19-летняя студентка из Дегтярска стала инвалидом накануне свадьбы: ее сбила машина

Венера Григорьевна не может точно сказать, узнаёт ли ее дочь. Катя за восемь лет ни разу не улыбнулась, по взгляду тоже не понять, что она чувствует. Хотя совсем недавно девушка впервые стала «гоняться» за мамой — беспокойно следить за ней глазами, когда она ходит по комнате и исчезает из поля зрения.

Мама Кати — учитель физкультуры в дегтярской школе. Когда мы приехали к ним в гости, был День учителя. Венера Григорьевна рассказывала нам свою тяжелую историю, иногда отвлекаясь на звонки с поздравлениями. Восемь лет назад ее дочь, баскетболистка и отличница, попала в аварию и стала тяжелым инвалидом. Водитель ответственности за ДТП не понес.

Врачи говорили: не выживет

В 2013 году Кате Дергуновой было 19 лет. Шел сентябрь, только-только закончились каникулы, девушка вернулась с отдыха в Чехии: там жил ее любимый человек, с которым она дружила несколько лет. Договорились, что поженятся, как только закончат учебу. Катя училась в екатеринбургском колледже архитектуры и строительства. 11 сентября она с подругой вышла из колледжа и отправилась через дорогу, пообедать в кафе.

Здание колледжа расположено на улице Малышева, между улицами Мира и Гагарина. Девчонки спешили и решили не спускаться до перехода со светофором, а перейти дорогу напрямую. Эта ошибка сломала Кате жизнь.

Автомобили на Малышева в тот момент стояли плотным потоком. Один из водителей на Subaru перестроился с левой полосы на трамвайные рельсы в попутном направлении и начал объезжать стоявшие перед светофором машины. Подруги вышли неожиданно из-за автобуса, который был на левой полосе. В материалах дела говорится, что водитель стал сигналить, затормозил. Подруга остановилась, а Катя якобы побежала вперед. Скорость автомобиля якобы была 40 километров в час, при этом Катю от удара отшвырнуло на несколько метров, она ударилась головой об асфальт. Авария попала на видеорегистратор (не уточнялось, какой именно машины).

Свидетель аварии, подруга Кати, рассказывала маме другие подробности происшествия. По ее словам, они вышли из-за стоящего автобуса, будучи уверенными, что все машины стоят и ожидают зеленого сигнала. Евгения перед рельсами остановилась оглянуться по сторонам, Катя шагнула вперед. В этот момент ее и сбил Subaru. Всё случилось мгновенно, никакого сигнала Евгения не слышала (в беседе с нами Евгения подтвердила все эти обстоятельства трагедии восьмилетней давности).

Уголовное дело возбуждать не стали — вины водителя не было. Насколько объективным и полным было разбирательство, мама Кати не отслеживала. Первый год она провела с дочерью в больницах. Сначала девушка долго не приходила в сознание, лежала в реанимации 36-й больницы с тяжелой черепно-мозговой травмой, переломом свода и основания черепа. Врачи говорили: не выживет. Но жизнь ей все-таки спасли: прооперировали, удалили гематомы.

После больницы мама повезла дочь на реабилитацию в клинику Павлова. Потратили на это все свои сбережения — 120 тысяч рублей. Потом был еще один курс, бесплатный, по ОМС. Врачи тогда сказали маме: готовьтесь к тому, что она останется такой, в вегетативном состоянии: лежачей, беспомощной, неговорящей. Кормление только через зонд. Тогда мама не хотела верить в это. Все родные были настроены на борьбу, надеялись вернуть Катю к прежней жизни, верили, что реабилитация поможет. Узнав о беде, Катин друг тут же сорвался и приехал в Екатеринбург из Чехии. Он как мог помогал ухаживать за девушкой, купал, носил на руках, сидел с ней.

— Катя его не узнавала. Как и меня, — говорит нам Венера Григорьевна.

Через год мама вернулась с дочерью домой. За это время случилось еще две беды. От переживаний за внучку слегла мама Венеры, у нее начались осложнения сахарного диабета. В это же время Катиному дедушке из-за заболевания сосудов ампутировали ногу.

Венера растила Катю одна: муж умер, когда дочке было семь лет. Родители помогали, жили вместе в одной квартире. Мама преподавала физкультуру в школе. Работу любила, дочка тоже радовала.

