«А потом я ей надоел». Истории уральцев, которые приходят жить в ночлежку

— У меня есть родственники с квартирами, но мне сейчас просто удобнее жить здесь. Не постоянно, а периодически. Здесь мне оказывается определенная помощь. Родственники зовут, но с ними трудно жить. Намаялся, всех вырастил. Дети, внуки, они меня любят, я их люблю, но извините, когда в одном помещении много народу… Такой возраст, когда хочется отдохнуть.

Владимиру 50 лет, он опрятно одет, хорошо разговаривает, немного прихрамывает — недавно заболело колено. В Доме ночного пребывания он с зимы. Днем работает «в охране», а по вечерам приходит сюда.

У Владимира пять детей, он подчеркивает, что все — от одной жены, живут в разных городах и зовут его к себе. Но всё же по какой-то причине он выбирает не их дома, а койко-место в ночлежке.

— Не люблю жить на чужой территории. Да, здесь я не хозяин, но у меня равные права со всеми. Существует определенный порядок, люди уважают друг друга и личное пространство, покой, тишину. Но в мае я собираюсь снять себе жилье.

Дом ночного пребывания — единственная государственная ночлежка в Екатеринбурге — открылся в сентябре 1995 года. Одновременно в нем могут жить 45 мужчин и 4 женщины. Мужских комнат четыре — две на 16 мест, одна на 9 и одна на 4. В отдельном корпусе — женская четырехместная комната.

Ночлежка работает с 8 вечера до 8 утра, но в остальное время из нее никого не гонят. Человек, которому нужна помощь, может жить здесь до 6 месяцев в году, из них месяц бесплатно, а пять — за 57,88 рубля в сутки, тариф утверждает РЭК. Платить можно за каждый день. Для кого-то это стимул пойти заработать, для кого-то — что-то украсть и продать, кто-то собирает деньги на паперти.

Тех, кто может подтвердить низкий доход или его отсутствие, бесплатно кормят ужином за счет государства. Но, конечно, редко можно встретить бездомного, который встал на биржу труда и принес справку. В последние полтора года в доме кормят абсолютно всех, с этим помогают благотворительная столовая на Восточной и фонд «Люблю и благодарю», который работает при поддержке Фонда президентских грантов.

В доме ночного пребывания работают юрист, фельдшер, психолог. Бездомным помогают восстанавливать документы, искать работу, оформлять инвалидность. Перед приемом постояльцы проходят санобработку, дезинфицируются и их вещи.

— Мы берем практически всех. Есть два главных условия: иметь результат флюорографии (мы сами даем направление в поликлинику), чтобы исключить попадание сюда туберкулеза, и быть трезвым, — рассказывает директор Дома ночного пребывания Александр Тащев. — 80% наших клиентов — те, кто прошел через колонию, есть, кто по 30 лет отсидел. Трезвый человек хоть немножко думает головой. Когда он пьяный, любое сказанное слово может спровоцировать конфликт с соседями. Были такие случаи, возникали конфликты между жильцами, мы вызывали Росгвардию.

Еще 20% постояльцев дома — жертвы черных риелторов или взрослые люди, которых выгоняют из дома родственники. Был мужчина со штампом о прописке в паспорте, а как оказалось, его квартиру вместе с ним продали уже несколько раз. Другой клиент прожил с женщиной 20 лет, брак не регистрировали, когда женщина умерла, ее дети его выгнали.

— Средний возраст наших клиентов — 45–55 лет, это работоспособные люди, много проходит тех, кто попал в колонию в советское время, а тогда по закону их выселяли из квартир, лишали прописки. Бывают и пенсионеры, жилья нет, на пенсию в 9–10 тысяч ничего не снять. Они живут по полгода, подкапливают деньги и уходят, — говорит директор Дома ночного пребывания.

Александр Павлович похож на школьного учителя — в очках, голубой рубашке, жилетке. Он из тех, кого выгнали родственники. Так, по крайней мере, Александр Павлович рассказывает. Ему 66 лет, родился в Саратовской области, приехал в Свердловск поступать в радиотехникум, но не прошел по зрению. В результате устроился на мясокомбинат, а потом выучился на фрезеровщика и проработал им на ювелирном заводе до самой пенсии. «У меня шестой разряд, я мастер золотые руки», — говорит про себя Александр Павлович.

