна так и не смогла вспомнить — была в шоке от этих первых слов.

На следующее утро одна из сестер, Ксения, еще не знавшая о разговоре мамы и бабушки, собиралась в Москву, в клинику к маме. Звонок хирурга застал ее в Кольцово, перед вылетом. Врач сообщил, что ее мать потеряла три литра крови — в три часа ночи началось массивное кровотечение.

Когда старшая дочь спустя несколько часов добралась до клиники, мама была жива — ее пытались реанимировать. Через час к Ксении вышел анестезиолог, принес соболезнования: сделали всё, что могли.

Ирина умерла от далеко зашедших последствий острого панкреатита. У нее снова, как и в 2023 году, развилось это послеоперационное осложнение: поджелудочная железа отреагировала на хирургическое вмешательство воспалением. Дальше агрессивные среды — секрет поджелудочной — стали разъедать ткани внутренних органов. Пациентку прооперировали, удалили остатки поджелудочной железы, селезенку, но это не спасло. Через несколько часов, как следствие кровопотери, случился ДВС-синдром: он проявился в виде тромбоза печеночной артерии и воротной вены.

— Я пошла за маминым телефоном, с ужасом думая, как мне сообщить бабушке. Меня остановили: за вами еще долг, около миллиона рублей. Спросила, за что. Объяснили, что пытались спасти пациентку, а это дополнительные услуги — новый счет (сверх внесенной суммы — трех миллионов. — Прим. ред.), — рассказала Ксения.

По договорам, заключенным с больницей, сестры были поручителями. В документах было указано: в случае смерти пациентки задолженность перед больницей ложится на них. Когда подписывали эти бумаги, все думали только о спасительной операции, но мама погибла, родные остались должны за попытку спасения. Таких денег у сестер не было, всё отдали за операцию. Им предложили вариант рассрочки.

— Но самое страшное было еще впереди. В больнице предупредили: вам позвонят из морга, всё объяснят, что делать, какие вещи привезти. Позвонили, пригласили в морг. Там сидели какие-то люди, мы думали, это сотрудники морга. У них были мамины документы, мамина медицинская карта. Вышел патологоанатом, взял у этих людей документы, ушел. Тут же выяснилось, что эти самые люди — сотрудники ритуального агентства. А еще позже узнали, что первый звонок был также не от сотрудника морга, а от ритуального агента, его имя есть на сайте той компании, — рассказывает Ксения.

Смерть мамы стала первой большой потерей сестер, поэтому они не знали всех подводных камней, связанных с похоронным бизнесом.

Младшая сестра Виктория рассказала следующее:

— Женщина из ритуального агентства объявила цену: перевозка тела вместе со всеми услугами будет стоить нам полмиллиона рублей. У нас не было таких денег.

Мы молчали. Я думала, что мама была не такая, кто ради денег пойдет на всё. Она была доброй, душевной, сочувствующей, готовой помочь. Делилась одеждой, приносила разные домашние заготовки своим уборщицам на работе, у кого были какие-то материальные трудности. Возила нашу бабушку в путешествия за границу — бабушка всю жизнь проработала поваром в Краснотурьинске, и мама хотела показать ей мир.

Сестры рассказывают, что было дальше. Ритуальщица — видимо, поняв, что они не смогут достать такие деньги, — предложила вариант: кремировать и просто увезти урну, это стоило 250 тысяч. Эти деньги собрали со всех семейных кредиток.

— Бабушка, узнав про кремацию, расплакалась: «Везите ее! Если ее будут жечь, я не переживу». Что делать, мы не знали, — со слезами вспоминают сестры.

Вместе с мужьями (они тоже прилетели в Москву) Ксения и Виктория начали обзванивать екатеринбургские похоронные компании — уже для организации похорон дома. Сестры снова рассказывают про те тяжелые моменты.

— В первом же известном екатеринбургском агентстве нам дали контакты московской ритуальной службы, с которыми они сотрудничают. Набрали номер, поговорили. Перевозка тела по их прейскуранту стоила всего 70 тысяч, и, как нам объяснили, это средняя цена в Москве для такого расстояния!

Правда, нам сразу объяснили, что перезаключить договор вряд ли получится, те деньги нам не вернут, это такой бизнес… Мы возмущенные приехали в ту ритуальную компанию, которую нам, по сути, навязали в больнице: «Вы нас обманули!»

