«Владислав Валентинович, мы всё теряем». Кто и зачем топит клинику святого миллиардера

— В кругу состоятельных людей меня считают чудаком и не скрывают этого, я не обижаюсь, — признавался когда-то Владислав Тетюхин, олигарх, занимавший 153-е место в рейтинге самых богатых бизнесменов России.

Два года назад, 11 апреля, Владислав Валентинович умер. Ученый, бизнесмен, меценат. Последнее дело его жизни — Уральский клинический лечебно-реабилитационный центр. Специализация центра — протезирование суставов и реабилитация. Тетюхин вложил в строительство госпиталя собственные миллиарды. Теперь этот медицинский центр носит его имя. Мы побывали в Нижнем Тагиле, чтобы увидеть, что происходит с наследием мецената.

Предприятие в Верхней Салде, выстоявшее в девяностые — время рейдерских захватов, — Тетюхин потерял в двухтысячные. Госкорпорация вынудила его продать свой пакет акций. И именно государству Владислав Валентинович уступил. Тогда, в 2006 году, на одной из пресс-конференций, которую проводили по поводу перемен на предприятии и его будущего, он объяснил свою позицию: жизнь человека быстротечна, государство вечно. Он продал свой пакет не торгуясь, по заниженной цене.

Его партнер по бизнесу Вячеслав Брешт, с которым они создавали предприятие, тоже вынужденно продав свою долю, эмигрировал.

Начинающий санитар

Насчет эмиграции для Тетюхина и речи не шло. Он был патриотом, и это выражалось не в словах, а в поступках. После ухода из бизнеса у него начался новый этап в жизни, появилась новая цель и смысл.

— В кругу состоятельных людей меня считают чудаком и не скрывают этого, я не обижаюсь. В последние часы своей жизни принято итожить прожитое. Мои воспоминания будут весьма увлекательными, и я сочувствую тем, кто будет видеть только то, как он считал бабки. Неинтересно это. Медицина — это моя главная любовь после титана и авиации. Если все получится, результат принесет мне гораздо больше радости, чем титановая отрасль, потому что для меня это не профессиональная сфера и даже не хобби, а нечто совершенно новое и интересное, это естественный переход титана на служение человеку. Слушайте, мне всего восемьдесят! Какой я патриарх? Предлагаю вместо «патриарха» говорить «начинающий санитар».

Эти слова Владислава Тетюхина — цитата из документального фильма. Десятиминутную короткометражку снимали в 2019 году к пятилетию Уральского клинического лечебно-реабилитационного центра.

Владислав Валентинович не раз охотно рассказывал в интервью, с чего началась история его госпиталя.

Катаясь на горных лыжах, он повредил сустав и попал в немецкую клинику, где его быстро снова поставили на ноги. И он загорелся идеей создать такую же клинику на Урале, в глубинке. По его задумке, это должен быть современный медицинский центр, не хуже европейских, с лучшими врачами и оборудованием. Там будут протезировать суставы, заново ставить людей на ноги. Для пациентов — бесплатно, по квотам от государства. Он готов был вложить свои миллиарды. С этой идеей он пришел к руководителям региона.

Идею Тетюхина поддержал губернатор Свердловской области Евгений Куйвашев. Очереди на протезирование были тогда огромные, люди годами ждали операций. Строительство центра в Нижнем Тагиле обошлось в 5 миллиардов рублей, из областного бюджета было потрачено 1,2 миллиарда — их выделили в качестве займа через Корпорацию развития Среднего Урала.

Сам Тетюхин вложил в строительство около 3 миллиардов — деньги от продажи акций ВСМПО. Он пригласил на Урал лучших врачей со всей страны: хирургов, ортопедов. Закупили самое современное оборудование.

В 2014 году в госпитале прооперировали первого пациента — это была учительница из Верхней Салды.

