Темнокожий хирург из Кении Мартин Адамс: «Надо мной смеялись, когда я первый в городе надел маску»

— Еще недавно мне казалось, что я как врач видел уже все. Я ведь свою карьеру начал в Первой городской больнице — на станции скорой помощи на 8 Марта в Екатеринбурге. Я пришел туда студентом первого курса. Это были 90-е годы. Отравления от разной бодяги. Молодые ребята, девушки желтые от передозировки, 18-летние ребята сколотые. Грабежи, драки. Как-то при мне киллер расстрелял человека, я встал лицом к стене, чтобы не убрал как свидетеля, гадал, тронет или нет. Не тронул… Потом работал хирургом-онкологом в Каменске-Уральском. Думал, что все уже повидал. Но тут началась пандемия, которая охватила весь мир.

Наш собеседник — хирург-онколог из Кении Мартин Адамс. Уральцы помнят его как ведущего прогноза погоды на ОТВ. Мартин окончил медицинский институт в Екатеринбурге. Работал в скорой помощи — хирургом в госпитале для ветеранов войн, а последние годы делал операции в онкодиспансере Каменска-Уральского. Летом прошлого года он уволился и уехал обратно в Кению, где стал работать онкологом. В Каменске у Мартина осталась семья: жена, тоже врач по профессии, и трое сыновей (младшему три года, среднему — семь, старшему — четырнадцать). Они пока не решились на переезд.

Поездку в Россию Мартин планировал несколько месяцев, от родных свои планы держал в тайне, хотел сделать сюрприз. К жене и детям он успел вернуться за пару недель до того, как в России из-за коронавируса закрыли авиасообщение. Несмотря на то что он прилетел из благополучной по пандемии COVID-19 страны, он честно отсидел две недели на карантине в одиночестве, на съемной квартире. Лишь поздно вечером надевал маску и очки и шел в пустой магазин. Мы встретились на следующий день после окончания его добровольной самоизоляции. И поговорили не только о проблемах нашей медицины, из-за которой он отчасти и уехал из России, но и о сильной ее стороне, которая поможет (он надеется) справиться с новой бедой без таких трагических потерь, как в Италии, где он, кстати, несколько лет учился в медицинском колледже.

— Какая ситуация в Кении с коронавирусом?

— Когда я улетал, было два человека с подтвержденным диагнозом: девушка и ее попутчик. Они летали по работе в Корею, там заразились. Вчера я звонил — уже четыре, тоже завозные. Это немного. В России, когда я прилетел сюда, было около ста, сейчас больше тысячи. (Сейчас, по данным на 31 марта, в Кении коронавирусная инфекция подтверждена у 48 человек, один выздоровел, один скончался. — Прим. ред.) С понедельника в Кении закрылись школы, детские сады, спортзалы. Но люди торгуют на базарах. Я, кстати, был удивлен: в последние дни перед отлетом из Кении официанты стояли у входа в кафе или рестораны и требовали обработать руки антисептиком. То же самое в магазинах, спортзалах, торговых центрах. Когда сюда прилетел, был в шоке. Прилетел в Москву, из одного терминала в другой нас перевозили в автобусе, куда нас набили как шпроты. Люди без масок, я своим соседям раздал маски, сколько хватило — у меня запас большой. Никто не отказывался. Воздуха нет, жара. Когда летел из Москвы в Екатеринбург, соседям я тоже раздал маски. Да и до вылета в Кении в маске ходил, хотя все от меня шарахались.

— Врачи надеются, делают осторожные прогнозы, что к лету с обилием ультрафиолета эпидемия пойдет на спад. Сколько сейчас в Кении градусов?

— 27–28 градусов тепла. Но там пока и нет эпидемии. Все случаи завозные. В Италии все-таки, когда разгоралась эпидемия, было не настолько тепло. Да, есть надежды, что вирус не выживет с наступлением тепла.

— Вы учились в Италии. Можете как врач предположить, почему хуже всего в Италии, где есть высокие медицинские технологии, где был развит медицинский туризм?

— Да, там хорошая медицина, хорошие технологии. Но нет первичного звена, нет контроля над людьми, диспансеризации, нет прикрепления людей за участками. У большинства есть страховка, как автомобильная: больше аварий — дороже страховка, больше болеешь — больше платишь. До последних событий эта система работала. Может, благодаря климату или хорошему питанию. Ну и еще, об этом все говорят: упустили момент. В России санитарные службы наготове всегда, у нас каждый сезон эпидемии, школы на карантин закрывают.

