Опухоль увидели в роддоме: история медика, у которой всю беременность лучшие врачи не замечали рак

В небольшом поселке Сагра в 40 километрах от Екатеринбурга семья фельдшера Татьяны Ивановны Шархуновой борется за жизнь дочери Полины. У нее рак шейки матки третьей стадии с отдаленными метастазами во внутренних органах. Полине 32 года, у нее двое детей. Она тоже медик, фельдшер екатеринбургской скорой помощи. И так случилось, что ее же коллеги в одном из лучших медицинских центров Екатеринбурга пропустили эту болезнь, которая началась и дошла до такой запущенной стадии во время недавней беременности.

Мы ехали в Сагру на встречу с Полиной. Но увидеть ее так и не смогли. Накануне Полине стало плохо, ее увезли в областную больницу в Екатеринбург с приступами боли и кровотечением из носа, которое было никак не остановить.

Нас встретила ее мама — Татьяна Ивановна. Из-за стекла шкафа на нее смотрят с икон глаза святых. Рядом со святыми, на которых теперь надеется главный фельдшер Сагры, лежат деньги: пара бумажных купюр. Это семилетний внук Татьяны Ивановны, первоклассник Ромка, достал из своей копилки и отдал «маме на лекарства». Бабушка сохранила эти деньги. Большие мешки с лекарствами лежат в соседней комнате.

Риск развития рака обнаружили у Полины именно в Сагре, в деревянной избе фельдшерского пункта. Во время плановой диспансеризации, которую проводила Татьяна Ивановна, на гинекологическом осмотре у дочери нашли дисплазию шейки матки. Это опасная патология, предраковое состояние — процесс перерождения нормальных клеток эпителия шейки матки в атипические. Если не лечить, то запущенные стадии перерастают в рак.

Полине повезло, нашли вовремя. Она успешно пролечилась в одном из крупных коммерческих центров Екатеринбурга. Врачи после лечения посоветовали не затягивать со второй беременностью, если, конечно, хочет. Мол, с возрастом может случиться рецидив, а это снова лечение, даже операции на шейке матки. Для вынашивания беременности это не очень хорошо. Полина очень хотела второго малыша.

Первые недели беременности Полина наблюдалась в одной из районных консультаций Екатеринбурга: анализы и осмотры — все было в норме. Потом скрининг (кровь и УЗИ) показал большой риск одной из хромосомных аномалий плода. Отправили проверить в Екатеринбургский клинический перинатальный центр на Антона Валека. Там сделали сложный анализ — патология не подтвердилась. А Полина, попав в этот центр, попросила заведующую наблюдаться тут же. Решила, что там надежнее с ее прежними диагнозами. Ведь там работают лучшие специалисты, которые наблюдают как раз проблемных. Полина радовалась, что попала к хорошим специалистам.

— Всю беременность она чувствовала себя плохо, — вспоминает мама. — Я ей так и говорила: Полина, у тебя как будто не беременность, а болезнь. С середины срока она начала жаловаться врачу на выделения. Врач предположила, что это околоплодные воды подтекают, сделали тест — не подтвердилось. Решили, что это инфекция. Полина за свои деньги сдала анализы на все инфекции — тоже все чисто. Врачи ее успокоили: просто особенности беременности, назначили препараты.

По показаниям было кесарево сечение, как и при первых родах. Она заранее приехала на роды в сороковую больницу:

— Полина потом мне рассказывала: акушерка в приемном покое, когда ее осматривала, просто изменилась в лице.

Видимо, медик увидела, что стенки органа (шейки матки) были повреждены опухолью — шло разложение органа. И это было явно видно! Как это могли пропустить в консультации, при том, что женщина добросовестно наблюдалась, не пропуская приемов? Из роддома позвонили в онкодиспансер, во время родов сделали биопсию — взяли кусочек ткани на анализ.

Роды прошли хорошо, родился здоровый малыш. Через три дня маму с малышом выписали домой.

А потом пришли результаты биопсии. У Полины рак. Еще и неоперабельный. Видимо, тот самый рецидив случился во время беременности. И стремительно перерос в злокачественное заболевание. Татьяна Ивановна не понимает:

— Она же наблюдалась в одном из лучших центров! А как будто из дикого леса приехала в роддом с такой запущенной стадией. Примерно на 19-й неделе делали кольпоскопию (исследование с помощью специального прибора, таким образом выявляют доброкачественные и злокачественные заболевания. — Прим. ред.). Я ей говорила потом: Полиночка, ты же сама медик, ты же понимала, что с тобой что-то не то происходит, почему не настояла, чтобы врач тебя еще раз внимательно осмотрела с зеркалом! Она: «Мама, есть же врачебная этика, мне же больные на выездах не диктуют, как их лечить. Я доверяла врачу — так же, как мне доверяли больные на вызовах».

Через два месяца после того, как выявили болезнь, от Полины ушел муж, с которым они прожили семь лет.

— С детьми муж помогает?

— Приезжает… Смеси [молочные] привозит. Два раза в аквапарк старшего возил. На лечение зубов обещал три тысячи дать…

Три курса химиотерапии Полине не помогли, лучевая терапия тоже. Опухоль разрасталась метастазами.

