«Надо успеть все исправить, пока растет тело»: история девочки, которую сожгли в роддоме на Урале

Кожа на левой щеке Алины чуть бледнее, под скулой чуть заметная складочка. Это складка с шеи. Оттуда девочке брали кожу, чтобы пересадить ее на щеку вместо страшного рубца, оставшегося после ожога. Трагедия случилась через несколько дней после рождения. Алина в прямом смысле загорелась, из-за халатности медперсонала в роддоме у нее обожжены 35% тела, включая голову и лицо. Недавно, 25 мая, Алине исполнилось 15 лет. Все эти годы она с родителями борется за свое здоровье.

Хотя родилась Алина Сенченко здоровым ребенком. Правда, через пару дней началась желтушка — это бывает очень часто у новорожденных, связано с повышением в крови вещества — билирубина, из-за чего у младенцев желтеет кожа. Вывести лишний билирубин из организма помогает ультрафиолет, для этого малышей кладут под специальные ультрафиолетовые лампы. В нормальных современных роддомах такие лампы приносят прямо в палаты: мамы лежат рядом с детьми, малыши «загорают» под лампами под присмотром.

В 2004 году, когда родилась Алина, в Североуральском роддоме дети под лампами лежали отдельно. Медсестра положила девочку в инкубатор, включила лампу, обогреватель и спокойно ушла. На лампу она накинула пеленку. Видимо, край этой пеленки соскользнул, попал на обогреватель, тот загорелся, потом огонь перекинулся на инкубатор. Уже потом, когда было следствие, установили, что медсестры в палате не было более часа.

У девочки было сожжено 35 процентов тела. В первые минуты Альбину, маму девочки, успокаивали: все нормально, слегка обожглась. На следующее утро показали дочку, которую она еще накануне передавала здоровую медсестре. Альбина закричала. Вызвали, наконец, вертолет, и Алину отправили спасать в Екатеринбург.

Первым донором для девочки стал ее папа. Часть кожи пересадили от него. Потом, чтобы спасти Алину, пришлось удалить все пальцы на левой руке. Всего за эти 15 лет жизни у девочки было около 60 операций. И впереди ещё много.

Уголовное дело тогда закончилось судом: медсестре дали семь месяцев условно. С больницы взыскали моральный ущерб. За то, что сделали здорового ребенка инвалидом, каждому родителю выплатили по 30 тысяч рублей, а самой Алине 250 тысяч рублей (сначала 150, после апелляции добавили еще 100 тысяч).

Мы приехали в гости к Алине в Североуральск, где она встретила нас с мамой, папа на работе.

У них очень уютная солнечная квартира в четырехэтажке. Внизу, в подъезде на первом этаже, припаркованы велосипеды. Один из них Алинин. Велосипед она давно освоила.

— А как ты за руль держишься?

— Держусь. Хотя могу и без рук, не держась. (Улыбается.)

Мама, конечно же, против такого, качает головой:

— Не надо.

На левой руке у нее единственный пальчик, не родной, пересаженный с ее же ноги. Но как рабочий палец так и не прижился. Ничем особо не помогает руке: не захватить руль велосипеда, не перехватить. Но она всегда росла как обычный ребенок: детский сад с полутора лет. Был выбор между специальным детским садом для детей с особенностями и обычным. Выбрали обычный. С домашнего обучения ушли в класс. На этом Алина настояла сама.

— С первого по третий класс было тяжело, и дразнить могли, и обижать, — рассказывает мама. — Но она могла за себя постоять. Мне даже звонили жаловались бабушки-вахтерши, говорили, что Алина дерется. Но это же была реакция на агрессию. А потом все спокойно стало, все привыкли к ней такой, подружились.

Три года Алина ходила в лыжную секцию. Петлю на лыжной палке закрепляла вокруг кисти, петля и удерживала руку во время толчка. На уровне обычных детей тренировалась вполне нормально.

— Нас даже звали в команду паралимпийцев по биатлону (детско-юношеская спортивно-адаптивная школа паралимпийского резерва), — рассказывает мама. — Но Алина решила бросить лыжи.

Каждые полгода им приходится ездить в Питер на очередную операцию в институт имени Турнера — одно из лучших медицинских учреждений в стране. После операций, уже дома, — очередные реабилитации: массажи, ЛФК, физиопроцедуры.

— До 18 лет надо сделать по максимуму. Врачи подгоняют: скорее, как можно больше исправить, пока не поздно, пока тело растет!

В институте Алина лежит месяца по два, иногда больше. Там необычная больничная обстановка: дети с тяжелыми диагнозами после травм лежат очень подолгу. Поэтому взрослые пытаются создать им обстановку, как в лагере: аниматоры, воспитатели. Но есть правило — за пределы больницы выходить запрещено. За десять лет, что Алина почти по полгода проводит в Питере, она ни разу не была на Невском, вообще не гуляла по городу.

