«Вытаскивал с поля боя». История врача-байкера из Екатеринбурга, который спасал раненых во время спецоперации

Станиславу Киселёву из Екатеринбурга 40 лет. С экстримом связана вся его жизнь: увлечение единоборствами, мотоциклами, парашютным спортом и, конечно, работа анестезиологом-реаниматологом в Территориальном центре медицины катастроф. Медик летает на вертолете и спасает жертв страшных аварий и чрезвычайных происшествий.

12 марта Станислав уехал добровольцем-медиком, чтобы помогать пострадавшим в спецоперации на Украине. В течение двух месяцев он занимался эвакуацией и лечением раненых в Луганской области, а потом вернулся в Екатеринбург из-за возникшего заболевания. Диагноз никак не связан с поездкой, медика уже прооперировали, сейчас он находится на реабилитации в больнице, ему предстоит длительное восстановление.

В интервью E1.RU Станислав Киселёв рассказал о том, как выбрал путь медика, почему готов рисковать и какие случаи с пациентами запомнились ему навсегда.

— Вы поехали на спецоперацию добровольцем. Зачем?

— Мне кажется, я там нужнее, чем здесь. Когда идет вооруженный конфликт либо чрезвычайная ситуация, то вторым эшелоном должны отправляться медики. Пацанам, которые бьются друг с другом на линии соприкосновения, нужна помощь, а врачей всегда не хватает.

Поехал я по внутреннему душевному позыву, оказывал исключительно медпомощь. Обеспечение лекарствами и продуктами там налажено, условия достойные. В принципе, всё не так страшно, как казалось мне до этого. Да и коллектив подразделения хороший.

— Как вы себя чувствовали, находясь в зоне спецоперации?

— Эмоции, конечно, не самые положительные. С медициной там всё очень тяжело, понимаю, что любой врач там не будет лишним. Я чувствовал, что нужен там и полезен.

Обычно в своей работе на Урале я встречал травмы, которые пациент получил случайно, даже если это были серьезные раны. В зоне боевых действий ты понимаешь, что человека ранили специально, рассчитывая забрать жизнь. Естественно, это приводит в ужас.

В основном в мои задачи входило лечение и эвакуация людей с линии соприкосновения и с поля боя. Сам тоже бывал в окопах, вытаскивал военных. Лечил и пленных украинских военных.

— Вы делили людей на своих и чужих?

— Находясь там, я должен был выбрать сторону. Естественно, я поддерживал нашу армию и нашу страну. Но к пациентам я относился одинаково, общался со всеми. Люди ничем не отличаются. Я был там как медик, и мне совершенно без разницы, кто как относится к военной спецоперации. Я помогал людям.

— Какое оснащение в Донбассе?

— Голодать не приходится, есть где жить, медикаменты присутствуют. Был некоторый дефицит специальной аппаратуры, но никто не рассчитывал, что приедет врач с образованием анестезиолога. Конечно, сложное оборудование туда даже не завозили.

— Как там воспринимали ваш приезд — что вы добровольцем решились отправиться в зону конфликта?

— Сначала у виска крутили, что врач решил на передовую приехать. Многих военных бодрило, что рядом есть опытный и знающий медик. Солдаты чувствовали поддержку и надежду. На всё подразделение я был единственным врачом.

— Расскажите, как пришли в медицину?

— Еще в пять лет я сказал, что буду хирургом. Не помню, откуда была такая уверенность. В родне медики есть, моя мама всю жизнь работала медсестрой, а дед был санитарным врачом. Возможно, это повлияло на выбор, хотя дома мы практически не говорили о медицине.

Сохранилось сочинение с третьего класса, в котором я пишу, что буду хирургом. Лет в 13 я передумал идти в медицинский: на дворе были 90-е, тогда казалось, что важнее научиться бить морду. (Смеется.)

Когда я окончил школу, не было никаких сомнений, что буду врачом. Из Североуральска я уехал в Челябинск, до 2007 года учился и жил там, работал в скорой. Потом уехал в Екатеринбург и пришел на скорую обычным санитаром. Принципиально не взял диплом врача, хотелось пройти всё с самых азов. Когда поработал и созрел, пошел в интернатуру по реанимации, совмещал учебу и дежурства, а в 2018 году уже пришел в медицину катастроф.

— То есть вы в стационаре никогда не работали?

— На втором курсе пошел в кружок «кройки и шитья» при универе, где мы учились оперировать на кроликах. У нас был замечательный преподаватель по общей хирургии — Иван Александрович Трахтенберг.

Однажды я зашивал кролика, а он говорит: «Киселёв, ты молоток». Я сказал: «Конечно, спасибо, Иван Александрович, но за что?» Он объяснил: «А ты слышал, что врач — это инструмент в руках Бога? Ты молоток, который может только последний гвоздь забить, не иди в хирургию».

