«Попал под суд, спасая девушку». Уралец — о том, как две дозы наркотиков чуть не сломали ему жизнь

27-летний екатеринбуржец Евгений решил поделиться своей историей, прочитав на E1.RU рассказ 25-летней Анны Лейбович. Жительница Екатеринбурга открыто под своим именем рассказала о печальном шестилетнем опыте употребления наркотиков, реабилитации и о том, что ей по-настоящему помогло.

Мы встретились с Евгением в нашей редакции: симпатичный, с виду спортивный парень. Его история — о том, как можно сломать себе жизнь даже после одной-двух доз. Евгений употреблял синтетические наркотики всего два месяца, но до сих пор ощущает последствия этого опыта. Вот как он рассказывает об этих событиях:

— Со Светой я познакомился в интернете, случайно наткнулся на ее страницу во «ВКонтакте», она мне очень понравилась. Списались, встретились. Ей было 20 лет, закончила среднюю школу, приехала из области, хотела найти работу продавца в Екатеринбурге. Одно время мы просто встречались. Я полюбил ее, она переехала ко мне на съемную квартиру.

О том, что Света употребляет наркотики, я узнал через несколько дней после того, как мы стали жить вместе. До этого тема наркотиков, закладок была далека от меня. У меня была хорошая, любимая работа на Уральском электромеханическом заводе, я по специальности — монтажник электронной аппаратуры. Увлекался спортом: бегал на соревнованиях сначала за сборную техникума, потом за завод. Любил велосипед, на работу ездил только на нём.

Я решил вытащить Свету из этого. Разговаривал с ней, она соглашалась, а потом убегала из дома в компанию. Я искал ее, вызванивал. Она возвращалась, обещала, что это в последний раз, а потом и обещать перестала, сказала: не брошу, потому что не могу. И я не мог ее бросить, потому что любил. Очень боялся, когда она уходила неизвестно куда. Чтобы хоть как-то уберечь ее, сказал: кури дома. За «весом» я стал ездить сам, покупал на свои деньги.

К нам в квартиру стали приходить ее друзья. Употребляли они соли АПВП (альфа-ПВП — тяжелый синтетический наркотик, оказывает стимулирующее действие на центральную нервную систему. — Прим. ред.). Кто-то их курил, кто-то даже пускал по вене. Я смотрел, как менялось их поведение: все становились взвинченными, подозрительными, агрессивными.

Я тогда хорошо зарабатывал, около 50 тысяч в месяц. Но теперь появились дополнительные расходы: надо было покупать дозы для Светы и ее друзей. Казалось, что под моим контролем это будет безопаснее. Когда денег не хватало, брал займы. Я любил ее и очень переживал: что делать, правильно ли я делаю? Ведь я понимал, что наркотики для нее важнее меня, наших отношений, важнее всего.

Я был в состоянии нервного срыва, а в это время на моих глазах она и ее приятели были вне всех проблем и переживаний. Вроде как жили в свое удовольствие. Так я сломался и тоже стал употреблять. Хотя в момент употребления никакого удовольствия не было: я был подозрительным, мог долго стоять у глазка: казалось, что кто-то стоит за дверью. Бегать я перестал. Мышцы ослабли быстро, масса спала, я похудел, под глазами появились синяки, щеки тоже запали.

А через два месяца меня задержали с дозой, которую я нес домой. Против меня возбудили дело по 228-й статье (хранение с целью употребления). Было еще административное дело за то, что находился в общественном месте (на улице) в состоянии наркотического опьянения. Я не отрицал своей вины, мне ничего не подкидывали, чтобы утяжелить статью. Признался во всём, собрал характеристики для суда. С работы я тут же уволился, чтобы не подставить начальство: все-таки оборонное предприятие, работа с гостайной.

На мне висели кредиты, которые я уже не мог выплачивать. Чтобы погасить их, начал брать другие кредиты. По административной статье я мог заплатить штраф 5000 рублей или отсидеть трое суток в КПЗ. С деньгами было плохо, поэтому выбрал второй вариант. Платить за квартиру стало нечем. Я рассказал обо всём родителям — они живут в небольшом свердловском поселке. Мама сказала, чтобы я срочно переезжал к ним. Когда жил в родительском доме в ожидании суда, мне было не по себе, чувствовал вину, хотя меня никто уже ни в чём не упрекал.