— Нормально жили. Работали, старались. Летом отдыхали, путешествовали. Мы ведь с Катей и в Болгарии побывали, и в Чехии, я путевки покупала, — вспоминает женщина.

Венера Григорьевна показывает фотографии из прежней жизни. На одном из снимков Катя со своим другом, красивые и счастливые. Они познакомились, когда им обоим было еще лет по 16 на курорте в Болгарии: отдыхали там с родителями. Он из Чехии, она из небольшого уральского города. Подружились, списывались и созванивались, летом в каникулы встречались на отдыхе — благо тогда цены на туры еще не были такими дорогими, и за год можно было подкопить.

— Два года он писал Кате письма. Я читала ей их, — рассказывает мама. — Не знаю, чувствовала ли она что-то в этот момент, понимала ли.

— Сейчас пишет?

— Нет. Он женился, сын родился. Пусть у него всё будет хорошо, замечательный парень…

Прошло восемь лет с момента аварии. Кате сейчас 26 лет. Венера Григорьевна осталась с дочерью одна. Вскоре после аварии в один месяц умерли родители. Сёстры, когда есть возможность, тоже помогают. Она продолжает работать в школе. Устает: у Кати свой режим, днем она много спит, ночью бодрствует. Мама сидит рядом, дочка может закашляться, нужно следить. Засыпают под утро.

Хорошо, что в школе, понимая ситуацию, стараются идти навстречу и ставят уроки физкультуры попозже. Когда мама уходит на работу, на смену ей приходит соцработник, еще помогает сосед, давно знающий семью. Вместе они носят Катю в ванну. Венера Григорьевна когда-то профессионально занималась спортом, играла в баскетбол, но даже прежняя спортивная подготовка едва помогает ей справляться. Раньше она с сестрами выносила дочь на улицу, друзья сделали им специальный складной пандус.

В первые годы Катя даже могла стоять возле шведской стенки у кровати. Сейчас у мамы не хватает сил, чтобы поднять дочь. Несколько лет назад Венера пыталась пересадить ее в инвалидную коляску, которую предоставили бесплатно от соцзащиты. Не получилось: упали вместе.

Катя не была на улице пять лет. Летом мама широко распахивает окно, чтобы дочь подышала свежим воздухом. Вечерами они сидят рядом на кровати, пока у обеих хватает сил. Сидеть надо обязательно, чтобы не было пролежней и от застоя не развилась пневмония.

В Катиной медицинской карте ИПР (индивидуальной программе реабилитации) везде прочерки. Это значит, что она не нуждается ни в какой реабилитации, да и вообще ни в чем, кроме памперсов и специального противопролежневого матраса. Плюс зондовое питание и поддерживающие таблетки.

— Видимо, считают, что бесполезно. Никакого реабилитационного потенциала.

— А вы как считаете? Были улучшения после реабилитации, после занятий?

— Я не врач… Улучшения были, но нагрузки провоцировали эпилептические приступы. После них снова — откат назад (отмирали клетки головного мозга). Замкнутый круг. Врачи еще девять лет назад говорили: проживет не больше четырех месяцев. Сейчас говорят, что живет за счет сердца здорового. Она же девчонка спортивная была. Я всегда думаю, что есть люди, которым еще тяжелее, наверно. Поэтому мы просто живем и всё. И радуемся. Я по национальности татарка, по вере мусульманка. Катя русская по отцу. Вечером, когда я ее усаживаю, мы смотрим фотографии, и я включаю телеканал «Союз». Это православный канал. Там таким спокойным хорошим голосом говорят о смирении, терпении, принятии. Иногда я включаю ей музыку, которую она раньше любила: «Ленинград», ДДТ, «Машину времени».

Венере Григорьевне 54 года, она может уйти на пенсию по выслуге лет, но не работать нельзя: нужны деньги. На лекарства (по бесплатному рецепту положены не все препараты), на специальные поддерживающие смеси для зондового питания, на кремы и присыпки по уходу за кожей. Женщина со страхом думает о времени, когда все-таки придется уйти на пенсию. Рассказывает, как помогли ей продуктовые наборы: благотворительный фонд РМК придумал раздавать продуктовые наборы в тяжелое время пандемии и изоляции, когда люди теряли работу. Но увидев, что тяжелые времена для многих людей так и не закончились, продолжили их раздавать.