В общем, руки у меня тряслись, и с хирургией не сложилось. Я работал в скорой со второго курса и привык к этому ритму. Пока учился в интернатуре, поработал и в стационаре. Сразу понял, что это не моё, там не хватает драйва.

— Учитывая ваши увлечения, в том числе мотоциклами, неудивительно, что вы любитель острых ощущений.

— Да, помимо байков я увлекаюсь парашютным спортом, недавно проходил подготовку по парашютному десантированию — просто для себя.

— У вас с детства была тяга к экстриму?

— В 13 лет я первый раз прыгнул с пододеяльником с третьего этажа. Я соорудил из него парашют, сначала испытал его на коте, а потом сиганул за ним.

Мой папа служил в десантных войсках, поэтому да — всё из детства. Когда я родился, он служил в армии, я с малолетства видел голубой берет и футболки с парашютиками. Наверное, оттуда и появился интерес, и, естественно, мы прыгали с парнями по вышкам, карьерам, баржам, недостроям, максимально с высоты третьего-четвертого этажа.

— Как родители реагировали на это?

— Мы ведь не отчитывались, чем занимались. В наше время к этому относились проще. В 14 лет, когда начинались каникулы, я брал мотоцикл и уезжал в лес, только ставил родителей в известность, на сколько. Если задерживались, искать нас начинали только на четвертую ночь. Это ментальность маленьких областных городов, таких как Североуральск.

Отец работал шахтером, он не говорил: «Когда я приду с работы…» Вопрос стоял по-другому: «Если я вернусь с работы…» Это меняет отношение к жизни. Я сам после института и армии год отработал на шахте, не понаслышке знаю, какой это труд. Отец помог туда устроиться и попасть в нормальную бригаду — в ту, которая более-менее [хорошо] зарабатывает. Сейчас, где бы я ни трудился, когда слышу от кого-то: «Я устал, не могу», отвечаю: «Ребята, вы не знаете, что значит уставать».

— Почему тогда решили работать на шахте?

— К тому моменту я поработал в скорой и успел разочароваться. Помимо этого была погоня за деньгами. Хотя у меня получалось совмещать работу в скорой, занятия спортом и работу в клубах — я был старшим службы охраны.

В скорой в 2005-м я работал на полторы ставки и получал 4700 рублей. Подработка в охране только окладом приносила 7000, а еще мне выделяли деньги на питание и доплачивали 5000 рублей за занятие спортом: я занимался смешанными единоборствами. Денег хватало, но хотел зарабатывать больше и больше, была внутренняя тяга.

— Как вернулись в медицину?

— Когда я переехал в Екатеринбург, не сразу пришел в скорую. Сначала работал менеджером по продажам, торговал машинами, стал руководителем отдела продаж.

Женился на девушке, с которой мы дружили в школе. Через десять лет встретились и женились, и она мне сказала: «Ты же обещал быть врачом». Я говорю: «Диплом есть, что еще надо?» Она ответила: «Мне надо, чтобы ты работал». Вот она заставила пойти в скорую, за это ей большое спасибо.

В 31 год я устроился санитаром, думал, что жена запереживает из-за низкой зарплаты, но ничего, вытерпела. Я больше полугода в скорой помощи не говорил, что у меня есть высшее медицинское образование. Работал санитаром, чтобы хоть что-то вспомнить.

В 2014-м я сказал начальнику, что поступил в интернатуру по скорой помощи. Он был очень удивлен. Пришлось объяснять, что у меня есть диплом о высшем образовании — врач, лечебное дело. Тогда меня перевели из санитаров в фельдшеры, и я ездил один в бригаде. Потом окончил интернатуру, работал врачом и в 2018-м попал в медицину катастроф.

— Расскажите о самых сложных спасениях?

— Я пришел работать с нулевым багажом анестезиологической работы. Примерно через две-три недели я выходил со смены и увидел на экране знакомое имя — это был мой хороший друг. Он попал в аварию вместе с женой, был признан нетранспортабельным и находился в городе Карпинске. То есть вывезти его нельзя, крайне тяжелое состояние, и все понимали, что там не самые лучшие возможности медпомощи. Исход был однозначен.

Транспортировать из Карпинска в Екатеринбург — дело опасное: вероятность, что довезешь — 50%, но, если оставить его в Карпинске, — это 100%, что он останется там навсегда. Я подошел к начальнику, сказал, что надо выдернуть оттуда человека, мне разрешили туда поехать. Из-за нелетной погоды пришлось ехать на машине. Мы привезли пациента в 36-ю больницу в крайне тяжелом состоянии: у него были множественные переломы — и открытый перелом бедра, и плеча, и ушиб сердца, легких, плюс жировая эмболия.

Спасибо специалистам 36-й больницы, они его выходили. Сейчас мы встречаемся раз в два-три месяца, он уже без костылей, ездит на велосипеде, живет полноценной активной жизнью.

Это первый случай здесь, который мне дал хороший толчок. Я считаю, что врачи делятся на две категории: первые работают по протоколу и боятся что-либо нарушить, а вторые работают для человека. Я такой, бумага для меня вторична.

