«Что вы, уроды, приехали в этих костюмах?»: врач скорой рассказала о работе во время пандемии

Полина Капустина — врач педиатрической бригады скорой помощи. Она работает на 15-й подстанции, которая встречала первых пациентов с COVID-19, поэтому с самого начала пандемии Полина Павловна лечит и детей, и взрослых. 20 лет назад она пришла на скорую вместе с отцом — врачом реанимационной бригады. Первый свой вызов она не сможет забыть никогда: Полина приехала к своему однокласснику, который умер от передозировки наркотиков. С тех пор она решила, что будет спасать людей. Мы поговорили с доктором о работе во время пандемии и о том, чего лишены врачи скорой.

— Расскажите о работе во время пандемии, как она изменилась? С чем вы столкнулись?

— Когда заведующая сказала, что мы будем работать в инфекционной бригаде, мы ничего не поняли. Сначала было все лайтово, в основном были завозные случаи: москвичи и питерцы. А сейчас мы расхлебываем последствия майских праздников. Люди болеют семьями, подъездами, болеют тяжело. Раньше люди смеялись, даже была какая-то агрессия: «Что вы, уроды, приехали в этих костюмах?», а сейчас немного испугались, заболеваемость растёт. Часто болеют те, кто сходил на день рождения родственников. Дети переносят болезнь легче, но количество случаев увеличилось.

Нагрузка увеличилась и на стационары, мы возим и в область, и по городу. Но большое спасибо коллегам и руководству, я вообще считаю, что скорая помощь — это собрание красивых и умных. Я читаю в пабликах, что где-то в Вологодской области маски шьют сами, мы ничего сами не шьем и не покупаем, конечно, наш главный врач молодец, он полностью обеспечил нас средствами индивидуальной защиты. Начальство вообще во всем понимают нашу боль, потому что и сами раньше работали в бригадах, ездили на вызовы. Внутри мы соблюдаем все правила: масочный режим, держим дистанцию в обеденное время, отменили рукопожатия.

Другие подстанции, наверное, немного не понимают нашу специфику работы, они думают, что мы получаем большие деньги и при этом ничего не делаем, но сутки очень тяжёлые. Особенно в ливень — приходится переодеваться на улице под этим дождем, одежда вся мокрая. Мы обрабатываем машину хлоркой, из-за этого глаза слезятся и тяжело дышать, нос закладывает, очки запотевают, снять их нельзя. Все это течет, все зудит, чувствуешь себя запеченным картофелем в мундире или селедкой под шубой. Морально очень тяжело, когда вызов за вызовом идет.

Один вызов может длиться и по 3–5 часов. Например, когда пациента везешь из далекого края города на компьютерную томографию в центр, а там очередь. Сейчас таких центров три: на Чапаева на базе туберкулезного диспансера, в 14-й и 24-й больницах.

— У вас есть разные костюмы, мы видим белые, зеленые, одни плотнее, другие тоньше. Какие для чего предназначены?

— В основном мы работаем в костюме инфекциониста. Белый комбинезон с синими лентами мы надеваем на ОРВИ без контакта. Любое ОРВИ сейчас воспринимается как группа риска по коронавирусу, поэтому, если при вызове контакт отрицают, костюм мы все равно надеваем. В приемном отделении, куда, возможно, придется ехать, будет контактный, мы не знаем, где можем встретить его. Но чаще всего нас посылают на профильный вызов — к контактным или подтвержденным заболевшим.

Темно-зелёные костюмы — это «кварцы», их мы надеваем на подтвержденный коронавирус и в самых тяжелых случаях. Эти костюмы многоразовые, после вызова их обрабатывают в 40-й больнице. Кварцевые костюмы мы в машине не возим, у нас с собой только костюм инфекциониста, он хороший, многослойный. После каждого пациента все утилизируем, складываем в специальные жёлтые пакеты. Мы максимально защищаемся, так как возвращаемся домой после смены. Каждые четыре дня нас проверяют на COVID, и в этот же день результат готов. Заведующая у нас даже спать не ложится, пока не придут все результаты.

— Как вы пришли в скорую? Расскажите о первых воспоминаниях?

— Я врачебный ребенок, мама невролог-психиатр и папа анестезиолог-реаниматолог. Врачебные дети немного отличаются от других детей.

Впервые на скорую я пришла в 1999 году. Мне было 17 лет, я была подростком в розовых очках, читала «Анжелику», плакала в подушку по ночам и ждала принца. А вокруг — преступность и безденежье, мы только пережили дефолт 1998 года. Мой папа работал в бригаде реанимации на скорой. Как-то вечером он пришёл домой и говорит: «Собирайся, завтра мы идем на смену. Только возьми с собой еду, как положено, мы уходим на сутки». Я взяла пару бутербродов, думаю, ну что там, всего лишь сутки. Это был переломный день в моей жизни. Папа сказал, что я увижу жизнь с другой стороны.

В то время было очень много наркоманов, они были моими ровесниками, вот на такие случаи мы приезжали чаще всего. И в первый день моего знакомства со скорой мы с папой приехали по такому вызову к моему однокласснику, он лежал без сознания от передозировки наркотиков. К сожалению, когда мы приехали, он уже умер, доза была слишком большой. У нас только закончился учебный год, буквально вчера на уроке сидели, а тут такое. Этот случай сильно повлиял на мой выбор.

