«Парк — не чей-то приусадебный участок»: эксклюзивное интервью Екатерины Кейльман о работе в ЦПКиО

Самое обсуждаемое кадровое событие этой недели — уход Кати Кейльман из парка Маяковского. В последнюю неделю ее работы на посту директора мы поговорили о том, что произошло с ней и с парком за полтора года, что стало причиной решения уйти и как оно принималось. И самое главное — о том, что будет дальше. В жизни самой Кати и в жизни ЦПКиО.

Мы встречаемся в полдень в рабочем кабинете директора — в двухэтажном здании парковой администрации. Катя представляет своего заместителя — Павла Зубакина. Говорит, что он будет участвовать в нашем разговоре, дополнять и уточнять, чтобы у читателя сложилась максимально полная и объективная картина.

— Ты достаточно подробно рассказала в своем инстаграме, почему именно ты уходишь. Написала, что «причин для ухода много — личные, профессиональные, психологические. Постоянное давление и стресс». Был момент, когда это давление и многочисленные жалобы могли превратиться в конкретные уголовные дела?

Екатерина Кейльман:

— Мне кажется, такое могло случиться в любой момент. Единственное чувство, которое мне придавало спокойствие, — это то, что я-то знаю, что ничего неправильного не делаю. Только это дает возможность заземлиться. Даже про батут, например, — про нас снова пишут ваши же комментаторы, что мы отдали его агентам. Мы купили батут на деньги парка и наняли людей, которые стоят там операторами. Касса полностью принадлежит парку. Абсолютно любой факт разворачивают и подают так, как нужно [недоброжелателям]. Даже про мое увольнение так рассказали, будто меня уговаривали остаться, а я очень устала и поэтому ухожу. Но это тоже не совсем правда.

— Что будет с сотрудниками парка? Кто-то уйдет из-за смены руководства?

Павел Зубакин:

— Все остаются. Задача — всей командой обеспечить безопасный и прозрачный трансфер власти. Это тоже один из показателей цивилизованной работы. Если уходит руководитель, не должно быть каких-то бурных коллапсов. Эффективный трансфер — когда вся команда приходит к новому руководителю, они знакомятся, презентуют результаты прошедшей работы, объясняют принципы, и он принимает решение, как будет работать с этим. А дальше уже сотрудники определяются, оставаться или нет. Если приходит директор и говорит — так, вы вот тут всё делаете неправильно, то, наверное, кто-нибудь уйдет.

— Какова судьба проектов, которые ты не успела закончить? Например, кто гарантирует, что сделают летнюю эстраду и новое колесо обозрения?

Екатерина Кейльман:

— У нас нет никаких гарантий никогда и ни на что. Но я не вижу ни одной причины менять договоренности о колесе, потому что они максимально выгодны для парка. Я не вижу смысла отказываться от сотрудничества с фондом «Обнаженные сердца», от установки детской площадки или от обновления центрального цветника. Я уверена, что это все будет доделано. Определенным гарантом безопасности бизнеса является его эффективность. Например, про колесо обозрения много раз говорили как про ошибку из-за якобы невыгодных для парка условий. Но если мы посмотрим на контракт, то станет ясно — вряд ли кто-нибудь согласится сделать лучше. Контракт предполагает, что агент будет выплачивать парку 65% от выручки после окупаемости, при этом возьмет все операционные затраты на себя. Такие условия, суть и объем обязательств могут защитить бизнес от смены вектора.

— Многие, с кем я разговаривала про парк, боятся, что сейчас начнется откат, вернутся аттракционы «лопни шарик» и все остальное.

Павел Зубакин:

— Важно отталкиваться от того, какие цели поставит руководитель. Конечно, он может скорректировать вектор развития, пригласив новых операторов, но вероятность смены эффективных на неэффективных достаточно низкая. Зачем выгонять [ресторатора Кирилла] Шлаена, который организовал грузинское кафе на входе? Может, кто-то сделает и лучше, чем Кирилл, но я сомневаюсь. Договор с ним и сам факт того, что предприятие эффективно работает, защищает его от таких манипуляций.

— Есть риск, что предприниматели, которые сейчас в парке, уйдут вместе с тобой?

Екатерина Кейльман:

— Не думаю. Во-первых, они вложили деньги, порядка 200 миллионов рублей. Все существенные изменения, которые мы видим, стали возможны благодаря им.

Единственный повод, из-за которого они сейчас могут начать уходить из парка, — если для них поменяют условия или отключат электричество, заблокируют доступ в парк либо заберут оборудование.