И местные, и федеральные власти к госпиталю относились благосклонно. Путин лично давал распоряжение министру здравоохранения Скворцовой поддержать центр, губернатор во время визита на Урал главы государства замолвил слово за уникальный центр эндопротезирования. Но все-таки для некоторых чиновников госпиталь с его современными технологиями оказался нежелательным конкурентом государственной медицине.

С одной стороны, госучреждения тоже нуждаются в поддержке в виде госзаказов. С другой — спросите пациентов, где они хотят оперироваться: в муниципальной больнице с палатами на десять человек или в тагильском центре. С палатами на двоих, с человеческим отношением со стороны всего персонала от врачей до санитарок, с просторными красивыми коридорами, где на стенах висят картины Ван Гога и Ренуара. Копии, конечно, но приятно. Картины Владислав Валентинович подбирал лично. Большинство пациентов выберут госпиталь. Но нас никто в этом случае и не спрашивает.

С первых же дней создания центра Тетюхин добивался квот от государства, чтобы госпиталь работал при полной загрузке. Ходил по кабинетам, объяснял, что без поддержки все просто погибнет. Он-то был уверен, что те же рабочие Вагонки или пенсионерка из какой-нибудь глухой деревни, ни разу не выезжавшая за границу, достойны лечиться в его центре европейского уровня. Он не понимал самой системы распределения госзаданий через аукционы и спорил с ней. Считал дикостью разыгрывать через торги оказание медицинской помощи. Когда выигрывает не качество, а тот, кто предложит удобную цену. Чтобы добиться квот, центру приходилось эту цену существенно снижать.

И в этой борьбе, в хождении по чиновникам, Тетюхин провел последние месяцы и дни своей жизни. Тогда очень помогали личное имя Тетюхина, его авторитет.

До последних дней просил чиновников

11 апреля 2019 года Владислава Тетюхина не стало. Бывший губернатор Свердловской области Эдуард Россель рассказывал нам об их последнем разговоре по телефону. «Я ухожу из жизни, надо определиться, что с клиникой», — сказал ему меценат. Тогда, весной 2019-го, снова остро встал вопрос нехватки квот и выживания госпиталя.

Диагноз Владиславу Валентиновичу поставили в 2016 году.

— И эти три года он работал и лечился, график у него был очень тяжелый: улетал на неделю на лечение, потом возвращался, неделю работал, снова улетал. Он брал отдых на месяц за это время всего два или три раза — после тяжелых курсов лечения, — вспоминает нынешний руководитель центра Алексей Щелкунов.

6 марта 2019 года мы собирались встретиться с Владиславом Валентиновичем в его центре — он всегда лично общался с журналистами, звал в гости, с гордостью показывал палаты и операционные.

Но встретиться не удалось. Он тогда срочно выехал в Екатеринбург.

— Тогда, 6 марта, он был у губернатора Евгения Куйвашева, — говорит нам Алексей Щелкунов. — Губернатор на той встрече поддержал его по всем вопросам.

А через несколько дней после приема у Куйвашева Владислав Валентинович оказался в больнице, пообещав нам по телефону, что через неделю его обязательно выпишут и он примет нас в центре. Мы тогда не знали, что его состояние было очень тяжелым. Попрощались: «Выздоравливайте». Он засмеялся: спасибо!

...Сейчас, спустя два года после смерти Владислава Валентиновича, наш разговор в центре был тяжелым. Буквально накануне Корпорация развития Среднего Урала подала в суд на центр имени Тетюхина. КРСУ собирается взыскать с лечебного учреждения около 89 миллионов — часть того самого займа на строительство, выделенного из областного бюджета через эту компанию. Часть долга госпиталь должен был вернуть еще год назад. Выплатить эти деньги в срок центр мог бы лишь в том случае, если бы работал все годы при полной загрузке, не снижая на аукционах стоимость своих услуг.

Есть вариант вернуть долг областным властям в виде доли. Хотя еще два года назад, после смерти Владислава Валентиновича, областные власти говорили, что готовы выкупить долю у наследников — сыновей Тетюхина. Но те не были настроены продавать наследие отца, опасаясь, что центр, отданный целиком государству, превратится в заурядное бюджетное учреждение. Пропадет сама идея быть лучшими во всем.