— На очередном консилиуме в онкоцентре один из врачей сказал: «Мы не боги». Мол, сделать ничего не могут. Я им знаками показываю, мол, не надо при ней, муж ушел, вы добиваете. Полина заплакала. Ее тогда успокаивать начали: не падай духом, надо улучшить показатели (крови), тогда снова возьмем на лучевую. Но, когда везде метастазы обнаружили, отказали в лучевой... Помню, после первой «химии» медсестра бумажку с назначением на кровать кинула. Там рекомендации: наблюдаться по месту жительства, следить за показателями крови. А как я буду показатели улучшать? В Сагре? У меня в избе, в моем фельдшерском пункте тромбомассы нет, крови донорской тоже. Да и у онколога районного в Верхней Пышме это не предусмотрено.

Муж Татьяны, папа Полины, на работе. Он — бывший тракторист, на пенсии работает охранником в одной из городских больниц. В Сагру они приехали в 2003 году с севера Свердловской области, из Гаринского района. Полина поступила в медицинский колледж в Екатеринбурге, и они переехали поближе к единственной дочери. Им дали служебное жилье, несколько комнат в фельдшерском пункте. Все эти годы они откладывали деньги на строительство собственного дома. Теперь они их потратили на спасение дочери.

— Все лекарства, какие могли, покупали сами, хотя они положены бесплатно по федеральной программе. Но тут ждать нельзя, идешь и покупаешь. Опухоль передавила мочеточники, поставили нефростому (дренажный катетер, у которого один конец фиксируется в почечной лоханке, другой конец выводится наружу со стороны поясницы и соединяется с мочеприемником. — Прим. ред.) Нефростома тоже оформляется бесплатно, но надо было устанавливать экстренно, выкупили. Хватались мы за все. И по скайпу нас лечили какими-то порошками. И какой-то мед иммунный пробовали, в Крым я два раза летала.

В декабре семья нашла платный медицинский центр в Москве. Отзывы о нем были хорошие: помощь оказывают качественно, борются с болезнью до последнего. На их паллиативном лечении некоторые держатся уже семь лет. Первый счет выставили на 500 тысяч.

— Я заехала в банк, сняла деньги, отложенные на дом, у Полины было 200 тысяч декретных за Темочку, и мы поехали в аэропорт. Младшего внука согласились на время взять родители мужа. Полину в ту больницу везли на носилках. И там целыми днями капали, капали. Провели два курса «химии». Удивлялись, почему в Екатеринбурге решили, что все безнадежно. Ей же не 90 лет. Денег нам хватило только на два курса. Нас даже лечили в долг, нашли нам благотворительный фонд, но он потом отказался от нас. Когда было 800 тысяч долга, друзья Полины начали собирать деньги. До этого мы не афишировали болезнь, только близкие знали, даже на работе у Поли не говорили. Но выхода уже не было. Так благодаря огласке мы закрыли долг. Но на третью химиотерапию уже не хватило. Из той клиники Поля уходила сама, стоя на ногах, то есть стало гораздо лучше.

Как-то в Сагре у Полины случился приступ — психическое расстройство. Видимо, это была реакция на обезболивающий наркотический пластырь. Он заблокировал боль, но дал такой побочный эффект.

— Начались галлюцинации, она три дня не спала. Потеряла память, позвонила мужу, забыв, что он от нее ушел: когда приедешь? Я потом просила его: приезжай, сделай вид, что все нормально, что у вас отношения, не расстраивай ее.

— Приехал?

— Да, поговорили, потом уехал потихоньку. А ей все хуже, хотя пластырь сняли, но, возможно, еще гипоксия мозга повлияла — из-за низкого гемоглобина. Отвезли в городскую больницу Пышмы, там не знают, что с ней делать, не их профиль. Она бегает по палатам, меня не слушает, я за ней. Люди смеются, кто-то за наркоманку принимает. Я же не буду каждому объяснять. У кого помощи просить, что делать? Увезли сами домой, я поставила реланиум (транквилизатор, сильный препарат, применяемый при невротических расстройствах, эпилептических припадках, оказывает снотворное, успокоительное действие. — Прим. ред.), она отоспалась. Проснулась: и память, и сознание стали возвращаться. Все говорят, что у нас технологии, медицина — все это реклама. Мы один на один в Сагре с раком остались. Только друзья помогают.

Сейчас Полина получила направление от районного онколога в московский государственный научный центр имени Бурназяна. Там экспериментируют, пробуют современные методы и биомедицинские технологии.

Появилась надежда на новый метод иммунотерапии, при этом методе используют иммунную систему больного, меняют ее, модифицируют. Препараты этого метода подавляют, останавливают рост раковых клеток, при этом, в отличие от «химии» и лучевой терапии, органы не страдают. Несмотря на то что центр государственный, новый препарат приобретается за счет пациентов. Полина с друзьями продолжают собирать деньги на ее странице во «ВКонтакте».

А в Верхней Пышме идет судебный процесс: семья предъявила иск к перинатальному центру на Антона Валека. Проверка горздрава Екатеринбурга не выявила нарушений в работе врачей, которые вели беременность. В заключении говорится о том, что опухоль развивалась таким образом, что диагностика была затруднена. И это привело к тому, что «при полном выполнении стандарта оказания медицинской помощи критерии качества не достигнуты».

Но страховая компания в своей экспертизе признала, что «отсутствие диагностики онкологического заболевания шейки матки при беременности при запущенной (третьей) стадии является серьезным дефектом оказания качественной медицинской помощи».

В горздраве Екатеринбурга отказались комментировать эту ситуацию.