Уральский сирота, ставший тяжелым инвалидом на СВО: «Каска сломала мне череп, но спасла жизнь»

Мы приехали в гости к раненому на СВО бойцу в новую квартиру, подаренную меценатами. В марте E1.RU рассказывал историю выпускников детдома в Малом Истоке — братьев-близнецов Виктора и Семена. Их мать лишили родительских прав. После выхода из детского дома ребята оказались на улице: квартира, где у них была доля, была непригодна для жилья. Пока братья и их сестры жили в детском доме, мать не платила за коммуналку, так что дети, повзрослев, оказались заложниками огромного долга. Витя и Семен несколько лет жили на работе, потом снимали жилье.

Осенью 2022 года Виктора мобилизовали. В зоне боевых действий его тяжело ранило. Чтобы сохранить жизнь бойцу, врачи удалили ему часть черепа. Несколько месяцев доктора спасали молодого человека в реанимации московского госпиталя Бурденко. Позже его перевезли в Екатеринбург. В Госпитале для ветеранов войн на Широкой Речке Виктору сделали операцию. Нейрохирурги установили шунт — заменили им поврежденный сосуд в головном мозге. Следующий этап — установка пластины, которая заменит костную ткань и закроет участок черепа, поврежденного при ранении.

Сейчас Виктора на время между операциями выписали. Братья больше не бездомные: спустя 15 лет после выпуска из детского дома у них впервые появилось свое жилье. Уральские меценаты, узнав историю близнецов, подарили им квартиру. Мы наконец-то познакомились с Витей лично, и он сам рассказал нам свою историю.

К счастью, когнитивные функции у раненого бойца остались сохранны. Есть речевые дефекты, но после операции, когда поставят пластину, всё должно выправиться.

До отправки на СВО Виктор работал оператором ЧПУ (станка с числовым программным управлением) на заводе металлоконструкций на Уралмаше. Парень вообще хорошо разбирается в технике, несколько лет назад у него был свой небольшой бизнес — сервисный центр по ремонту компьютеров и телефонов. После объявления мобилизации он сам пришел в военкомат.

Срочную службу Витя проходил в 27 лет — как он сам сейчас шутит, «попал в последний вагон». До этого сначала была отсрочка по учебе, а потом парень просто не попадал в поле зрения военкомата, потому что, по сути, был бездомным. Он жил на работе и на съемном жилье, был прописан в убитой квартире без света и газа, приписное было в военкомате одного из городов области — по месту учебы после детского дома. Когда он сам пришел в один из военкоматов и всё рассказал, военком удивился и пояснил, что в принципе тот уже не подлежит призыву. Но Виктор сказал, что отслужит принципиально, раз так получилось. Отслужил он в Хабаровске, в войсках радиоэлектронной борьбы, и был уволен в запас в звании младшего сержанта.

После объявления мобилизации Виктор снова сам пришел в военкомат. Хотел по-честному — чтобы не считали уклонистом, если вдруг повестка придет на адрес той самой квартиры, где никто не живет.

— Хотел узнать о моей военно-учетной специальности, попадают ли с ней под мобилизацию, — рассказывает нам Виктор. — Мне сказали, что попадают и что меня будут искать, «если не явишься по повестке». Я жил не по прописке и сказал об этом. Мне тут же дали повестку. Через три дня я был уже там, за красной линией. Там мы прошли подготовку.

По военно-учетной специальности, ради которой Витя пришел в военкомат, его так и не определили. Отправили в минометчики, назначили командиром отделения.

— Я купил себе снаряжение где-то на 50 тысяч. Котелок, плитку, всё купил. Муж сестры подарил хорошие берцы. Всё свое у меня было, даже бронежилет. Еще с некоторыми другими, кто нуждался, делился вещами — если потерял что-то, например. Меня в шутку звали Каптер (военнослужащий, отвечающий за каптерку — помещение для хранения обмундирования и снаряжения. — Прим. ред.).

Витя открывает фото с телефона, показывает снимок, сделанный там, в зоне СВО. На фотографии он со своими сослуживцами. Вспоминает их:

— Командир, офицер у нас был молодой (по сравнению со многими другими бойцами. — Прим. ред.), но грамотный, мы с ним дружили. Он ветеран боевых действий, «чеченец» (участник второй чеченской военной кампании. — Прим. ред.), многодетный отец, четверо детей. У нас там много было многодетных. Был один, который ни разу не служил в армии, пошел добровольцем. Еще одному добровольцу было 68 лет.

Виктор рассказывает, что было в зоне боевых действий. Не все местные жители принимали их и нормально относились. Приводит несколько конкретных примеров (речь про те населенные пункты, которые недавно перешли под контроль Российской армии). Семен подключается к нашему разговору и рассказывает то, что они обсуждали с братом ранее.

— Линия несколько раз двигалась туда-сюда. Остались одни пенсионеры, всех остальных забрали под штык. Там вообще всеобщая, тотальная мобилизация, выкашивают всех подчистую. Прошлись две армии, усталость, раздражение у людей от всего этого. Это у нас здесь большинство ничего не ощущает, — объясняет брат.

Виктор пробыл в зоне боевых действий чуть больше месяца. Воспоминания о том, что было на СВО, обрываются у него за неделю до ранения, которое произошло 12 ноября прошлого года. Он пришел в сознание через несколько месяцев в госпитале Бурденко.