Болезненного вопроса, связанного с судом, мы не касались. В центре пока не могут прокомментировать ситуацию.

Больше года назад центр наконец-то начал получать федеральные квоты на эндопротезирование коленных суставов — этого много лет добивался Тетюхин. Но при этом центру не дали областных квот. Свердловский минздрав объясняет ситуацию некоторым изменением законодательства и обещает решить проблему. Поясняя при этом: в точно такой же ситуации, без квот, оказались другие медцентры, например «УГМК-Медицина», Микрохирургия глаза. Во всех комментариях — скрытый упрек: мол, опять тагильский госпиталь привлекает внимание к себе, и вообще клиника коммерческая, пусть решают свои проблемы сами. Хотя все понимают, что перевести именно это учреждение лишь на коммерческие рельсы нереально. Это высокотехнологичная медицинская помощь. Стоимость таких операций — 200–260 тысяч рублей. Оплатить их самостоятельно могут немногие, на поток за деньги такие операции не поставишь.

— Но мы не можем молчать о проблемах, иначе пойдем ко дну, — говорит Алексей Щелкунов. — Мы ведь изначально не создавались как коммерческий проект. Квоты не Тетюхину были нужны, не центру. Его задумка была — чтобы обычные люди лечились в нормальных условиях. Главная идея — сделать такой центр в глубинке. Мы рассчитывали, что федеральный источник будет не вместо региональных квот, а в дополнение к ним. Выяснилось, что деньги в областном бюджете были запланированы на нас в 2020 году, об этом говорили на одном из совещаний. Но запланированы они были по другой статье, требующей софинансирования от федерального бюджета. А на условиях софинансирования мы уже не можем получить эти ресурсы. Ведь мы уже получили свой федеральный госзаказ, второй раз получить квоты за счет федерального бюджета нельзя. Но что мешает прописать квоты в областном бюджете отдельной строкой, без софинансирования?

По основному профилю — эндопротезированию крупных суставов — в центре делается около 1,8 тысячи операций в год. Но это, по словам руководителей центра, около 40% от всей загрузки. Все остальные мощности простаивают. За несколько лет уволилось и уехало сорок врачей. Так, ушли два высококлассных хирурга, которые делали операции на позвоночнике.

— Они работали здесь три года. Пока у нас было госзадание на такие операции. База для вертебрологии у нас мощная. Но с 2017 года задания перестали выдавать. Ну что будут здесь делать врачи? Конечно, они уехали. И опять же не мы, а область, пациенты потеряли двух хороших специалистов.

Алексей Владимирович говорит, что, с одной стороны, вроде и рады за врачей, когда они находят хорошую работу и должности в крупных центрах других регионов. Но с другой — очень грустно расставаться с людьми, которых искал и приглашал на работу еще Тетюхин.

— Конечно, мы вынуждены брать более простые операции. Но это с нашими возможностями как микроскопом гвозди забивать. Остеосинтез, артроскопию (минимально инвазивные хирургические манипуляции) может сделать и начинающий хирург. Наших врачей это, конечно, не устраивает, они ехали решать большие задачи. По мощности мы сравнимы с федеральными центрами, которые также специализируются на эндопротезировании. А они загружены, люди стоят в очереди по два-три года. Ежегодная потребность в таких операциях составляет 280–320 тысяч в год. А делается не больше 150 тысяч в России. А мы простаиваем, врачи уезжают.

Восемь претензий к госпиталю Тетюхина

Главный врач центра Сергей Амзаев работает здесь с 2014 года, переехал на Урал из Серпухова. Сначала был врачом-травматологом. Он кандидат медицинских наук, принимал первых пациентов госпиталя.