Он прожил с женой 37 лет, воспитал двух сыновей. Говорит, жили сначала в квартире его родителей, потом в доме, который жене достался от отца, затем переехали в дом, унаследованный от ее матери:

— А потом я ей надоел. Дети взрослые были, мы разошлись. Я что, у детей буду отбирать, что ли? С нее трясти нечего, потому что я не пришей, как говорится, рукав. Вначале жил у матери, пока она не заболела. Как она заболела в этом году, брат начал диктовать условия, квартиру опечатал, меня туда не пускает. И тогда я пошел сюда. Хотя у меня в той квартире доля после смерти отца. Мама жива, но я о ней ничего не знаю, это всё находится в такой тайне. Соседей спрашивал, кто-то говорит, что она в квартире и за ней няньки ухаживают, кто-то — что в больнице лежит.

— А с сыновьями общаетесь?

— Так, перезваниваемся, и всё.

По словам директора ночлежки, процентов 30 постояльцев живут у них по полгода, а большинство приходит, поживет немного, уходит, затем снова возвращается. Процентов 10–15 в общей сложности встают на ноги, находят работу, жилье и как-то устраиваются в жизни.

— Дом ночного пребывания — это первая ступенька в социальной работе по возвращению человека к нормальному образу жизни, если он хочет этого сам, — говорит Александр Тащев. — В последние годы много появляются людей с ограниченными возможностями. Мы помогаем восстановить утраченную инвалидность или оформить ее, а затем устроиться в специальные учреждения.

Зимой на территории Дома ночного пребывания открывают пункт обогрева, где могут поесть, согреться и остаться на ночь 15–20 человек. Они живут отдельно и не пересекаются с постоянными проживающими. В морозы постояльцы ночлежки могут находиться в помещениях круглосуточно.

Юрий Михайлович пришел в ночлежку как раз зимой, о том, что она существует, узнал от других бездомных. Через месяц ему даже удалось получить работу — устроился вторым дворником при ночлежке.

— Был мороз, есть нечего, надеть нечего. Раньше была столовая на Пехотинцев, но из-за ковида она закрылась, одежду тоже нельзя было распространять. В самый тяжелый период эта организация дала наибольший эффект таким, как мы.

Ему 67 лет, он называет себя интеллигентом и рассказывает, что преподавал в школах и в университете биологию.

— Многим судьбы поломала перестройка. Не по технологии нашей жизни эта перестройка, как инородное тело, как болезнь любого государства, любого организма. И вот мы все — результат этой болезни. А сейчас нужно выбираться из этого, — размышляет он.

Но потом объясняет прозаичнее: после вуза поехал по распределению в деревню, началась веселая жизнь с выпивкой, «дым коромыслом стоял».

— У меня органическое неприятие алкоголя, от матери передалось, а я все равно за компанию, понимаете. Уничтожил свой организм, как любой другой человек, который злоупотреблял этим, — говорит он.

Женился, появились дети. В девяностые квартиру, которую получила супруга, несколько раз обокрали. Жена, говорит Юрий Михайлович, решила, что это он наводит воров:

— У нас пошел разлад, и она меня потихоньку из квартиры выселила. И отправила на работу, у нее ферма была. А я соглашался на всё, потому что ради детей. Но в деревне не стал жить, тяжело там, и пошел странствовать. С детьми общаюсь, но стараюсь не общаться, потому что мне, как и многим, неудобно. Два мальчика и две девочки. Если общаться, надо им помогать, а я от них отрываю. Всё в таком клубке запуталось. Только благодаря дому более-менее концы с концами свожу. Планов на будущее у меня пока никаких.

В день, когда мы пришли в ночлежку, ее постояльцев постригала Любовь. Она, мастер и преподаватель парикмахерского дела, много лет регулярно занимается волонтерством — стрижет детей в детских домах, стариков, малоимущих.

В ночлежку спокойно пускают волонтеров, устраивают праздники для подопечных. В прошлом году во время самоизоляции дом пять месяцев пробыл в закрытом режиме — старых жильцов не отпускали (уйти можно было, но тогда обратно не вернуться), новых не принимали. Конфликты случались, кто-то решил уйти, но в целом пережили карантин спокойно.

— Выдерживание распорядка — определенный стимул подумать над своей жизнью, — отмечает Александр Тащев. — Я как директор не буду разбираться, кто виноват. Начинаете ругаться — виновны, невиновны, вышли за ворота, и всё. Приходится таким волевым методом настраивать их на то, чтобы вели себя нормально и уважали как сотрудников, так и друг друга. Какой бы ты ни был, ты в первую очередь человек.

Почитайте также, что такое работные дома и как они устроены. А еще мы рассказывали, как живут старики, которых сдали в приют родные.