«Здешние люди внушают приезжему нечто вроде ужаса». Читаем письмо Антона Чехова о Екатеринбурге

Поездка Антона Павловича Чехова на остров Сахалин хорошо задокументирована: в конце концов, писатель даже выпустил одноименную книгу. Но то, что по пути он заехал в Екатеринбург, знают далеко не все. Из нашего города он отправил письмо, в котором честно поделился своими впечатлениями от Урала. И рассказ этот был столь жестким, что наверняка возмутил бы местных.

Впрочем, они личного письма Чехова так и не увидели. А вот мы, их потомки, можем открыть собрание сочинений и прочитать письмо от 29 апреля 1890 года. Из него вы узнаете впечатления писателя от реки Камы, уральских поездов, городов и людей.

Согласитесь с Антоном Павловичем?

Друзья мои тунгусы! Кама — прескучнейшая река.

Чтобы постигать ее красоты, надо быть печенегом, сидеть неподвижно на барже около бочки с нефтью или куля с воблой и не переставая тянуть сиволдай (что-то вроде водки. — Прим. ред.). Берега голые, деревья голые, земля бурая, тянутся полосы снега, а ветер такой, что сам черт не сумеет дуть так резко и противно.

Когда дует холодный ветер и рябит воду, имеющую теперь после половодья цвет кофейных помоев, то становится и холодно, и скучно, и жутко; звуки береговых гармоник кажутся унылыми, фигуры в рваных тулупах, стоящие неподвижно на встречных баржах, представляются застывшими от горя, которому нет конца.

На пристанях толпится интеллигенция, для которой приход парохода — событие. Всё больше Щербаненки и Чугуевцы (знакомые Чехова из Харьковской губернии. — Прим. ред.), в таких же шляпах, с такими же голосами и с таким же выражением «второй скрипки» во всей фигуре; по-видимому, ни один из них не получает больше 35 рублей, и, вероятно, все лечатся от чего-нибудь.

Я уже писал, что со мною ехала судебная палата: председатель, член и прокурор. Председатель, здоровый, крепкий старик немец, принявший православие, набожный, гомеопат и, по-видимому, большой бабник; член — старец вроде тех, которых изображал покойный Николай: ходит сгорбившись, кашляет и любит игривые сюжеты; прокурор — человек 43 лет, недовольный жизнью, либерал, скептик и большой добряк.

Всю дорогу палата занималась тем, что ела, решала важные вопросы, ела, читала и ела. На пароходе библиотека, и я видел, как прокурор читал мои «В сумерках». Шла речь обо мне.

Плыл я до Перми два с половиной года — так казалось. Приплыл туда в 2 часа ночи. Поезд отходил в 6 часов вечера. Пришлось ждать. Шел дождь. Вообще дождь, грязь, холод... бррр!

Уральская дорога везет хорошо. Боромлей и Мерчиков (мелкие станции Харьковско-Николаевской железной дороги. — Прим. ред.) нет, хотя и приходится переваливать через Уральские горы. Это объясняется изобилием здесь деловых людей, заводов, приисков и проч., для которых время дорого.

Проснувшись вчера утром и поглядев в вагонное окно, я почувствовал к природе отвращение: земля белая, деревья покрыты инеем и за поездом гонится настоящая метелица. Ну, не возмутительно ли? Не сукины ли сыны?..

Калош у меня нет, натянул я большие сапоги и, пока дошел до буфета с кофе, продушил дегтем всю Уральскую область. А приехал в Екатеринбург — тут дождь, снег и крупа. Натягиваю кожаное пальто.

Передние ноги у лошади расставлены так, копыта громадные, спина тощая... Здешние дрожки — это аляповатая пародия на наши брички. К бричке приделан оборванный верх, вот и всё. И чем правильнее я нарисовал бы здешнего извозчика с его пролеткой, тем больше бы он походил на карикатуру.