— Объясняя причины своего ухода, ты написала о беспрецедентном давлении. Кто именно на тебя давил?

Екатерина Кейльман:

— Один из инициаторов всех проверок и давления — бывший директор парка Владимир Черменинов (руководил ЦПКиО с 2004 по 2015 год. — Прим. ред.). Жалоб от него было очень много с самого начала. Он писал, что я просто уничтожила парк. Там есть письма на двенадцать страниц, он писал во все инстанции, включая губернатора, только до президента не дошел. Каждый раз, когда он отправлял такую «телегу», к нам приходили с проверками. Он отслеживал мои перелеты, сканировал их и отправлял их как жалобу, потому что меня не было в городе. А я была у папы в период самоизоляции.

— Вы жаловались в полицию на его действия?

Екатерина Кейльман:

— Да, полиция отказала в возбуждении дела. Он собирал досье на меня: его очень возмущало, что я улетела в Европу на январские праздники. А мне захотелось посмотреть новогоднее оформление, вдохновиться для новой работы. Я ездила в Австрию и в Чехию. Когда видишь сообщения с данными собственных перелетов — это очень неприятно. Но я понимаю, что он бывший сотрудник правоохранительных органов и может еще и не так себя вести. Конечно, у него есть поддержка на разных уровнях во власти.

— А с Романом Шадриным у него тоже не было согласия?

Павел Зубакин:

— У них была война. Шадрин, когда занял должность, сменил весь пул арендаторов. У Черменинова даже супруга занималась бизнесом в парке, у нее был ресторан «Лесная сказка». Каждая смена директора для «своих» предпринимателей — стресс. Я вижу, как бизнесмены, старожилы парка, включили режим «Аларм!». Это печальная история, она идет из-за восприятия парка как личного приусадебного участка. А когда общественное пространство используют так, как надо, — появляются эффективные игроки, которые приносят не по 500 рублей, а сотни тысяч, — система защищает их сама по себе. Это эффективный рабочий инструмент для развития.

— Ты думаешь, что центральный городской парк и правда можно воспринимать как что-то вроде личной дачи? Эти знаменитые генеральские бани, где отдыхали чиновники — все о них слышали, но никто там не был, — это же все растет из этой установки. Более того, как председатель Наблюдательного совета парка я знаю, что они нигде не числятся и не стоят на балансе — такие бани-призраки.

Павел Зубакин:

— Бани, которые были построены в парке, — это квинтэссенция того, что он до сих пор рассматривается как чье-то личное [имущество]: это моя территория, и я здесь построю все что захочу и как захочу, поставлю не лучших, а близких к себе предпринимателей.

— Получается, бани никак не функционировали с момента твоего прихода в 2019 году?

Екатерина Кейльман:

— Мы проводили на закрытой территории, рядом с которой они находятся, одно мероприятие для сотрудников в конце лета. Плюс там выступал Коляда-театр, потому что там удобное и уютное место для спектаклей. По сути, эти бани — призраки, самострой. Их нет на балансе. Возможно, как-то задокументирована вторая баня, «генеральская», которая появилась при Романе Шадрине.

— Как вы считаете, почему бизнес поверил в парк?

Павел Зубакин:

— Общественное пространство работает на принципах взаимной эффективности, когда все субъекты заинтересованы в развитии друг друга. Запускается рыночный механизм, который не дает сломать такую систему при любом руководителе — этого достаточно для эффективной работы. Кстати, часть бизнесменов, которые работали в парке при предыдущем руководителе, остались. Раньше они платили по 20 тысяч рублей за свою точку, а сейчас платят 200 тысяч и они довольны, потому что их выручка все равно выросла из-за трафика, из-за стабильности, их перестали мотать по парку из-за прихоти руководителя.

Екатерина Кейльман:

— Парк Маяковского — уникальный кейс развития общественного пространства. Это не просто политическая воля плюс субсидии, когда решили, сделали проект — и вот вам новый красивый парк, в котором ничего особо не происходит. Здесь ситуация абсолютно другая: произошла синергия людей — обычных посетителей, бизнеса и независимой точки зрения. В результате получилось совершенно новое место для горожан. Почему оно такое? Во многом потому что сюда пришел бизнес. Этому бизнесу доверяют люди, потому что они доверяют мне. Мы это все сделали абсолютно искренне, исходя из ценностей и любви, а не из личных интересов. И поэтому люди поменяли свое отношение к парку. И поэтому смешно и обидно читать, что я что-то украла и развела коррупцию.