— В Бурденко врачи вообще не ожидали, что я выживу, — говорит Виктор. — Сёму позвали ко мне попрощаться, а я выжил. Говорили, что я мычать буду, не буду разговаривать (состояние тогда было тяжелым, врачи прогнозировали, что пациент будет в вегетативном состоянии. — Прим. ред.). На три дня Сему позвали, думали, что я умру. Ранение было непроникающим. Видимо, с коптера что-то прилетело, взорвалось, попало по каске. Каска сломала мне череп, но спасла жизнь.

К счастью, всё оказалось по-другому, Витя восстанавливается. В екатеринбургском военном госпитале на Декабристов он начал общаться, писать сообщения по телефону Семену, который всегда был рядом. Говорить он еще не мог. Показывал пальцами, когда что-то надо, брат давал телефон. Потом появились первые слова, следом — связная речь.

В госпитале на Широкой Речке, по словам Виктора, врачи констатировали, что «динамика колоссальная».

Сейчас он ждет операции, после нее можно начать реабилитацию. Правая рука у Виктора полностью работает, а вот ноги и левая рука сгибаются не до конца. Контрактура (ограниченность движений в суставах) развилась в госпитале Бурденко за несколько месяцев из-за долгого лежания и отсутствия движения. Сыграли роль и травматические дефекты нервной системы.

Виктора привезли в Екатеринбург согнутым в позе эмбриона — это не метафора, а то состояние, когда не сгибаются суставы. Уральские врачи выводили его из этого массажем и ЛФК, разрабатывали суставы, чтобы подготовить к дальнейшей реабилитации и, возможно, восстановить навык ходьбы.

Подаренная двухкомнатная квартира, где сейчас живут братья, находится в новом районе Верхней Пышмы. Во дворах новостроек ровный асфальт, съезды для колясок, подъезды оборудованы пандусами — доступная среда. Рядом лес. В четырех стенах Виктор не сидит: летом и осенью Семен каждый день вывозил брата на прогулки рядом с госпиталем. Сейчас по возможности гуляют несколько раз в неделю.

Очень помогает одна из сестер, она живет недалеко и почти что каждый день приходит к братьям. Вместе с Семеном пересаживает Витю с кровати в коляску, когда нужно — дежурит, подменяя брата, который сейчас учится в медицинском колледже на специальных курсах (от областного Министерства соцполитики) по уходу за инвалидами на дому. Часть того, что там проходят, Семен уже знает: научили в госпитале Бурденко.

С Виктором сейчас работают реабилитолог Алишер Кадырович и массажист Сергей Юрьевич. Частные специалисты из Верхней Пышмы, узнав историю пациента, стали заниматься с ним бесплатно. Сейчас Витя уже может сидеть какое-то время самостоятельно, без опоры.

Благотворители подарили Виктору специальную медицинскую кровать. На стене напротив — широкий телеэкран. Его подарили Витины друзья и подруги по детскому дому.

— Наша детская дружба с детского дома сохранилась до сих пор. Вообще о нашем детдоме в Малом Истоке у нас только хорошие воспоминания: и отношения с ребятами в группе были отличные, никакой дедовщины и серьезных конфликтов, и замечательные воспитательницы, и обеспечение — мы каждый год выезжали на море, — вспоминает Семен детство, свое и брата. — Видимо, поэтому у всех 13 ребят из нашей группы всё сложилось хорошо, никто не связался с криминалом, многие закончили институты. Семьи, работа... И с нашими двумя воспитателями общаемся до сих пор. Они, как только узнали, что с Витей случилось, очень помогали, и деньгами, и словами поддержки, приезжали навестить. Хотя в других группах было несколько ребят, у которых не всё сложилось благополучно.

Сам Виктор, когда пришел в себя спустя несколько месяцев, пытался выяснить, что сейчас с ребятами-сослуживцами, которые остались в зоне боевых действий, но узнать так и не получилось — на связь никто из них не выходит. Все давно вне зоны доступа, у родных пока нет информации, рассказали нам братья.

Мы уже рассказывали, что после беды, которая случилась с Виктором, жизнь снова свела их с матерью, которая была когда-то лишена родительских прав на всех своих детей. Она работает санитаркой в госпитале, где лечили Витю. Общение у них так и не сложилось.

— Мать видела меня [в госпитале], но даже не поздоровалась. Прошла мимо, и всё. Вот так. Молча, — говорит нам Виктор.

Семен мягко объясняет свое мнение по этому поводу:

— Я не думаю, что она так сделала [прошла мимо] со зла или из-за равнодушия. Видно было, что ей просто не по себе, что ей плохо от этой ситуации, тем более все вокруг знают, обсуждают и осуждают. Мать передавала нам деньги через сестру, передавала домашнюю еду. Несколько месяцев назад была ситуация, когда мы думали, что она претендует на выплаты: мол, звонила в военкомат, интересовалась, где брат. Но оказалось, что в военкомат звонила одна из сестер, когда искали Витю, мы тогда все звонили куда только можно — и я, и сестры. Сестра тогда просто представилась родственницей, как она мне потом рассказала. А в военкомате предположили, что мать. Я поехал, повез решение суда о лишении родительских прав. Уже потом всё выяснилось.

Мы рассказывали историю Насти из Екатеринбурга, она также сирота, мать была лишена родительских прав. Ей повезло, она не попала в детский дом, жила с бабушкой. Уже семь лет Настя не может добиться квартиры, несмотря на выигранный суд.