Накануне поездки в Нижний Тагил на нашем портале вышло интервью с врачом-ортопедом одной из муниципальных больниц Екатеринбурга. В беседе он, по сути, изложил позицию чиновников, которые пока публично ее не заявляют. А именно — что госпиталь привлекает к себе много внимания, требуя квот. И что сегодня подобные операции можно сделать во многих обычных муниципальных учреждениях.

— Да, вокруг госпиталя много мифов, которыми пользуются чиновники, — говорит главный врач.

Мы собрали все основные претензии к центру и вместе с главврачом попытались разобраться в них.

1. Такие операции могут делать и в обычных муниципальных клиниках.

— Теоретически — да. Но наличие операционных в учреждении ничего не говорит о качестве оказываемой услуги. Доказано: если у доктора малый опыт в эндопротезировании суставов (менее 100–150 операций в год), то риск осложнений возрастает. Так, на ревизию (повторную операцию) попадает 25–40% прооперированных. А это большой риск для больного. Еще один момент: в больших клиниках часто идет «перекрест» ортопедических пациентов с другими. Это увеличивает риск инфекционных осложнений. Поэтому мы и говорим о бессмысленности «размазывания» операций незначительными объемами по многим больницам. А потом уже с осложнениями многие пациенты попадают к нам или в другие профильные центры на ревизионное оперирование. А это сложнее и стоит в 6–8 раз дороже первичного протезирования — то есть это дополнительная нагрузка на ТФОМС.

Эффективнее и рациональнее централизованное оказание высокотехнологичной медицинской помощи. Куда проще содержать и развивать в регионе один мощный центр с опытными хирургами, где внедряются новые технологии, чем несколько кабинетов в разных местах.

2. Центр создавали, не учитывая потребностей в таких операциях, его мощности избыточны.

— Строительство центра и выбор его основного направления согласовывались с экспертными оценками ситуации, которая на тот момент складывалась в здравоохранении. Например, в 2014 году в листе ожидания свердловского минздрава на эндопротезирование было шесть тысяч человек. Люди ждали от года до четырех лет. Лишь к 2015–2016 годам очередь начала уменьшаться. Поясню, что лист ожидания не до конца отражает реальное положение вещей. В него попадают люди, которые, как они сами говорят, прошли все круги ада, врачебные комиссии, многочисленные консультации. И лишь дойдя до минздрава, попали в очередь. Сколько людей, живущих в маленьких городах и деревнях, действительно нуждаются в помощи — такой статистики не ведется. Тут скорее можно говорить о недостаточном выявлении тех, кому нужна помощь.

3. Создатели центра допустили ошибку, не вписав его в программу госгарантий.

— Это неправда. Пример: в одно время с нашим центром создавались профильные клиники по ортопедии и травматологии в Барнауле, Чебоксарах и Смоленске. Мы географически удалены от этих городов. Поэтому наш центр создавался для жителей не только Свердловской области, но и ближайших регионов. И это согласовывалось на всех уровнях и со всеми инстанциями, хотя, конечно, мы подчиняемся свердловскому минздраву. С самого начала предполагалось наше участие в федеральной и региональной программе госгарантий — таковы были договоренности. И только по такой схеме мы можем оптимально использовать наши мощности.

4. Можно обойтись и без всех супертехнологий и дорогого оборудования.

— Та же компьютерная навигация незаменима при оперировании пациентов, у которых ранее были травмы и операции. А если говорим об эндопротезировании коленного сустава, то, по всем европейским стандартам, чтобы правильно смоделировать положение протеза, нужен тотальный снимок от тазобедренного сустава до голеностопа. Как правило, врачи (в других учреждениях. — Прим. ред.) довольствуются лишь локальным снимком коленного сустава и просто не знают, что происходит выше и ниже сустава, который собираются оперировать. Специальная компьютерная программа учитывает массу деталей перед операцией и предупреждает возможные осложнения. И я не знаю ни одной больницы в нашей области, где такие технологии есть и применяются в полном объеме.

5. При качественной операции реабилитация не обязательна.