— Скажи, какая у тебя была зарплата?

Екатерина Кейльман:

— 125 тысяч рублей.

— Сколько раз тебе предлагали взятки за полтора года?

Екатерина Кейльман:

— Один раз. Это были бизнесмены, очень много предлагали. Я удивилась. Я из хорошей семьи, у моего папы очень успешный бизнес, мне посчастливилось никогда не испытывать нужды, карьера моя складывается удачно. Деньги меня особо не интересуют, просто когда надо — они есть. Как-то вот всегда в моей жизни так складывалось. Я согласилась на эту работу, конечно, не из-за зарплаты.

— А в «Теле-Клубе» у тебя какая была зарплата?

Екатерина Кейльман:

— Я была партнером компании и получала долю от прибыли. Понимаешь, я проработала десять лет в одной индустрии и устала от нее. Мне казалось, что там больше невозможно развиваться. Я совершенно не знала, что буду делать. Я просто написала пост в фейсбуке и пошла. Когда мне предложили эту работу, я подумала, что мои компетенции прикольно накладываются на эту вакансию. Потому что это и гастрономия, которой я интересуюсь и которую очень люблю, и работа с пространством. Я проектировала фестивали как площадку — здесь то же самое, только в постоянном режиме. Я видела здесь очень много возможностей для развития. Меня пугали, что будет очень сложно, что придется ходить с охраной.

— Случалось, что она действительно была нужна?

Екатерина Кейльман:

— Здесь у службы безопасности был специальный протокол, согласно которому за директором по парку всегда должен ходить охранник. Я даже не сразу поняла это. Я оборачиваюсь — почему они все время рядом? А я просто с другом гуляю по парку. Я спросила: а почему вы все время ходите за мной? «А это протокол такой». Сейчас не ходят. На меня не нападали, машину не поджигали, а вот с коллегами-чиновниками такое случалось. Мне кажется, что моя открытая позиция и публичность — единственное, что может защитить. Наверное, кто-то бы не стал писать того, что я написала сегодня в посте. Мне запретили давать первое интервью, которое мы делали с E1.RU в декабре 2019-го. Но я дала его, потому что мне казалось, что это же неправильно — почему я должна молчать?

— Что, по твоему мнению, имеют в виду чиновники, когда говорят, что Кейльман не командный игрок?

Екатерина Кейльман:

— Ну вот наше с тобой интервью — прекрасный показатель того, что я не командный игрок.

— О каком «личном проекте Кейльман» говорили в мэрии, когда объясняли твой уход?

Екатерина Кейльман:

— Не знаю. Нет никакого личного проекта. Я не понимаю, с чего они это взяли, я просто отдыхать поеду, а потом буду решать. Не вижу смысла сейчас планировать что-то. Когда будут силы, другое состояние, тогда можно будет думать.

— Бывшие сотрудники парка рассказывали мне, что город использовал парк Маяковского как копилку для черного нала. Якобы здесь за выходные можно было заработать миллион на лохотронах.

Екатерина Кейльман:

— Я не слышала о таком, но цифра вполне реальная. Действительно, за выходные в хорошую погоду миллион рублей выручки — не такая уж и большая сумма, особенно если она идет без агентского договора.

— Какие-либо чиновники могли быть заинтересованы в такой работе?

Екатерина Кейльман:

— Очень сложно говорить о том, что было много лет назад. Мы тут не были, у нас в городе слухи обрастают таким слоем додумывания, чтобы мне бы не хотелось такое комментировать.

— Сколько сегодня парк зарабатывает?

Екатерина Кейльман:

— Очень сложный вопрос. У нас бюджет парка в среднем 150 миллионов рублей. Из них примерно 90 миллионов парк зарабатывает самостоятельно. Но это не так важно, потому что задача общественного пространства — быть комфортным для горожан, а не экономически эффективным. Все комиссии, проверки и дискуссии в думе всегда поднимают вопрос финансовой эффективности, но они не на том держат фокус. Конечно, хочется расти в показателях, говорить про десятикратное увеличение дохода, но я никогда не ставила это в приоритет. Если бы это было так, то здесь стояли бы шарики и киоски, везде были бы понатыканы аттракционы.

О причинах своего ухода с поста директора парка Маяковского Екатерина Кейльман рассказала в начале этой недели. Незадолго до этого она в прямом эфире отвечала на вопросы читателей E1.RU. Смену руководства ЦПКиО прокомментировали известные екатеринбуржцы.