Вся моя спесь наглого подростка сошла на нет, я так загорелась желанием спасать людей, мне казалось, что папа — герой в белом халате, хотелось быть похожей на него. На самом деле врачом я хотела быть с детства. Мой дядя тоже работал анестезиологом-реаниматологом на скорой. Но в 17 лет в бригаду меня никто не брал, я просто каталась с папой, помогала ему. Меня все больше это затягивало, все лето перед поступлением в медицинский я провела с ним на вызовах и уже знала, куда я иду, усиленно готовилась к экзаменам. Я поступила на педиатрический факультет.

Как только мне исполнилось 18 лет, сразу устроилась в скорую. Помню, как ждала своей первой смены.

Так и работала в этой бригаде, параллельно еще выезжая на вызовы с папой.

— Почему именно педиатрическое направление?

— В то время поступить на лечебный факультет было очень сложно, с первого раза по баллам я прошла на педиатрию, подумала, что так нужно. Раньше работа была легче, детского населения было меньше, поэтому параллельно ездила в реанимационной бригаде с папой. После института я пошла работать педиатром. Сначала была медсестрой в педиатрической бригаде, после шестого курса стала врачом-педиатром. Когда я родила, пришлось на какое-то время уйти из скорой работать участковым в поликлинику: мне нужно было по ночам быть дома.

— Вы вернулись за драйвом? Как это произошло?

— Да, хоть работа в поликлинике мне нравилась, но все равно чего-то не хватало. Однажды я шла на вызов, смотрю, стоит скорая. У меня сразу мысли в голове, что я должна быть там, с ними. В тот момент я поняла, что нахожусь не в своей тарелке, и вернулась. Перерыв был примерно три года, после второго декрета я сразу вышла на скорую и пошла учиться в ординатуру по анестезиологии-реаниматологии. Я прошла серьезный конкурсный отбор, поступила туда и в этом году, в июле, сдаю экзамен, получаю сертификат анестезиолога. Но я уже работаю в 36-й больнице анестезиологом. Сейчас я работаю на вызовах с ковидными случаями. Мы живем в исторический момент. Моя дочь очень мной гордится и тоже планирует идти в медицину.

— Какие проблемы вы видите на скорой?

— В медицине потребительский экстремизм, к сожалению, развит, особенно в отношении к педиатрической скорой помощи. Скорая принимает все детские вызовы, и этим часто злоупотребляли до пандемии коронавируса. Сейчас на врачей обратили внимание, и мы очень надеемся, что уважительное отношение к врачам сохранится после сложного коронавирусного времени. Мы бы хотели, чтобы и наш труд в дальнейшем оплачивался так же, ведь кадров не хватает, потому что в медицине трудно было на одной ставке заработать на жизнь.

Я периодически возвращаюсь домой никакая, особенно если в реанимации на моих глазах умер пациент. Ты все равно переживаешь, и частичку души им отдаешь, потому что ты качаешь, стараешься спасти, выкладываешься по максимуму, это очень сложно.

А когда твоими пациентами оказываются дети, к этому никогда нельзя привыкнуть. Ты еще невольно проецируешь это на своих детей, так делать нельзя. Со временем я научилась с этим справляться. Раньше я думала: «Блин, у меня же дочка такого же возраста». Но если не искоренить эту привычку, можно погибнуть.

Но скорая — это одна большая семья, врачи и фельдшеры всех подстанций так или иначе знают друг друга. За каждым именем стоит какая-то судьба. На скорой складывается много пар, потому что врача скорой поймет только врач скорой, потому что тяжело, когда ты отсутствуешь сутками, приходишь домой и спишь полдня. Тут важна выдержка, понимание, и не каждый может это понять.

Раньше мне казалось, что я очень много времени посвящаю работе, а не моим детям, и я винила себя, считала, что недостаточно хорошая мать. Сейчас это все ушло, потому что мои дети гордятся мной, и даже готовы идти по стопам, продолжится врачебная династия. Они были лишены моего внимания.

— Как к этому относятся учителя, воспитатели? Что вам говорят дети?

— Воспитатели в садике у сына иногда меня не понимают — если они сказали вырезать цветы к 9 Мая, то они считают, что мы должны вырезать и на следующий день принести. Я говорю, что 48 часов не спала, потому что отдежурила сутки на скорой, а следом по ординатуре нужно было дежурить в реанимации.

Но дети у меня замечательные, все понимают. Дочери 14 лет, а сыну 6. Они очень переживают, когда я ухожу на смену. У многих родителей с приходом пандемии начались проблемы с домашними заданиями, а у нас, наоборот, дочь кропотливо делала все сама. Хочу поблагодарить учителей школы № 202, они вошли в мое положение, где я не могу помочь дочери, они делают это за меня.

Знаете, чего нам хочется? Чтобы пациенты были благодарными. Доброе слово и кошке приятно. Надеюсь, что такое отношение к медикам останется. Сейчас стало понятно, что мы одни из самых уязвимых и нужных людей для общества. Нас бьют, а мы летаем.

Портал E1.RU запустил проект «Спасибо, доктор!». Мы познакомим вас с 17 медиками, которые ежедневно борются с COVID-19. Также на нашем сайте стартовал онлайн, в котором мы будем публиковать ваши теплые слова в адрес тех, кто помог вам сохранить здоровье. Вовсе не обязательно, чтобы ваши истории были связаны с коронавирусом. Пишите нам во всех мессенджерах: +7 909 704–57–70.

Один из 17 медиков — инфекционист 40-й больницы, которая приняла первого пациента с COVID-19, также вы можете почитать интервью с уральским эпидемиологом, который вместе с коллегами проводит расследования по каждому случаю COVID-19. А также мы опубликовали интервью с дезинфектором о том, в каких условиях обрабатывают городские подъезды после ковидных больных.