— Ведущие ортопеды с мировым именем говорят: 50% успеха в восстановлении зависит, действительно, от качества операции. Но остальные 50% — реабилитация. Быстро и эффективно поставить человека на ноги может только врач-реабилитолог. Подчеркну, речь идет об использовании современных технологий и тренажеров с обратной биологической связью, они позволяют врачу контролировать состояние пациента, подбирать правильно нагрузку и программу. Насколько эффективна и нужна так называемая реабилитация, которая проводится в большинстве непрофильных клиник при помощи эспандера, палочек и лестницы, действительно судить сложно.

6. Центр пытается заработать за счет других больниц области.

— Если говорить об эндопротезировании коленного сустава, в 2020 году наш центр вошел в список медорганизаций, которые получают федеральное госзадание. Это деньги, выделяемые федеральным бюджетом. Региональные и муниципальные больницы находятся в ведении областного бюджета.

7. Врачи центра работают в комфортных условиях на плановых операциях. В отличие от медиков муниципальных больниц, которые принимают и днем и ночью экстренных пациентов с травмами.

— С 2014 года (то есть с момента открытия!) мы много раз выступали с инициативой, чтобы нас включили в приказ по маршрутизации по профилю «Травматология». Если это будет сделано, мы сможем оказывать в том числе экстренную помощь. Все возможности для этого есть. Мы готовы для экстренной помощи.

8. Госпиталь не хочет развивать другие направления.

— Основное направление — травматолого-ортопедическая помощь. Но при этом мы никогда не позиционировали себя как моногоспиталь. У нас есть такие направления, как гинекология, урология, отоларингология. У нас есть поликлиника, где врачи ведут приемы по 16 направлениям! Но это еще не все. Мы не раз выступали с инициативами по реабилитации, например, кардиологических и онкологических больных. Речь идет не об операциях, а о реабилитации и дальнейшем наблюдении таких пациентов. Сейчас этих людей просто выписывают в неизвестность, и хорошо, если человек живет в большом городе и ему есть куда обратиться. А что делать жителям маленьких муниципалитетов, где не то что нет кардиолога, а вообще вместо терапевта фельдшер? Мы, имея мощную диагностическую и реабилитационную базу, можем помочь таким людям.

Одну из первых пациенток госпиталя мы встретили, уже уезжая оттуда. В коридоре. Пенсионерка Светлана Грибанова в очередной раз пришла выяснять, что же случилось, почему ее не могут прооперировать здесь, рядом с домом, — она живет в Нижнем Тагиле.

Светлана Викторовна сама бывший медик, фельдшер. В 2014 году ей протезировали коленный сустав. Тогда она попала сюда по квоте от области. Через четыре года прооперированная нога снова стала болеть. Объяснили: это бывает из-за возрастных изменений в организме, нужна повторная операция, ревизия сустава. Два года женщина пытается снова попасть в центр.

— За это время и второй сустав развалился. Сказали, это из-за того, что он принимает всю нагрузку на себя, — говорит Светлана Викторовна. — Писала во все инстанции. Пришел ответ из федерального Минздрава: присылайте документы. Отослала — отправили в Курган (Национальный медицинский исследовательский центр травматологии и ортопедии имени Илизарова. Возможно, на тот момент остались федеральные квоты именно в это учреждение. — Прим. ред.). Почему в Курган, если дома, рядом, такие операции делают? Как я туда поеду, как доберусь? Я с тростью с трудом хожу. Мне в автобус и не забраться одной. Звонила в министерство, возмущалась, почему в Курган, если дома можно?!

Объяснять историю с квотами и маршрутизацией пенсионерке никто не стал. Положили трубку.

— Думаю, может, Путину написать? — возмущается Светлана Викторовна. — Абсурд какой-то, почему я должна ехать? Так и хочется сказать: Владислав Валентинович, мы все теряем!

Прочитайте наше интервью с Владиславом Тетюхиным — мы были в его госпитале в 2015 году, уже тогда он боролся за выживание своего центра.

А вот пять высказываний Владислава Валентиновича о здравоохранении, любви к людям и работе.