Повезло, что мне не стали ломать жизнь и отправлять за решетку — наверное, помогли хорошие характеристики от участкового, с работы и с места жительства. Судья вынес приговор: 180 часов обязательных работ. Также я был обязан встать на учет у нарколога по месту жительства. Я всё сделал как надо: каждый месяц ходил на приемы к наркологу, сдавал анализы крови, посещал психолога. Психолог в районной наркологической клинике, кстати, замечательная, работала не для галочки. На беседы с ней, на групповые занятия я ходил с удовольствием. Когда пришел на первые приемы, то был разбит, сломлен. Она потом призналась, что хотела отправить меня на лечение в психиатрическую клинику, боялась за мое состояние. Но я справился сам.

Со Светой я расстался. Это мне далось очень тяжело. Как по-живому резал, разрывая эти отношения, но это был тупик. Разве можно помочь человеку без его желания?

У меня особо не было времени, чтобы тонуть в переживаниях и страдать. По специальности я устроиться не мог: знал, что будут требовать справку от нарколога. Поэтому пошел работать в крупный сетевой магазин, выкладывать товар на прилавки. Справки там не требовали, но был обязательный медосмотр сотрудников. Психолог тогда спросила меня, состою ли я на учете. Я честно ответил: да. Она удивилась, сказала, что в первый раз столкнулась с таким признанием, попросила заключение от моего лечащего врача о том, что я могу работать. Я принес нужную справку, мне поставили штамп «годен», без кода и диагноза. Работодатель так ничего и не узнал. Каждое утро я на два часа ездил на обязательные работы, убирал кладбище: подметал, спиливал сломанные деревья. Из-за опозданий меня попросили уволиться. Но ничего — нашел другую подобную работу, познакомился с девушкой. Конечно, то задержание и всё, что произошло, было к лучшему для меня.

Сейчас, спустя два года, меня сняли с учета. Вроде бы теперь этот диагноз не должен нигде всплыть, но я все-таки не знаю, смогу ли сейчас работать по специальности на серьезном предприятии, с судимостью по 228-й статье. Скрывать бесполезно: служба безопасности тут же пробьет судимость. Но, может быть, мне снова дадут шанс? — выразил надежду Евгений, заканчивая свой рассказ.

Почему люди боятся официально обращаться к наркологу

Многие уверены: обращение к наркологу — так называемая «постановка на учет» — ставит крест на будущей жизни. Можно попрощаться с водительскими правами, да и работу хорошую не найдешь: кто возьмет наркомана? Главный нарколог УрФО, главврач областной наркологической больницы Антон Поддубный объяснил, почему не надо избегать обращаться за помощью в государственные больницы.

— Если человек обращается за наркологической помощью — значит, он имеет заболевание, — говорит нарколог. — Чтобы помочь ему, нужно установить диагноз. Мы лечим заболевание: наркологическую зависимость или синдром пагубного употребления, как сейчас это называют. В любом случае это заболевание по МКБ-10 (международной системе классификации болезней. — Прим. ред.), и ограничение на управление транспортным средством, владение оружием связаны именно с диагнозом. Никто же не будет отрицать, что человек, который находится в стадии активного употребления, опасен при управлении машиной?

«Учет», а точнее, диспансерное наблюдение — это механизм, когда человек с диагнозом обращается за наркологической помощью и проходит курс лечения, тестирования, получает психологическую поддержку и подтверждает свою ремиссию. Специалисты контролируют состояние пациента, его трезвость. Длительность наблюдения составляет от года до трех лет, благодаря этому возможно снятие диагноза и всех ограничений, которые были с ним связаны. После этого человек может управлять машиной и получить право на владение оружием. Но для этого нужно подтвердить центральной врачебной комиссии свою ремиссию.

— Чтобы встать на наблюдение, нужно написать заявление. Многие ошибочно думают: если один раз попал в наркологию (допустим, доставили на скорой в наркологию в состоянии психоза), а потом не появляешься у нарколога, то через какое-то время диагноз автоматически снимается. Нет, он никуда не исчезнет. Диагноз нужно снимать лечением, наблюдением, — объяснил Антон Поддубный.

— В дальнейшем это может как-то повредить человеку, например при устройстве на работу?

— Нет. Это врачебная тайна. Мы имеем право давать такую информацию лишь в особых случаях, при запросах правоохранительных органов. Надо понимать, что это инструмент безвозмездной помощи, а не репрессивная мера. Бояться его не нужно. Тут не стоит вопрос, надо или не надо этого стыдиться. Надо понимать, что это болезнь, — подчеркнул нарколог.

Мы рассказывали историю Кристины Бальчевой. Несколько лет назад она умирала от рака и наркотиков. Ее при жизни «случайно» признали умершей, но она выжила и сейчас помогает другим.

Почитайте также интервью с главным токсикологом Свердловской области о том, чем опасны синтетические наркотики.