Когда-то в первый год Венера Григорьевна пыталась предъявить водителю гражданский иск. У нее были основания для удовлетворения, поскольку автомобилист управлял средством повышенной опасности и должен был просчитать все риски.

Суды, как правило, принимают решения в пользу потерпевшего, но то заявление в суд женщина составляла сама, когда лежала с дочерью в очередной больнице. Документ она составила неправильно, ей направили предписания устранить ошибки. Чтобы нанять юриста, не было денег, заниматься и разбираться самой не было времени. Тогда все деньги и силы мама вкладывала в то, чтобы поставить дочь на ноги и была воодушевлена этой идеей.

Поэтому Венера так ни разу и не видела водителя, не разговаривала с ним. Знала только, что он молод, как и ее дочь. Матери водитель не позвонил ни разу. Лишь родители этого парня передали ей 30 тысяч рублей вскоре после аварии.

Пока человек жив, потенциал всегда есть

— Нулевой реабилитационный потенциал может быть у человека, только когда он умер. Тогда ему действительно ничего не поможет, — говорит руководитель общественной организации «Метелица» Светлана Самара.

Мы рассказали Светлане историю про учителя из уральского города и ее дочь.

— Отрицательный потенциал ставят очень часто, но забывают предупредить родителей, что это ситуация только на данный момент, — объясняет руководитель «Метелицы». — Но, конечно, надо видеть документы, смотреть на человека. Чаще всего родные остаются одни с бедой, в одиночку, без медицинских знаний, они не могут понять, определить, что именно нужно их близкому после таких травм. Дети лежат годами, потихоньку угасая. У меня все пациенты такие, которых мы забираем. Забираем, потом оспариваем ИПР, доказываем, что потенциал есть. Просто у каждого он свой. Но восемь лет — это очень, очень большой срок. Есть люди, которые лежали по девять лет, но потом, начав занятия, начали вставать.

Другое дело, когда не сохранен интеллект… Хотя это тоже понятия относительные. Я сужу по конкретному примеру, вот ситуация: я забирала девушку в вегетативном состоянии, как говорят о таких, «овощ», с документом о недееспособности. Прошло 2,5 года, функции мозга восстанавливаются, она учится ходить. Хотя обнадеживать такими примерами ни в коем случае нельзя: в одном случае получилось, в другом — никак. Наверно, в этой конкретной ситуации нужно сейчас поддержать маму, чтобы ей хватило сил ухаживать за дочерью. И материально, конечно, и волонтерской помощью в каких-то бытовых моментах, — рассказала Светлана Самара.

В Дегтярске есть волонтерская организация «ПРО Добро» при центре по работе с молодежью. Руководитель волонтерского проекта Анастасия Мирошникова знает Венеру Григорьевну с детства: женщина была у нее вожатой в пионерском лагере. Сейчас заходит, навещает ее, помогала написать обращение меценатам.

— Готовы помочь и помогаем во всех бытовых моментах: сходить в магазин, привезти продукты, — говорит Анастасия. — Но вот организовать раз в неделю прогулку, вытащить коляску даже для нас проблема. У нас замечательные ребята-волонтеры. Но все они дети, школьники. Активная молодежь, та, что обычно идет в волонтеры, после школы уезжает учиться в Екатеринбург, живут там.

Можно ли спустя восемь лет привлечь водителя к ответственности?

— Срок исковой давности по компенсации морального вреда составляет десять лет. Стандартный трехгодичный срок исковой давности на него не распространяется, — объясняет екатеринбургский юрист Юлия Федотова. — Есть достаточно спорный лично для меня момент: должен ли водитель нести ответственность, если его вина не установлена? Но закон на этот счет говорит, что владелец источника повышенной опасности несет ответственность в любом случае. Исключения — это умышленные действия пешехода. В случае нарушения ПДД пешеходом размер выплат может быть снижен, но не освобожден окончательно. Я готова помочь в этой ситуации обратиться с иском в суд.

Мы писали еще об одной подопечной общественной организации «Метелица» — Лену с восьмого этажа скинул ее парень. Несмотря на плохие прогнозы, девушка не только выжила, но и заново научилась ходить, поступила в институт.

Также «Метелица» помогала родным врача из Тулы, которого парализовало после ошибки коллег.