«Самое страшное, когда привозят детей после насилия»: история няни, которая заботится об отказниках

Палата в детской больнице — это чаще всего первое место, где оказывается ребенок, от которого отказались родители. Он может там жить месяцами, пока его не определят в детский дом или приемную семью. Это называется казенным термином — определить статус ребенка. В больницу попадают малыши, которым нет еще и трех лет. Кто с ними там будет возиться? В должностные инструкции медсестер это не входит, да и им просто некогда.

Последние годы в больницах работают социальные няни от общественных организаций. Сегодня по всей России специально проходит акция, чтобы поддержать работу таких нянь: «День заботы за день работы». На сайте день заботы.рф можно посчитать стоимость своей зарплаты в час и перевести эту сумму (за один или несколько часов) для оплаты работы няни для малышей-отказников. Кстати, примерная стоимость часа работы такой няни небольшая — 180 рублей в час, это не коммерческие няни.

Юлия Петрова — няня в инфекционном отделении детской больницы № 15 на Уралмаше, где работает от общественной организации «Аистенок». По образованию она менеджер-управленец. Почитайте ее рассказ о том, какие дети попадают к ней.

В небольшой палате две кроватки. Одна пустая, вторая для годовалой Тани. В этом же боксе ванная. Юлия с флакончиком мыльного раствора выдувает сверкающие шарики, Танечка радуется мыльным пузырям. Таня — нынешняя подопечная Юлии, она живет в больнице несколько месяцев, она изъята из семьи.

— До этого я работала в детском садике, но почувствовала, что устала. Это, видимо, выгорание. Здесь за шесть лет работы ни разу не было такого чувства. Вы смотрели фильм «Волчок»? Я, когда смотрю на детей, вспоминаю этот фильм. У нас как раз такие дети. Вот Ангелина, например. Это у меня сейчас на втором этаже двухмесячная красотка Ангелина лежит (еще одна подопечная Юлии лежит в другом отделении, за смену Юлия старается побыть вместе со всеми детьми. Некоторые имена детей изменены. — Прим. ред.).

У Ангелины — волчья пасть или заячья губа, я точно не разбираюсь: нёбо разорвано, провал вместо рта. А я этот дефект уже и не замечаю, она мне красивой кажется. Правда. Она молодец, активная, развита по возрасту. Улыбается, гулит. Отказная, но пока еще статус не определен. Выглядит страшно, но сам дефект этот — ерунда, оперируется. Да у артиста Боярского заячья губа была, я читала! Возможно, и заберет мама Ангелину, одумается. Ведь наверняка ждала этого ребенка, раз такое красивое и необычное имя придумала. Очень много позитива от нее. Вот недавно был ребенок с гидроцефалией, вот тут тяжелые чувства были, очень, безнадежности, наверное. Понимаешь, что с такой тяжелой инвалидностью он вряд ли попадет в семью.

Сегодня в екатеринбургских больницах живут 27 детей-отказников. В 2006 году их было 134.

— Сейчас здоровых детей очень быстро усыновляют, долго они в больнице не задерживаются. И еще тенденция пошла: усыновляют с серьезными диагнозами. Не пугает ни гепатит, ни ВИЧ. Но эти диагнозы инфекционных заболеваний у усыновленных детей чаще всего снимаются. Их ставят при рождении из-за контакта с инфицированными родителями, поэтому и не стоит пугаться поначалу.

Таня во время рассказов няни ведет себя спокойно, не пытается переключить внимание на себя, раскрашивает альбомные листы, выбирая самые яркие цвета карандашей: желтый, зеленый, голубой, оранжевый.

— Детдомовские дети, когда по болезни попадают в больницу, спокойные, не плачут. А с изъятыми из семей очень тяжело, плачут, от еды отказываются. Танечка такой же была первые дни, я ее уговаривала каждую ложку съесть. А сейчас с удовольствием кушает все.

Таня просится на руки, обнимает Юлию.

