«Акушеры были в противочумных костюмах»: как в Екатеринбурге впервые принимали роды у женщины с ВИЧ

По данным областного СПИД-центра, в Свердловской области около 16 тысяч детей родилось от ВИЧ-положительных мам. Столько же, 16 тысяч человек, имеющих статус ВИЧ-плюс, умерли.

В 1993 году, когда в Екатеринбурге выявили первую беременную женщину с подтверждённой ВИЧ-инфекцией, даже одноразовых шприцев в наших больницах не было. И даже в медицинской среде проблему СПИДа либо не признавали вовсе, либо боялись ВИЧ-положительных, как чумы. Вера Лунегова, которая сейчас работает преподавателем в Областном медицинском колледже, вела ту первую беременность ВИЧ-положительной женщины.

— Обычная женщина, ей было около 35 лет, — вспоминает Вера Вячеславовна. — Не наркоманка, не проститутка. Она просто устраивала свою жизнь. Вышла замуж, пара возрастная, оба очень хотели иметь ребёнка, готовились, и вот долгожданная беременность. Женщина пришла в консультацию, встала на учёт, и у неё выявили ВИЧ. Было очень серьёзное расследование, даже нашли одного из её прежних партнёров, который в тот момент жил за рубежом. Но путь передачи так и не выявили. Я работала в женской консультации и вела её, поэтому меня пригласили работать в СПИД-центр.

— Как ваши коллеги-медики отреагировали на этот факт — появление беременной ВИЧ-инфицированной?

— Большинство медработников в то время вообще говорили, что это надуманная проблема, никакого ВИЧ не существует. Говорили: «Что вы носитесь со своим СПИДом?» При этом в женской консультации медики, когда узнавали про пациентку с ВИЧ, пугались, что она тут всех заразит. А люди в большинстве своём думали, что это проблема наркоманов, проституток и гомосексуалистов. И эта женщина ведь никому не говорила свой диагноз, ей не с кем было поговорить о своей проблеме, в большей степени она нуждалась не в помощи акушера-гинеколога, а психолога, поэтому я для неё стала и психологом, и подругой. Тем более что у меня тогда пациентов с ВИЧ было всего несколько человек.

— Что тогда уже знали о СПИДе?

— А у нас была информация из первых рук, мы проходили учёбу в Санкт-Петербурге. И мы, специалисты, которые там собирались, были очень заинтересованы в проблеме, такие дебаты устраивали во время кофе-брейков. Хотя часто вопросов было больше, чем ответов. Как работать с такими пациентами? Не было готовых схем, рекомендаций. Еще мы контролировали соблюдение санитарно-эпидемических норм в больницах. Шприцы одноразовые были только в частных клиниках, которые начали открываться, а в обычных больницах инструменты стерилизовали. Перчатки одноразовые появились, но к ним относились очень трепетно, повторно стерилизовали, чтобы использовать несколько раз.

— Эта первая женщина с ВИЧ — как она отнеслась к диагнозу?

— Она на удивление спокойно отнеслась к ситуации. А муж вообще сказал: «Всё врут, СПИДа нет». Когда мы рекомендовали прервать беременность в связи с диагнозом, она не стала, и муж был не согласен на это. Чувствовала себя шикарно, беременность протекала без осложнений. Проблема возникла, когда стали решать вопрос, где рожать.

— Роддома её принимать не хотели?

— Было совещание на уровне Горздрава. И никто из наших роддомов не хотел брать. Договорились так: мой домашний телефон на скорой. Когда начнутся роды, она звонит в скорую, те перезванивают мне, за мной приезжает машина, и я еду к ней принимать роды. Сотовых тогда не было, поэтому я должна быть дома. Но потом всё-таки вопрос решился. Она рожала в инфекционке 40-й больницы, принимали роды в противочумных костюмах. Родила шикарного мальчишку, он не был инфицирован. Несмотря на это, проблемы потом были и с детскими поликлиниками. Она не могла, как обычная мама, пойти в поликлинику.

— Почему? Ребёнок же был без ВИЧ?

— Да, но всё равно не хотели принимать. Не знали, что такое ВИЧ, боялись. Прививки, обычные осмотры, всякие младенческие болезни — обращалась к педиатру нашего СПИД-центра. Но проблемы не всегда случаются в рабочее время — в выходные, ночью по этой схеме, через скорую, выходили на нашего педиатра. Например, такая ситуация: ребёнок играл с пластмассовой игрушкой, отковырял глазик, сунул в рот, и этот глазик — такая полусфера — присосался к нёбу. Когда мама доставала деталь изо рта, ребёнок ей прикусил палец, до крови. У неё, конечно, паника, потому что мог произойти контакт, могла она ногтем, например, поцарапать нёбо ребёнку. И вот таких ситуаций было несколько, это происходит со всеми детьми, но она не могла побежать в местную поликлинику.

— Сколько она прожила после рождения ребёнка?

— Около 10 лет, я точно не помню. В какой-то момент сменила работу, потеряла с ней контакт, а потом позвонила — муж сказал, что её уже нет, он остался с сыном.

— Она не проходила терапию?

— Проверенных терапевтических схем, тем более для беременных, тогда ещё не было, эффективность терапии была не изучена. Мы с ней ездили в центр Покровского в Москве, в этом центре как раз изучали эффективность терапии на разных группах. Я там впервые увидела такое количество инфицированных, и все лежали в одном отделении — и наркоманы, и гомосексуалисты, и беременные женщины, и обычные люди, тогда ещё было много пациентов из Элисты, где была вспышка. Я тогда увидела это и убедилась: СПИД есть, он рядом. Позже, уже после родов, моя пациентка начала принимать терапию, но момент развития инфекции был упущен. Она это понимала.

Помню, когда мы были в Москве, она увидела мыло марки Camay на витрине — это тогда было нечто невиданное и дорогое. Смотрит и говорит: «Куплю себе такое, кто знает, может, если не сейчас, то не успею попробовать».

— А следующие ваши пациентки с ВИЧ, беременные, как к ним попадала инфекция?

— Да разные были, были и наркоманки, которые до последнего не знали, что вообще беременны. А ещё такая типичная история для 90-х: тогда же Афган был, недавно закончился (советские войска покинули Афганистан в 1989-м. — Прим. ред.). Вот был парень в Афгане, там попробовал наркотики. А невеста его ждала. Вернулся, через год-другой поженились, потом беременность. Женщина становится на учёт — ВИЧ.

— Как воспринимали этот диагноз?

— Сложно реагировали, с ними психолог работал. Какие-то пары распадались, какие-то оставались. У нас тогда ещё было предписание рекомендовать прерывание беременности. Но женщины не могли. Больше оставляли, всё-таки материнский инстинкт берёт своё. Понимали последствия, но шли на этот риск. И в итоге дали медикам необходимый опыт. Мы теперь знаем, как вести такие беременности, как принимать роды, свести риски к минимуму — во многом благодаря им.