«Когда вы успели настрадаться на 1,5 миллиона?»: суд в три раза снизил выплату маме за смерть малыша

— Когда врачи сказали: «Шансов у Дани нет», мы всё равно надеялись, каждый день ходили в реанимацию. Носочки ему привезли. Тут же быстро сделали свидетельство о рождении, — вспоминает Юлия.

Её Даня прожил два дня. Во время родов, которые длились больше суток, у малыша случилась асфиксия — сильное кислородное голодание, последствия оказались несовместимы с жизнью.

Уже потом из неофициальных разговоров с врачами она узнала, что если бы ей вовремя сделали кесарево, то малыша бы спасли.

У Юлии Коваленок беременность с Даней была первая. Ей тогда было 29 лет. Она работала кассиром в магазине, муж — частный предприниматель, у него небольшой магазин одежды. Беременность планировали, заранее сдали нужные анализы, всю беременность она наблюдалась в консультации. Правда, неделях на тридцати на УЗИ нашли нарушение кровотока, была небольшая анемия.

— Но, видимо, ничего серьёзного не было, раз отправили только на дневной стационар, а там мне только мерили давление и давали таблетки железа и «Йодомарин», — рассказывает Юлия. — Никаких капельниц не ставили. При выписке из стационара по УЗИ всё уже было хорошо.

У Юли были запланированы партнёрские роды, для поддержки женщина позвала маму. Для этого они вместе ходили на специальные курсы. Роды начались в срок. При первых же признаках вызвали скорую, её отвезли в 14-й роддом на Уралмаше.

— Сначала меня направили в отделение патологии, сказав, что роды ещё не начались, боли были сильные, всю ночь я там не спала, днём меня отправили в родовое отделение. На вторую ночь боли стали совсем сильные. Я писала маме смс, что сил уже нет. Мама с мужем тогда приехали в роддом, просили сделать кесарево, им сказали, что показаний нет. Я тоже спрашивала про кесарево, но врач Любимова (она занимала один из руководящих постов в роддоме и должна была контролировать мои роды) сказала мне: «Вы что, аборт сделать хотели?» Я опешила: «Нет, конечно. Вот и рожайте сами, если желанный ребёнок».

Начались роды. Юлии ставили эпидуральную анестезию, снотворное, чтобы отдохнула.

— Я была обессилена, вторую ночь не спала. Рожала с акушеркой, пробовали и роды стоя, но ничего не получалось. Врач Любимова куда-то ушла на несколько часов, пока шли роды. Я всё помню сквозь туман. Мама утешала, поддерживала все эти часы.

Юле делали КТГ — подключили специальный прибор для контроля сердцебиения ребёнка, с его помощью можно оценить состояние неродившегося малыша, страдает ли ребёнок от гипоксии — кислородного голодания.

— Акушерка посмотрела показания КТГ, сказала, что есть признаки гипоксии, ребёнок страдает. Занервничала, выскочила из родовой, мы остались с мамой одни. Мама побежала её возвращать, акушерка кому-то звонила по телефону.

В 3:40 Юле, наконец, сделали надрез, достали ребёнка. Малыш не закричал.

— Все сбежались, стали реанимировать, унесли в реанимацию, — снова вспоминает Юля. — Я плакала, маме стало плохо — давление. Акушерка тоже расплакалась, сказала, что сейчас виноватой сделают её с дежурным врачом, а начальница выйдет сухой из воды.

Даниил прожил два дня. Юля говорит, что медсёстры утешали, были внимательны, старались не оставлять одну. Специально поселили её в дальнюю одноместную палату — подальше от палат со счастливыми мамами, чтобы она не слышала плач малышей. Выписывались они с мужем из роддома с чёрного хода.

— Домой приехали, а там кроватка, вещи для малыша. Это было страшно…Через четыре месяца я снова забеременела, это меня спасло, дало силы дальше жить, добиваться, чтобы виновные были наказаны, — говорит Юля.

Они писали депутатам, в полицию, в прокуратуру, им присылали отписки, отказы, где-то хамили. Из Минздрава пришло официальное письмо, в котором говорилось, что медики действовали безупречно, а смерть малыша была неизбежной в силу обстоятельств. Супруги наняли адвоката.

— Единственная силовая структура, где к нам по-человечески отнеслись, не отмахивались, а занимались нашим делом — это Следственный комитет. Следователь спустя год возбудил уголовное дело, нам начали назначать очные ставки с врачами. Медики сначала врали, уверяли, что у малыша было тугое обвитие пуповиной. Но следователь быстро поймал на лжи, ведь в медицинских документах не было ни слова про обвитие.

Кстати, удивительно — из Свердловского бюро судмедэкспертизы пришло заключение, что прибор КТГ никакой гипоксии у ребёнка не фиксировал.

— Но мы же с мамой точно слышали, что акушерка говорила про гипоксию, — говорит Юлия. — Тогда следователь добился повторной экспертизы — в Санкт-Петербурге. Результаты были совсем другие: там признали и то, что была гипоксия, и были дефекты оказания медицинской помощи. И мы так и не получили ответа на вопрос: где была врач Любимова все 4 часа, что шли роды. Потом на допросах и акушерка, и дежурный врач признались, что готовы были сделать кесарево, сразу как прибор показал гипоксию, они предлагали Любимовой сделать операцию. Она не согласилась. Потом они боялись без её отмашки принимать решение.

Но Юлия с мужем так и не дошли до конца в уголовном деле, они сами попросили, чтобы дело закрыли. Адвокат объяснил, что доказать прямую связь между действиями медиков и смертью в подобных медицинских делах практически нереально.

Тогда спустя больше двух лет в Орджоникидзевском районном суде начался гражданский процесс по поводу компенсации морального вреда. Требования: полтора миллиона — Юлии, полтора миллиона её мужу и миллион бабушке, которая присутствовала при родах. Требования удовлетворили частично, суд обязал больницу выплатить 500 тысяч рублей матери, и ещё 25 тысяч на судебные издержки. Остальным истцам суд отказал. На заседание вызвали врачей, которые в ту ночь принимали роды.

— Я расстроилась решением, — говорит Юлия. — Нет, не в деньгах дело, а в том, что врачи восприняли это решение как победу, обнимали друг друга, улыбались. А мы себя чувствовали униженными. Особенно после вопросов судьи: «И как же вы успели за два дня жизни ребёнка настрадаться на полтора миллиона». Так и спросила, я дословно вам цитирую. Но он же 9 месяцев со мной был, я с ним общалась, ждала его! Неприятно, больно было слышать замечания судьи: «Это же не ребенок, а плод». Да какой же плод, он же родился, у него свидетельство о рождении есть, он был гражданином России!

Адвокат Юлии Вадим Каратаев собирается подавать апеляцию и обжаловать решение районного суда.

— По Семейному кодексу, муж и бабушка — близкие родственники, — комментирует адвокат. — В моей судебной практике это впервые, чтобы близкие родственники не получали компенсации. Также вызвала изумление позиция суда о том, что плод не является объектом привязанности, потеря его не порождает страданий. В судебной практике моральный вред присуждают за смерть ещё неродившегося ребёнка.

Год назад у Юлии родился Артём.

— Рожала Артёма в 10-м роддоме. Врач, зная мою историю, сразу сказал, что, хотя показаний для кесарева нет, после того, что с вами случилось, вы можете сами выбрать: естественные роды или плановая операция. Я выбрала кесарево. Родила здорового малыша…

В горздраве Екатеринбурга, так же как и в самом 14-м роддоме, отказались от комментариев этого случая и судебного решения.