Будят, просят сосчитать до 10: как на Урале врачи выводят пациентов из наркоза во время трепанации

Представьте: идет операция по удалению опухоли мозга. Предположительно, доброкачественной. Хирург ищет ее где-то в недрах извилин, погружая пинцет все глубже. И в этот момент пациента выводят из наркоза, будят. Просят сжать ладонь в кулак или поговорить, чтобы мозг заработал.

Это сложная современная технология в мировой медицине — картирование. В нашей стране она уникальна, массово ее еще не применяют. В России такие операции делают московские и екатеринбургские нейрохирурги. Суть: хирург, выводя пациента из сна и заставляя его двигаться, говорить, ищет в открытом мозге те участки, которые отвечают за речь, за движение рук, ног. Чтобы, удаляя опухоль, их не задеть.

К зонам мозга прикладывают пинцет, который проводит ток. Пациента просят, например, сжать руку или досчитать до десяти (в зависимости от того, какую зону ищет врач). Если он смог выполнить указание при воздействии тока, значит, нужный участок еще не найден. Проверяют дальше. Когда находят — место отмечают с помощью крохотного ватного тампона.

На операционном столе 50-летний уралец, житель одного из небольших городов Свердловской области. Еще лет десять назад он, скорее всего, после подобной операции очнулся бы с парализованной рукой, парезом лицевых мышц, потому что уже по снимку видно: пятно его опухоли находится рядом с центрами, отвечающими за мимику и правую руку. И без картирования хирурги их наверняка задели бы.

— Если раньше главная задача в онкологии была сохранить жизнь, то сейчас нам нужно, чтобы человек еще и не остался инвалидом. Чтобы он мог разговаривать, двигаться, писать, читать, — объясняет после удачной операции нейрохирург областной онкологической больницы, кандидат медицинских наук Павел Гвоздев. — У человека есть зоны, отвечающие за руки, ноги, зону лица, речь, причем у каждого — свое конкретное место. Эти центры могут мигрировать в пределах извилины из-за патологического процесса — опухоли. Чтобы найти их, применяют метод — картирование, когда пациента будят во время наркоза.

— А МРТ недостаточно для того, чтобы определить, где эти центры, и не задеть их?

— С помощью МРТ можно. Но более точно — это картирование.

— Пациент помнит потом, что с ним было? Чувствует боль?

— Это мастерство анестезиолога: ввести человека в наркоз и тут же его оттуда вывести. Параллельно идет местная анестезия, чтобы пациент не чувствовал боли. Нам нужно всего 7–10 минут. Затем мы снова погружаем его в сон, и еще ни один пациент не вспомнил этого момента. Краткосрочная память не успевает перейти в долгосрочную.

— Психологически пациента готовите? Ведь он понимает, что у него будет открытая операция на головном мозге.

— Ничего страшного. Мы все это обговариваем, психологически готовим. Я читал научные работы американских специалистов, они были иллюстрированы коротким видео с операции. Оперировали музыканта. Им и ему было важно сохранить функцию руки, чтобы он мог и дальше играть на гитаре. Его разбудили, дали гитару, он сыграл. Тут ничего фантастического, просто подставили гитару, чтобы проверить, сможет ли он играть. В это время проверяли импульсы.

— А зону речи как ищете?

— Наркоз ведется без интубационной трубки, есть специальные маски. Когда выводим из наркоза, маску убираем, пациент в полном сознании. Показываем черно-белые картинки, человек должен сказать, что на них. Или просим сосчитать до десяти и обратно. В это время с помощью пинцета и тока ищем. Как только человек перестает отвечать, всё — значит нашли зону речи.

— Неудачи были?

— Неудача — это если пациент не проснулся. Тогда приходится убирать традиционным способом, когда ориентируемся с помощью операционного микроскопа. Еще неудача — пациент просыпается, и у него движение руки не восстановилось до конца. У этого метода все-таки есть определенные показания. Поэтому какие-то участки оперируем без него.

— Они не так важны?

— Важны. Но откартировать, найти эту зону нереально. Считается, что лобная доля отвечает за интеллект, но там оперировать не так опасно, даже если мы удалим участок лобной доли. Особенно в недоминантном (то есть, где нет функции речи, у большинства людей, правшей, зона речи в левом полушарии, у левшей все наоборот. — Прим. ред.). Проще оперировать в правом полушарии. Но даже если в левом удалить часть лобной доли, на жизнь особо это не повлияет. В быту никто не заметит, не поймет, что у него нет лобной доли. Может, с помощью психологических тестов, мы, специалисты, выявим дефект, но для окружающих это незаметно.

— А если он кандидатскую диссертацию собирался писать?

— Мы не можем в условиях операционной выявить, сможет ли он написать диссертацию. А есть еще участок, отвечающий за психическое поведение. Если его задеть, поведение может измениться: нарушается контроль, человек может стать неряшливым. Но эту зону найти невозможно. Тут задействованы миллионы пучков, волокон. В будущем можно будет откартировать волокна белого вещества, пучки, которые отвечают за сложное формирование фраз. Ведь речь может быть сохранена, но при этом утратится способность связно говорить, составлять рассказ.

Мы еще так не делаем, но собираемся. За рубежом уже успешно делают подобные операции. Построено это так же, человека будят во время операциями и ведут беседу, просят описать что-то, составить сложную фразу.

— С бывшими пациентами общаетесь?

— Да. Многие продолжают наблюдаться в онкодиспасере. Многие восстановились. Общаюсь с женщиной, на ее примере пишу научную работу, с ее согласия. Благодаря методу никакие участки мозга не пострадали. Она бухгалтер, снова вернулась на свою работу.

В январе онкологи из Екатеринбурга впервые в Уральском федеральном округе одновременно удалили пациенту опухоли в головном мозге и легком. Через десять дней после сложной операции его выписали домой.