Ездят не по мостовой, на которой тряско, а около канав, где грязно и, стало быть, мягко. Все извозчики похожи на Добролюбова.

В России все города одинаковы. Екатеринбург такой же точно, как Пермь или Тула. Похож и на Сумы, и на Гадяч. Колокола звонят великолепно, бархатно.

Остановился я в Американской гостинице (очень недурной) и тотчас же уведомил о своем приезде А. М. Симонова, написав ему, что два дня я-де намерен безвыходно сидеть у себя в номере и принимать Гуниади (видимо, лечебная вода. — Прим. ред.), которое принимаю и, скажу не без гордости, с большим успехом.

Родятся они на местных чугунолитейных заводах, и при рождении их присутствует не акушер, а механик. Входит в номер с самоваром или с графином и, того гляди, убьет. Я сторонюсь. Сегодня утром входит один такой — скуластый, лобастый, угрюмый, ростом под потолок, в плечах сажень, да еще к тому же в шубе.

Ну, думаю, этот непременно убьет.

Оказалось, что это А. М. Симонов. Разговорились. Он служит членом в земской управе, директорствует на мельнице своего кузена, освещаемой электричеством, редактирует «Екатеринбургскую неделю», цензуруемую полицеймейстером бароном Таубе, женат, имеет двух детей, богатеет, толстеет, стареет и живет «основательно».

Говорит, что скучать некогда. Советовал мне побывать в музее, на заводах, на приисках; я поблагодарил за совет.

Пригласил он меня на завтра к вечеру чай пить; я пригласил его к себе обедать. Меня обедать он не пригласил и вообще не настаивал, чтобы я у него побывал. Из этого мамаша может заключить, что сердце родственников не смягчилось и что оба мы — и Симонов, и я друг другу не нужны.

Прасковью Параменовну, Настасью Тихоновну, Собакия Семеныча и Матвея Сортирыча видеть я не буду, хотя тетка и просила передать им, что она уж раз десять им писала и ответа не получала. Родственнички — это племя, к которому я равнодушен так же, как к Фросе Артеменко.

На улице снег, и я нарочно опустил занавеску на окне, чтобы не видеть этой азиатчины. Сижу и жду ответа из Тюмени на свою телеграмму. Телеграфировал я так: «Тюмень. Пароходство Курбатова. Ответ уплачен. Уведомьте, когда идет пассажирский пароход Томск» и так далее. От ответа зависит, поеду ли я на пароходе или же поскачу полторы тысячи верст на лошадях, по распутице.

Сегодня попробовал сварить себе кофе: получилось матрасинское вино. Пил и только плечами пожимал.

Я вертел в руках пять простынь и не взял ни одной. Еду сегодня покупать резиновые калоши.

Ну, будьте все здоровы и благополучны, да хранит вас Бог. Привет мой всем Линтваревым, наипаче же Троше. Поклон Иваненке, Кундасовой, Мизиновой и проч. Желаю Луке побольше шпаков. Деньги целы.

Если мамаша сделает Николаю решетку (речь о могиле Николая Чехова, родственника писателя. — Прим. ред.), то я, повторяю, ничего не буду иметь против. Это мое желание.

Найду ли в Иркутске письмо от Вас?

Ваш Homo Sachaliensis (сахалинец. — Прим. ред.)

А. Чехов.

Посылаю заказным — боюсь, что не дойдет.

Попроси Лику, чтобы она не оставляла больших полей в своих письмах.

Посмотрите также на самые ранние фото Екатеринбурга и сравните их с реальностью. Улицы прежде назывались по-другому, а вот зданий с тех пор сохранилось на удивление немало. А также прочитайте историю эпидемии тифа, которая охватила город в XIX веке. Врач, который героически боролся с болезнью, в итоге погиб.

Мы отдельно публиковали краткую историческую справку о Екатеринбурге до революции — и в ней тоже есть редкие фотографии!