В Кении, например, за год, что я там живу, не было никаких эпидемий. Они не знают, что такое грипп, ОРВИ. Никто не готов организационно к такому. У нас же эпидслужбы всегда в тонусе. Хотя боюсь, что дисциплина наших граждан может подвести. Сейчас слышу от своих знакомых, что все радуются выходным: поедем в баню, на шашлыки. Конечно, благодаря нерабочей неделе контактов, а значит, и заражений будет гораздо меньше, но все равно один больной в той же бане заразит десятерых: в бане все условия для передачи инфекции. И все-таки я надеюсь, что плюсы нашей медицины — развитое первичное звено, опыт борьбы с эпидемиями — нам помогут.

И не только в этом проблема. От каждого аппарата две трубы, они подсоединяются к фильтру, этих фильтров — трубочек пластиковых — нет, их сушат на батарее. Понимаете, они должны быть одноразовые, а их передают от одного к другому пациенту. Сколько можно заразить на этом многоразовом фильтре? Надеюсь, все изменится в лучшую сторону.

— Можете сравнить организацию нашей медицины с Кенией?

— Для меня образец — система советской медицины. Несмотря ни на что, у нашей системы здравоохранения остался стержень, не до конца ее [систему] разрушили. Сейчас мне есть с чем сравнить. В Кении, в Уганде, в Эфиопии — там на каждом углу частная клиника. Порой это хорошие госпитали, сопоставимые с нашей сороковой больницей. Деньги есть — можешь лечиться. Нет страховой медицины, нет организации неотложной бесплатной помощи для населения. Есть один-два государственных госпиталя на город. Там толпы, люди сидят на полу в ожидании своей очереди.

Есть два миссионерских госпиталя, пять долларов консультация [стоит]. Там тоже очереди, но меньше, чем в государственных.

— А если нет денег?

— Там по-другому приспосабливаются. Родственники скидываются, они как страховая компания. Дальние, ближние. Находят врача, дальше благодаря родовым отношениям спасаются. Назначают, кому сколько скинутся: ты богатый — одна сумма, ты победнее — с тебя поменьше.

— Не страшно с такой организацией медицины, если начнется эпидемия в той же Кении?

— Да, это может быть катастрофично для всей Восточной Африки. Единственная надежда на миссионерские организации, что будут развернуты госпитали, так было при эпидемии лихорадки Эбола. ИВЛ — одна из самых дорогих услуг, день в реанимации [стоит] от 500 до 1000 долларов. Другое дело, что сейчас тех, кого выявили с коронавирусом, госпитализировали и лечат бесплатно. Это экстренный случай, все заинтересованы в том, чтобы инфекция не распространялась. Но это до того этапа, пока количество заболевших позволяет.

— Почему вы все-таки уехали из Каменска-Уральского?

— Две причины. Да, в Каменске была работа, своя клиника была по хирургии и онкологии. Уважали. Я отвечал пациентам тем же. Но наступил момент, когда я просто устал, накопилась профессиональная усталость, был на грани выгорания. Видел, что медицина в организационном плане лучше не становится. Когда на место хорошего специалиста берут приезжего из азиатских республик, не зная, что это за специалист, лишь бы ставку закрыть. А сколько моих однокурсников-отличников ушли из медицины, не выдержали. Кто-то технику продает, кто-то алкоголь, бизнес открыли. Да, они успешны, средний класс, но, когда встречаемся, признаются, что есть чувство нереализованности, что не занимаются любимым делом. Я понял, что нужно взять тайм-аут, но остаться в медицине. Вторая причина отъезда: мама была уже в возрасте, ей 74 года. Я почувствовал, что надо быть рядом с ней. Так и получилось. Перед Новым годом случился инсульт. Откачали. Хирурги предложили мне оперировать. Я видел, что она не перенесет эту операцию, не сможет отойти от наркоза. Я говорю главврачу: я понимаю, что вам надо счет мне выставить в четыре тысячи долларов, но я же врач, я все понимаю. Это не тот случай, чтобы заработать на мне. Сам написал назначения, препараты. И она вышла из комы. Стала восстанавливаться. А потом случился повторный инсульт. Из второй комы она не вышла. Умерла. Я оплачивал все эти дни в палате, чтобы был нормальный уход, зондовое питание.

— Где вы работаете в Кении?