В итоге после всех споров деньги она не вернула, но согласилась перевезти тело за ту сумму, что мы уже заплатили. В Екатеринбурге нас встретили наши ритуальщики, они, надо признать, вели себя достойно: корректно, деликатно, — отметили дочери Ирины.

После похорон эта печальная история не закончилась: через девять дней бабушка, мама Ирины, попала в психиатрическую больницу с нервным срывом. Далее всё продолжилось судебным иском.

Пока родные еще были в Москве, решали вопросы с перевозкой, из Ильинской больницы им прислали смету на 1 миллион 187 тысяч 899 рублей — в ней всё расписали. Ксения и Вика отказались платить за услуги, после которых их мама умерла. Ксения написала заявления в Следственный комитет, требуя возбудить уголовное дело по статье 109 (причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения служебных обязанностей).

Через какое-то время больница прислала девушкам документ, предлагающий заключить соглашение о прощении долга. Но, согласно этому документу, они всё-таки были обязаны признать этот самый долг. Сестры тогда опасались, что с них позже взыщут деньги, уже не как с поручителей, а как с наследников — оспорить будет трудно. Впрочем, больница в скором времени аннулировала это предложение и обратилась с досудебной претензией, требуя деньги за услуги.

Но Виктория и Ксения сами обратились в Железнодорожный районный суд Екатеринбурга с иском о компенсации морального вреда и возмещении расходов — трех миллионов за операцию по удалению опухоли. По их мнению, медицинская помощь была оказана некачественно, это привело к осложнениям и смерти их мамы.

Екатеринбургский юрист Вадим Каратаев, который представляет интересы родных погибшей, считает, что основной дефект оказания помощи — неверно выбранная тактика операции.

— У пациентки в эпикризе указан хронический панкреатит, который она получила в 2023 году после приступа в ответ на дренаж. Имелась склонность к развитию острого панкреатита, индивидуальная реакция поджелудочной железы в ответ на оперативное вмешательство. Даже на малоинвазивное вмешательство — установку дренажа — в ответ случился приступ. Этот важный факт в эпикризе пациентки был недооценен в Ильинской больнице.

Эти стандарты (4–5–6 см) приняты во всём мире, и в центре Блохина была указана именно 3-я стадия — но это значимое заключение проигнорировали. Стадирование в онкологии важно. Указанные дефекты привели к выбору неоптимальной тактики оперативного лечения: в ходе операции поджелудочная железа была удалена не полностью, частично была сохранена. Но в данном случае оптимальным вариантом было полное удаление железы, то есть той ткани, которая в дальнейшем воспалилась: это исключило бы осложнение, — отметил юрист.

Он подчеркнул, что возможность полного удаления была прописана в информированном согласии. В дальнейшем пациентка пожизненно получала бы заместительную гормонотерапию, но жизнь была бы сохранена.

Вадим Каратаев по первой специальности врач-анестезиолог. Он признает, что хирург, который делал операцию, — один из лучших специалистов в стране, настроенный на спасение пациентов.

— Отличается своей радикальностью, идет на операции, которые когда-то считались неоперабельными. Данная операция была сложной, с точки зрения хирургической техники выполнена безупречно. Но не были просчитаны все риски послеоперационных осложнений, и это привело к смертельному исходу.

То обстоятельство, что результатом оказания медицинских услуг явился смертельный исход, означает, что недостаток услуги существенный, — полагает юрист.

Он считает, что требование вернуть долг за услуги по спасению жизни неправомерно. Вадим ссылается на статью 11 Закона об охране здоровья, где прописано, что экстренная помощь оказывается безотлагательно, бесплатно и отказ в ее предоставлении недопустим.

— Развившиеся послеоперационные осложнения — это экстренное состояние, угрожающее жизни. И ставить в счет плату за медицинские услуги, совершенные в экстренной форме, просто противозаконно, — уверен наш собеседник.

В Ильинской больнице отказались прокомментировать нам эту сложную ситуацию, сославшись на закон о врачебной тайне.

Мы также рассказывали о проблеме, которая существует в системе ОМС: люди массово находят на «Госуслугах» липовые записи о медосмотрах, которые они не проходили.