«Мы уже мертвые — врачи просто оттягивают время»: сотрудник уральского вуза — о том, как он лечится от рака

Александр — преподаватель в одном из вузов Екатеринбурга. Сейчас он проходит курс лечения в онкоцентре на Соболева и, несмотря на четвертую стадию рака, старается жить прежней жизнью, работать, выезжать с детьми на природу.

Наш герой, прочитав последние материалы об онкоцентре и истории пациентов с поздней диагностикой, написал колонку о том, с чем сам сталкивается во время лечения. По его мнению, все не так безнадежно, и пусть маленькими шагами, но эта сфера региональной медицины меняется к лучшему.

— Я узнал про болезнь случайно. Летом во время сплава на пороге вылетел из катамарана, ударился о камень. Ушиб пришелся на мягкие ткани, мышцы, и я думал тогда: хорошо, что не на кости и не на позвоночник. Но с этого момента начались сильные боли. Первое время я ничего плохого не подозревал, связывал с сильным ударом, пил обезболивающее, мазал место ушиба троксерутином.

За два месяца так ничего и не прошло. Когда стало совсем невыносимо, пошел к врачу. Сначала в свою больницу по месту жительства (пригород Екатеринбурга), но там все были в отпусках. Потом в платный медицинский центр в Екатеринбурге: тысяча рублей за прием, 800 рублей за анализы — в принципе, не так уже дорого, учитывая, что я почти тут же получил заключение. По анализам у меня оказался сильно завышен ПСА (Простатический специфический антиген — опухолевый маркер, применяющийся для диагностики и наблюдения за течением рака простаты, онкомаркер. — Прим. ред.). Цифры были очень завышенные, и сомнений, что это онкология, не было. Уже потом я узнал, что после ушибов на месте гематом метастазы растут довольно быстро.

В первые минуты, когда я попал в онкоцентр на Соболева, мысли были только о том, чтобы уйти отсюда, сбежать. Народу немерено, коридоры забиты, огромная очередь в регистратуру обещала быть многочасовой. Но дождался, хорошо, что открыли второе окно. После первого приема назначали обследования: биопсию, томографию. Через месяц получил диагноз: рак предстательной железы, метастазы в костях и внутренних органах.

Мне предложили операцию. Врач спокойно, доходчиво объяснил, что это даст шансы пожить еще какое-то время. Но потом вдруг отказался: мол, делайте у себя в районной больнице. Почему, я не знаю. Лег в нашу и как в середину 50-х годов прошлого века попал — ремонт, наверное, с тех самых лет и не делался. Но врачи молодцы. На операции у меня скакнуло давление (делали под спинальным наркозом, при нем пациент в сознании. — Прим. ред.), анестезиолог выкладывался по полной, переживал, вводил нужные препараты.

Сразу после операции стало лучше, пропали боли. А главное — онкомаркер снизился. Было 70, стало 1, при норме 4! Тут бы вовремя после операции продолжить лечение. Но случилось все по-другому. Дело в том, что врач онкоцентра назначил сразу после операции ставить золедроновую кислоту. Но в местной больнице мне ее так и не прописали. Пропустили. Мне бы поругаться, настоять! Но я тогда не знал, что это за препарат, для чего он, думал, какая-то поддерживающая терапия.

Прошел месяц, второй. И вот на плановом приеме в областном онкодиспансере я узнал, что этот препарат тормозит развитие метастаз в костях. Он бы закрепил эффект от операции…

Онколог удивился и порадовался результатам анализов. И направил на дополнительное исследование ПЭТ-КТ (Позитронно-эмиссионная томография — радионуклидный томографический метод исследования внутренних органов человека, эффективно диагностирует онкологические заболевания. — Прим. ред.). Попасть на это современное обследование можно было по записи. «У нас живая очередь, вы 21-й, звоните только после Нового года».

Позвонил после праздников: ремонт был, ждите. Я звонил каждую неделю: «Подождите». Прошел месяц, второй, третий, четвертый, пятый… Все это время я был без лечения. Пил какие-то бады, которые привозили знакомые, ромашковый чай. В конце февраля поднялся на 15-е место в очереди, а через неделю почему-то опять стал 21-м. В марте попал, наконец. Все это время онкомаркер рос. С 1 до 4, потом — 6, 12, 21, 27. Снова начались боли. ПЭТ-КТ показала размер опухоли, очаги, метастазы.

Наконец, отправили на химию. Поставили золедроновую кислоту. К вечеру пропали все боли. Но почему не раньше? Почему столько времени ушло в никуда? После курсов химии снова отправили на ПЭТ. В этот раз я ждал всего месяц — в больнице появился еще один аппарат. Исследование показало позитивный результат: уменьшились и метастазы, и опухоль. Я чувствовал себя лучше. Потом еще проводили химии. Но показатель ПСА — онкомаркер — все равно оставался очень высоким. Нужно было менять схему лечения. На очередном приеме врач протянул мне упаковку лекарств: «Вот вам подарок, будете принимать». Новый препарат оказался импортным современным лекарством, цена, которую я увидел в интернете, впечатлила: 3500 евро за упаковку на месяц, то есть около 250 тысяч рублей. С тех пор у меня хорошая динамика по результатам обследований. Плохо, что боли не проходят.

Мое мнение за год лечения — в онкоцентре на Соболева работают профессионалы. Да, порой там не совсем человечное отношение, огромные очереди, грубость. Но даже тех из медиков, кто грубит, кажется равнодушными, я не осуждаю, это их защита, они отключают эмоции. Мы уже мертвые, что обижаться? Врачи нам просто оттягивают время. Провалы, ошибки есть в системе организации. Но если начать все это резать, важно не зацепить хорошее: врачей, специалистов. В онкодиспансере есть перемены к лучшему. Да та же регистратура! В сентябре год назад я стоял в темном коридоре, переполненном людьми, без надежды дождаться записи. Уже в августе (через год) все изменилось, появилась система электронной очереди, я записался мгновенно. Или дорогой препарат, который я получил без всякого блата! Это продвинутое лекарство может дать больше двух лет жизни. А там, возможно, появится что-то новое... Дожить бы еще до тех времен, когда станет совсем хорошо.