— В Кении я работаю на частную клинику. Работа построена так: появляется клиент, они звонят мне: нужна консультация по твоему профилю, когда удобно? Договариваемся о времени. 70 процентов от консультации — мне, 30 — клинике. В месяц получается... ну, по-разному. Тысяча долларов — когда немного клиентов. А так можно за одну операцию заработать тысячу долларов.

Я оперировал, но серьезных операций не было. Такие операции, которые у нас делаются бесплатно, стоят для клиентов десять тысяч долларов. Та же мастэктомия — удаление груди при онкозаболевании — от пяти до десяти тысяч. Я одну сделал. Прожил на эти деньги месяц, ухаживая за мамой, которая была в тяжелом состоянии после инсульта.

— Система тотальной частной медицины не развращает, не портит врачей?

— Да, конечно, взращивается алчность. Если в России в государственной больнице линейка с утра начинается, сколько было операций, сколько больных, что предстоит, обсуждаются какие-либо осложнения. В частной клинике все по-другому, с утра говорят: уважаемые коллеги, не забывайте, что все вы тут на процентах. Портит врачей система частной медицины. Человечности меньше. Вообще, у наших российских врачей стержень все-таки остался. Нужно еще на государственном уровне внушить уважение к профессии врача. То есть власти должны заставить руководителей больниц и поликлиник нормально относиться к подчиненным, беречь их. Карьера заведующих должна зависеть от врачей, медсестер, санитарок. Государство должно это контролировать. Местные руководители — проблема многих больниц. Когда я ехал в Кению, все-таки главная установка у меня — спасать людей. А деньги, частная медицина... Там ведь каждый врач может сам установить плату за операцию, консультацию. С нуждающегося человека может взять меньше.

— Мы часто пишем про судебные процессы, связанные с медицинскими ошибками в Каменске-Уральском. Вы много лет работали в этом городе врачом, что можете сказать? Все действительно не очень хорошо с медициной в этом городе?

— Я думаю, тут просто люди нашли дорогу, куда можно пожаловаться. Во многих других городах Свердловской области такая же ситуация. Что касается ошибок… Двояко все. Да, с одной стороны, есть уставший врач. И он совершает ошибки. Синдром уставшего врача — это как водитель, уснувший за рулем. Дайте возможность восстановиться, отправьте на учебу, потом спрашивайте. Все, что я читал про эти судебные процессы, все это, на мой взгляд, от синдрома уставшего врача. В какой-то момент наступает тупость, замыленность взгляда, невнимательность, выгорание. Все это из-за невозможности восстановиться. В Кении сам решаешь, сколько ты можешь принять пациентов. Частных клиник там — как у нас аптек, все конкурируют. Нет такого, чтобы ты задохнулся от наплыва больных, операций.

— В Кении подобные медицинские процессы бывают?

— Меньше. Но не думаю, что это хорошо, потому что контроль должен быть. Но и золотая середина должна быть. В Кении врачу при устройстве на работу оформляют страховку на случай подобных медицинских ошибок, в случае судебных разбирательств на процессы ходит юрист, компенсации выплачивает страховая компания. Врач у нас идет как по лезвию ножа. Это выматывает.

— Как онколог, расскажите, а подобных заболеваний в Кении больше или меньше?

— Смотря какая локализация. Рака кожи там меньше, это понятно, потому что меланин у темнокожих — это защитный слой организма. У светлокожих больший риск развития рака кожи. Рака молочной железы меньше. Скорее всего, это связано с тем, что женщины рождают больше одного-двух детей. Когда орган функционально не востребован, риск развития заболевания возрастает. Больше рака полости рта: языка, гортани, глотки. Возможно, это связано с курением самокруток, плохого качества курительных смесей. Рака пищевода не встречал. Скорее всего, из-за обилия в рационе овощей и фруктов. Меньше рака желудка, толстой кишки. Рака предстательной железы меньше. Это, скорее всего, связано с семейными родовыми отношениями, многодетностью. Нет феминистического настроя, настроя на карьеру. Больше родовые ценности, семья. Что касается рака женских органов, тут больше запущенных случаев, когда выявляют на поздних стадиях. Женщины почти не ходят к гинекологам, нет диспансеризаций. Средний класс разве что может себе позволить прийти на консультации для профилактики. Повторяю, медицина у России была сильная, есть над чем задуматься, чтобы ее сохранить и поддержать, особенно сейчас.

Прочитайте наши истории про врачей из других стран. Сын богатых родителей из Индии стал врачом-онкологом в Краснотурьинске. А врач из Сирии, уехавший от войны и разрухи, работает сейчас неврологом в Артемовском.