Я считаю, если у человека есть шанс выжить, надо пробовать. Даже когда вероятность всего 1%, несмотря на риски, нужно действовать. Риск в том, что в машине или вертолете пациент может погибнуть, и тебя за это будут дергать. Я не знаю, почему врачи с достаточным багажом знаний иногда боятся брать на себя ответственность.

— Не только ведь вызов к начальству может грозить.

— Да, моя подруга-анестезиолог получила условный срок именно за работу — за то, что что-то делала. Теперь говорит: «Лучше я за халатность пойду, чем за это». Причем ее откровенно засудили.

Но еще бывают вызовы явно не по специализации медицины катастроф. Иногда лукавят больницы, говорят, что пациент тяжелый, чтобы мы его забрали, хотя человек уже стабилизировался.

— Какой случай спасения запал в душу?

— Оленьи Ручьи, мы к Кате поехали ведь совершенно случайно (речь о Екатерине Долматовой — в августе 2020-го она сорвалась с сорокаметровой скалы. — Прим. ред.). Я прилетел с вызова, зашел в диспетчерскую, слышу разговор. Старший врач говорит: «Мы туда не полетим, там лес». Я спросил: «Что случилось-то?» Она отвечает: «Да там кто-то упал со скалы у Оленьих Ручьев». Я сразу набрал со своего номера 112, попросил передать мой телефон тому, кто вызывал медиков. После этого позвонил пилоту и помощнику, мы экстренно вылетели.

Тогда и пилот был здравый, и помощник хороший. Безусловно, здесь совокупность фактов и спасла Катю. Плюс скорая помощь, которая тоже сработала качественно, мы одновременно прибыли на место. Она [девушка] лежала в пещере через реку в глубоком шоке — болевом и гиповолемическом. Если бы повезли до больницы на машине, возможно, и не успели бы спасти. Мы приехали, переместили ее на плот, очевидцы активно помогали, и бригада скорой помощи сделала всё возможное. Пока мы летели, старались общаться, чтобы Катя была в сознании.

— О чем вы говорили в вертолете, когда везли Катю в больницу? Вас наверняка и самого переполняли эмоции?

— Чувства приходят потом, не во время работы. Она же фотографировалась перед падением, я спрашивал, какие кадры вышли, что успела снять. Она нормально воспринимала, адекватно. Понятно, что было плохо, тяжелое состояние, но при этом она держалась молодцом, изначально не раскисала.

В Областной больнице ей сразу прооперировали позвоночник. Благодаря вертолету получилось быстро доставить в Екатеринбург, не пришлось везти в ближайшую клинику на машине, из леса могли бы вообще не довезти. Еще из-за серьезных травм вряд ли бы в будущем получилось восстановить руки. Я не так давно заезжал к Кате домой, сейчас она сама себя обслуживает, ездит по дому на коляске, сидит. Она даже вышивает и на компьютере может работать.

— Вы увлекаетесь мотоциклами, это не только экстремальное хобби, но и очень травматичное. Часто встречаются пациенты после аварий?

— Все реанимации в области меня знают. Если поступает мотоциклист, то обращаются ко мне сразу напрямую. За сезон, наверное, десяток мотоциклистов перевозим, эвакуируем.

Была серьезная авария: под Режом разбился парень Слава, когда мне сообщили — его везли в больницу. Он профессиональный спортсмен, мастер спорта по пауэрлифтингу, то есть крепкий, подготовленный, но разбился сильно, получил множественные травмы. Его спас хороший анастезиолог-реаниматолог в Реже. Три дня Славу стабилизировали, всё это время был большой вопрос: выживет или нет? Через три дня мы уже вывезли его в Областную больницу.

В Екатеринбурге Славе сделали операции, у него в нескольких местах ломаный таз, обе ноги, правое бедро, обе голени, раздробленная стопа и предплечье. Хорошо, что голова уцелела благодаря каске. В итоге ему все-таки ампутировали ногу по среднюю треть. Через месяц после операции он уже выступал на соревнованиях по пауэрлифтингу в жиме лежа. А еще через месяц мы вместе с ним ездили в Оренбург, катались на машине, он на костылях еще и танцует, всё хорошо у него. Он сейчас восстанавливает свой мотоцикл, хочет снова на байке кататься. Ради этого и стоит спасать людей.

Ранее мы рассказывали, что Станислав Киселёв в свободное время еще обучает байкеров первой помощи.

Мы любим рассказывать про врачей из Екатеринбурга. Так, руководитель Центра медицины катастроф объяснял нам, в каких случаях на помощь прилетают медики на вертолетах и как организована их работа.

Прочитайте также интервью с кардиологом, она рассказала, почему скачущее давление — опасный признак. А еще заведующая кардиологическим отделением объясняла, почему могут образоваться тромбы у всех, кто перенес COVID-19.