Два года Алина занималась в художественной школе. Учителя говорили: средне рисует. Алина бросила. Говорит, рисовать (для себя, для души) «то, что хочешь, можно и самой, без оценок». Там, в больнице, она очень много рисует. Часто ребят — соседей по палате.

— Там дети со всей страны. В нашем отделении лежат после тяжелых ожогов, в основном бытовых: пролитый кипяток или печка в частном доме, — рассказывает Альбина. — Бывают очень запущенные. Помню, ребенок из цыганской семьи, лет 11, ожог шестилетней давности, но видно, что рубцами никто все шесть лет не занимался. Суставы не гнутся, все стянуто. Думаешь, ну где же вы раньше были? А в прошлый раз нам встретился мальчик — его история один в один как наша. Матвейку точно так же сожгли в роддоме (случай в Тульском роддоме прогремел на всю страну, малыша, так же как Алину, положили под лампу, сверху лампы накинули пеленку. Начался пожар, при этом в боксе никого не было, ребенок горел больше 10 минут, получил ожоги 75 процентов тела. — Прим. ред.). Родная мама тогда отказалась от сына-инвалида, Матвейку усыновила обеспеченная семья, он лежал с няней. Теперь у него, так же как у Алины, впереди нескончаемые операции.

В июле они снова поедут в питерский институт: будут исправлять ногу. Послеожоговые рубцы стягивают тело, не дают костям и суставам нормально расти, развиваться.

О том, как семья жила все эти 15 лет, рассказывает в основном мама. Алина больше молчит. Может, стесняется, может, отчасти не все может расслышать, что говорим мы. Сильные обезболивающие препараты, антибиотики, которыми накачивали новорожденную Алину, чтобы спасти, повлияли на слух. У Алины слуховой аппарат, который надо менять раз в пять лет. Тот, что стоит сейчас, уже плохо работает. Пара новых стоит 120 тысяч. Можно, конечно, оформить инвалидность по слуху, тогда аппарат предоставят бесплатно.

— Но тогда мы потеряем инвалидность по ожогам, — объясняет Альбина. — Мне объяснили, что двойную инвалидность по разным заболеваниям оформить нельзя. Надо выбирать что-то одно. Сейчас важнее восстанавливаться после ожогов. В прошлый раз нам помог купить слуховые аппараты фонд «Мы вместе». Сейчас они тоже собирают нам деньги на слуховые аппараты и оплату моего проживания в Питере, чтобы я могла жить в платной палате вместе с Алиной. Отпустить ее одну на два месяца я пока не смогу.

— Справедливо было бы требовать возмещение всех расходов с больницы.

— С больницы мы можем просить лишь оплату лекарств, препаратов. Нам ведь постоянно нужны разные гели, кремы, в Питере нужно покупать туторы (медицинская конструкция, которая фиксирует сустав. — Прим. ред.). Несколько раз мы сдавали чеки и через суд их обязывали компенсировать расходы. Да они (руководство больницы) и не против были, шли на мировую.

Медсестра, из-за которой Алина стала инвалидом, работает в аптеке в соседнем доме. Альбина в эту аптеку старается не заходить.

— Она просила прощения на суде и позже звонила. Я, конечно, на словах соглашалась: понимаю, что не специально она так. Но в душе все равно что-то не так, чтобы до конца принять, простить. Когда встречаемся на улице, не разговариваем, она слегка отворачивается.

Работает в семье только папа Алины, он шахтер. Мама раньше работала начальником цеха на местном заводе. Начальство, зная всю историю семьи, всегда шло навстречу, когда Альбина уезжала с дочкой на операции, это было раз в полгода. Потом сменился собственник, вслед за этим — начальство. Новых руководителей это не устраивало, предложили должность рабочего с понижением зарплаты: с 30 тысяч до 12. Альбина отказалась, оформила пособие по уходу за ребенком-инвалидом и пошла учиться на курсы маникюрщиц.

— Я не знаю, что будет дальше, когда ей будет 18 лет. Будут ли делать пластические операции или это будет уже платно. Не знаю. Беспокоюсь, конечно, как все сложится у нее в будущем.

Алина в следующем году закончит девятый класс. Нам она сказала, что будет поступать в медицинский колледж:

— Мечтаю переехать в Питер. Еще хочу работать палатной медсестрой.

Провожая нас, мама призналась, дочь ей железно обещала, что найдет свою любовь и создаст семью.

Недавно мы рассказывали историю Никиты Сопова из Первоуральска, который много лет назад победил рак благодаря брату. Его старший брат Миша стал донором костного мозга для Никиты.