«Да всё равно ничего не получится…» Журналистка — о том, почему в Екатеринбурге так часто сносят старые дома

Если вы хотя бы немного следите за темой недвижимости в Екатеринбурге, то наверняка замечали, как часто появляются новости о сносе старинных зданий, за которые еще недавно бились активисты. Неужели всё это наследие нельзя сохранить и дать ему вторую жизнь?

Журналист Ольга Павлова в своей колонке объясняет, почему эта тема касается буквально каждого, чему нам стоит поучиться у соседей и при чем здесь модный термин «газлайтинг».

Попробовала посчитать, сколько зданий в 2022 году снесли в Екатеринбурге. Много. Тема сносов в повестке — одна из лидирующих. Из наиболее громких потерь — конечно, больница скорой помощи в Зеленой Роще. Может сложиться впечатление, что снос старых зданий — нормальная практика для всех развивающихся городов. Мысль хоть и грустная, но как будто даже немного успокаивающая. Правда, в корне неверная.

Есть города, загуглив названия которых вместе со словом «снос», вы увидите всего пару кейсов — и те накопились не за год, а за несколько лет. При этом историй о восстановлении, приспособлении и реставрации значительно больше. Что не так с Екатеринбургом? У нас действительно мало позитивных историй? Или мы то ли специально, то ли по незнанию тщательно их скрываем, чтобы дома сносили, потому что «больше ничего сделать с ними нельзя»?

Тут важно обозначить вот что. Я несколько лет изучала объекты, где есть инвесторы и реставраторы, человеческая инициатива и очевидные выгоды, да и интересы бизнеса можно соблюдать. Много часов провела в разговорах о том, что мы не только сносим, что позитивные примеры работы с наследием есть. Я и сейчас не изменила мнения, но на фоне элементарного сравнения с другими регионами задаюсь вопросом: может быть, эта негативная повестка с наследием в Екатеринбурге кому-то выгодна? Типа: «У нас всё плохо, лучше не будет, мы ничего не умеем и не знаем, поэтому будем строить новое — в этом мы разбираемся».

А что у других-то? Обратимся, например, к ближайшему соседу, на которого мы часто ссылаемся, объясняя собственные проблемы. Специалисты по реставрации говорят, что схема работы с тюменскими контрольными и охранными структурами в разы понятнее и проще, чем у нас. Поводы для сравнения есть — наши эксперты работают на объектах в Тюмени и Тобольске и проходят там много согласовательных процедур. В Тюмени, безусловно, есть позитивная повестка вокруг работы со старыми зданиями. Их собственный профильный комитет несколько раз в неделю (!) отчитывается о проделанной работе.

Не буду спорить. Может быть, всё так прекрасно выглядит на фоне вылизанного исторического поселения в Тобольске, а цифры по приспособленным объектам в самой Тюмени можно сопоставить с екатеринбургскими, но позитивный настрой, фокус на приспособление — это точно именно то, что бросается в глаза, когда мы обращаемся к соседнему региону.

Складывается впечатление, что те механизмы, которые там используют, работают лучше. И там, кажется, не возникает особенно громких историй и общественных дискуссий вокруг не очень светлых идей: например, лишить здание охранного статуса и таким образом его спасти — как-то тюменцы обходятся без подобных крайних мер. А у нас — пожалуйста: недавняя история с Городком чекистов, где на подъездах мирового (!) памятника архитектуры появились объявления о том, что «слишком дорог ремонт при наличии охранного статуса, поэтому давайте его уберем…»

А давайте лучше посмотрим на опыт работы программы капремонта в Калининграде, где этих средств почему-то хватает с лихвой, и программа действует исправно. Вместо всех аргументов приглашаю вас посмотреть на телеграм-канал калининградского фонда капремонта. Очень удивитесь.

А еще есть Тула. Не самый богатый регион с такой концентрацией разрушенных усадеб и бедных музеев, что впору руки опустить, но там почему-то жизнь кипит. Например, в этом году запустился масштабный проект: в старинной отреставрированной усадьбе Дворяниново, принадлежавшей ученому XVIII века Болотову, который изучал яблоки, помидоры и картофель, открылся огромный фермерский кластер.

На территории усадьбы восстановили систему многоярусных прудов, сады, цветники и ягодники, уникальный огород. Открыта научная библиотека Болотова, с прошлого года проводится фестиваль, посвященный фермерству, гастро- и агротуризму.