— Мы берем на руки детей, они к рукам привыкают, потом на руки к медсестрам просятся, плачут. Да, мы усложняем им работу. Но они относятся с пониманием, и нам психологи в «Аистенке» говорят, что надо брать на руки, обнимать. Этот позитив, улыбки будут полезны, и ничего страшного, если потом капризничают, просятся на руки. Пользы больше. Вот смотрите: Танечка обнимает, значит, знает, что это такое. Может, любили ее. Бывает такое, что соседи нажалуются, детей изымут. Родители бегут в больницы, под окнами высматривают. Потом собирают все нужные документы, проходят все эти бюрократические круги ада и забирают обратно. А был случай, что дедушка сам привел и сдал внучку. Родители умерли, он, видимо, опекун. Старый уже, немощный, а ребенок активный. Жалко очень. Несколько лет назад часто стали отказываться от киргизских детей. Мы удивлялись, у них не принято, чтобы ребенок в детдоме был. Потом поняли, что женщины, приехавшие сюда на заработки, просто боятся домой возвращаться с внебрачными детьми.

В палату заходит мужчина в спецовке — это рабочий проверяет сигнализацию. Девочка тревожно смотрит на мужчину, готовясь расплакаться. До этого она расплакалась, испугавшись нашего фотографа. Юля объясняет:

— На всех мужчин так реагирует. Или просто привыкла, что вокруг женщины. Или… что-то было неприятное. Но когда привозят детей с настоящим насилием, то это видно как-то. Я имею в виду не рукоприкладство, а другое. (сексуальное насилие. — Прим. ред.). Помню, девочке еще и трех не было, привезли, не знаю, что случилось, сожитель матери это сделал или кто-то другой. У нас не принято спрашивать. Она не плакала, молчала, избегала смотреть в лицо, в глаза. Психолог нам говорила, если избегает, не надо настаивать. Потом привыкли друг к другу, рисовать вместе начали.

И всегда молча все. Недавно был ребенок двухмесячный, девочку об пол били, колошматили, кормили ее через зонд. Объясняли вроде бы, чтобы мозг не напрягался, травмы сильные. Пить мешала матери. Конечно, таких спасать надо, изымать. Двое братьев как-то попали. Лёне — года четыре, а брату его — два года, на Лёнькиных глазах убили мать. Парень — хулиганчик, но смешной. Выговаривал мне: «Ты долго ходить будешь? Я по тебе соскучился». То в сумку залезет без спросу. Я ему: «Ты зачем так?». А он строго: «Тебе что, для ребенка жалко?». Но заботливый. Угощаю его, он всегда спрашивает: «А ты брату дала?».

Юлия собирает Таню на прогулку, надевает на нее комбинезон. Яркий комбинезончик, в котором девочку привезли из дома, кстати, выглядит вполне прилично: не потрепанный, не заношенный. Мы проходим мимо палат с окнами на полстены, где мамы лежат с детьми. В тех больницах, где нет нянь, таких детей, как Таня, кладут в палату к детям с родителями.

— Мамочки мимо нас с Таней проходят: «Ой как жалко». Но вот когда мест в палатах нет, то к ним отказного кладут временно. Просят позаботиться. И очень редко кто будет ухаживать, кормить, менять памперсы. Хотя жалеют все, игрушки приносят нам, памперсы оставляют.

Таня, послушно держась за ручку, гуляет вокруг больничного корпуса. До обеда осталось полчаса. Потом сон-час. После него смена Юлии закончится.

— Девчонки молодые часто в няни идут, когда забеременеть не могут. Примета такая есть. Делай хорошие дела — тогда получится.

— Получается?

— Получается. В декрет с этой работы часто уходят.

У Юлии двое своих детей, двое внуков. Говорит, что мама ей выговаривает, что у нее высшее образование, а она не работает по специальности.

— А мне нравится. Первый год очень тяжело было. Привязывалась сильно, готова забрать была. Потом стала себя сдерживать в чувствах. Это моя работа.

Год назад мы рассказывали историю еще одной Юлии из Екатеринбурга, она мусульманка, бывший топ-менеджер крупного фитнес-клуба. Юлия бросила престижную, хорошо оплачиваемую работу и пошла возиться с отказными детьми.