А еще есть Арзамас, где по центру города сегодня пройти нельзя без того, чтобы не увидеть объект, где ведутся восстановительные работы. Здешний мэр знает историю чуть ли не каждого старого здания — и в этом я имела радость убедиться лично.

Кстати, о мэрах. Есть прекрасная Вологда, глава которой — активный пользователь соцсетей, не побоялся прогуляться по родному городу с блогером Варламовым и регулярно показывает, насколько активно восстанавливаются старые здания. И эти объекты не музеефицируются поголовно, их приспосабливают!

Можно даже не упоминать здесь примеры из Красноярска и Томска — просто наберите в поисковике название города и слово «наследие» (или «снос»).

Вместе с тем тема приспособления наследия теперь находится в зоне интересов таких гигантов, как ДОМ.РФ и ВТБ. Первые создали целую структуру для работы с наследием, публично рассуждают о том, какие функции исторических зданий наиболее востребованы, как адаптировать исторические объекты к жизни современного города; вторые участвуют в проектах приспособления старых зданий и рассказывают об эффективности инвестиций, привлекаемых в наследие.

Вот что на недавнем молодежном форуме «Наследие», проходившем в Москве, говорила Ольга Дергунова, топ-менеджер финансовой организации: «Мы для себя сформулировали очень простой принцип: сохраняй и развивай. Безусловно, для музейных работников, для государства сохранение объектов культурного наследия является главной целью. Но объект — это всегда объект управления... Вы должны понимать, как он будет существовать после того, как вы его сохранили… Чтобы был смысл, стоящий за этим, и чтобы туда пошли мы с вами, горожане, и стали им пользоваться».

Но вернемся к моей «теории заговора». Почему в Тюмени работает, почему в Калининграде могут найти деньги даже на незначительное с точки зрения охранных органов здание (не то что на памятник мировой величины, как наш Городок чекистов)? Почему у них получается, а у нас — нет?

Может возникнуть чувство, будто я сама себе противоречу. Ведь это я несколько лет делаю материалы о приспособленных к современному использованию зданиях, рассказываю об их новой жизни, вожу экскурсии, знакомлю людей со специалистами, которые умеют и могут. Готова повторить еще раз: в нашем городе есть архитекторы, реставраторы, историки, девелоперы, которые способны делать очень классные проекты приспособления старых зданий к современному использованию — конечно, пусть за большие, но вполне вменяемые деньги.

Тогда почему же в публичном поле не они, а сносы?

О том, что есть тут странное противоречие, мне говорит свежий пример моей деятельности. В этом году мы не без труда, но начали разговор о сохранении наследия Олега Елового в новом квартале «Екатеринбург-Сити» — это как раз то пространство, где работал художник, где стоял его дом, который не удалось сохранить, и где многие годы до него жили творческие талантливые горожане. Есть идея увязать все важные смыслы этого места в новую улицу, на которой сможем гулять уже мы с вами.

Показательно, что со стороны застройщика мы получили больше внимания к нашей инициативе, чем от горожан, которым «важно наследие». Знаете, какой аргумент? Конечно, тот самый: «Да всё равно ничего не получится…»

А может, то, что происходит в Екатеринбурге, следует охарактеризовать словом года? Слово это «газлайтинг», и означает оно подмену понятий, в которой всегда кто-то заинтересован. Теме сохранения и приспособления наследия будто прикручивают свет до депрессивного.

У нас контент про восстановление не особо интересен, зато про сносы — воспринимается отлично. У нас не слишком готовы вникать в тему, слушать, что работа с наследием, пусть тяжело, но всё-таки дается бизнесу. Тем более люди не готовы хвалить и поддерживать людей, которые в этом участвуют лично.

Зато хватает душещипательных постов вокруг утраченных зданий. У нас в Екатеринбурге нет системной работы с наследием (и при таком подходе, скорее всего, не будет), зато с общественным мнением, похоже, работа ведется.

Снос домов стал одной из тем для подведения итогов 2022 года — посмотрите, каких зданий лишился Екатеринбург за последние 12 месяцев. Впрочем, традиция продолжилась сразу после Нового года — уже 2 января в центре города уничтожили флигель усадьбы Волкова, которую признали памятником архитектуры.

А на Эльмаше в конце года начали сносить ветхие дома в квартале, который отдали под застройку. Это часть программы КРТ, которую также называют реновацией.