«Закон растоптан»: как продвигаются дела против людей, которых задерживали во время «битвы за сквер»

Недавно стало известно, что бизнесмены Игорь Алтушкин и Андрей Козицын расторгнут договор аренды земли в сквере у Театра драмы — в том самом сквере, в котором в мае этого года развернулась настоящая битва. После этой новости все решили, что это финальная точка в одной из главных историй этого года — сквер останется нетронутым, храм Святой Екатерины построят в другом месте. На самом деле, победой это назвать все равно нельзя. В Екатеринбурге продолжаются десятки административных дел против тех, кто был тогда задержан сотрудниками полиции и ОМОНа. Например, Анну Балтину в августе этого года признали виновной в организации тех протестов и оштрафовали на 20 тысяч рублей. Но ее громкое дело далеко не единственное, всего по «скверным» делам были осуждены более 100 человек. Они пришли на митинги по разным причинам, занимались там совершенно разными делами, но теперь их истории как под копирку. Рассказываем, в чем их обвиняют и как наказывают.

Все наши герои были задержаны на третий день протестов, 15 мая. Статья — 20.2 («Нарушение установленного порядка организации либо проведения собрания, митинга, демонстрации, шествия или пикетирования»). По этой статье было осуждено более 60 человек, то есть больше половины от общего количества задержанных. В итоге только один человек, осужденный по этой статье, был оправдан — это Дмитрий Молодцов. Он с другом проезжал на машине мимо сквера, увидел, что собралось много людей. Они вышли из машины, чтобы посмотреть, что происходит, друг перешел дорогу и сразу был задержан. Дмитрий пошел узнать, в чем дело, его тоже сразу отправили в автозак. Запись его задержания попала на камеры, это и спасло его в суде — полиция утверждала, что он выкрикивал лозунги и вел себя активно, но на записи видно, что он ничего не успел сделать. Другу повезло меньше, он был оштрафован, как и все остальные осужденные по статье 20.2.

Анастасия Перевозчикова

Дизайнер, 25 лет

— Это был третий день протестов, я пошла туда гулять, мы пели песни. Была достаточно дружеская обстановка. Требований разойтись, которые зачитывались в рупор, мы не услышали. Я о рупоре вообще узнала на следующий день. Это мы и пытались доказать в суде, предоставляли видеофайлы, на которых видно, что там, где мы стоим, рупора не слышно. Что интересно, подполковник Трошин на суде сказал, что подходил к нам и лично видел, как нас просили разойтись сотрудники полиции. Этого не было. И когда я у него в суде спросила, во что я была одета, он сказал, что в голубую куртку, спортивные штаны, с распущенными волосами. На видео, которое мы предоставляли в суде, видно, что на мне была абсолютно другая одежда, другая прическа. Вообще непонятно, кого он описывал. Моему другу сказали, что у него были длинные волосы, хотя у него был хвостик, а сверху кепка и капюшон. Оштрафовали на 10 тысяч, сейчас мы собираемся подавать апелляцию в областной суд.

Руслан Комадей

Поэт, 28 лет

— После работы 15-го числа, в третий день протестов, мы с товарищами увидели знакомых, там было много людей из моей среды. Мы стояли перед цепью из ОМОНа недалеко от набережной Исети. Моя коллега Даша предложила нам сделать что-то вроде сидячей забастовки, потому что полиция не пойдет по сидячим мирным гражданам. Я поддержал эту идею, еще несколько наших товарищей в этом поучаствовали. Мы сидели на расстоянии двух-трех метров от цепи, между нами бесконечно курсировали журналисты. В толпе курсировали люди с пиццей. Ближе к полуночи все сдвинулись в нашу сторону, пространства стало меньше. Людей начали вытеснять из сквера, цепи приблизились к нам вплотную. ОМОН начал шипеть, чтобы мы встали. Мы с коллегой взялись под руки. Когда берцы оказались совсем близко и полицейские увидели, что никакое шипение не помогает, они решили, что нужно нас задерживать. Они вытащили меня и забрали. Один из них бросил мне фразу вроде «Нет никакого толку стоять [в сквере], потому что если вы будете стоять, то и мы будем стоять». В автозаке полицейские кричали, чтобы мы не пользовались телефонами. Одна специфическая женщина в форме вела себя крайне властно, психологически давила на задержанных. Она говорила, что мы не имеем никакого права высказываться и качать свои права. И все должны делать только то, что она им говорит. В суде было двое мужчин — один, вероятно, обычный полицейский, второй, видимо, служит в более тяжелом подразделении, по фамилии Трошин. Он говорил очень обтекаемо — видел, кто что кричал и кто где ходил. Предъявлял, что мы кричали какие-то лозунги.

Константин Губаев

Видеоблогер, 32 года

— Я приходил снимать для своего YouTube-канала. Когда выбегали сотрудники ОМОНа, которые хватали людей, я пытался заснять процесс задержания поближе, как бойцы выбегают и хватают людей. Это продолжалось определенное время. В этот момент сотрудники ОМОНа оттесняли людей от забора. Я оказался между двумя группами — сотрудниками ОМОНа и протестующими. Я не мог сдвинуться ни туда, ни обратно, и в какой-то момент сотрудник ОМОНа меня вытащил, заломил руки, увел в автозак. Там стали оформлять по ч. 5 ст. 20.2. Проблема в том, что по задержанию никаких документов не оформляли. В полиции была отдельная история — мы спрашивали, задержаны ли мы, полицейские отвечали, что никто нас не задерживал. «То есть мы можем идти?» — «Нет, вы никуда не можете идти». Был суд, была апелляция, выписали штраф в 10 тысяч. Мы подали апелляцию в областной суд, он оставил все без изменений. Мне предъявлялось, что я не покинул митинг, когда сотрудники полиции требовали уйти. Было четыре фрагмента видео, где сотрудники полиции просят всех покинуть митинг. На двух из них я еще был в сквере, но не мог услышать этого призыва, потому что было очень шумно, люди кричали. В двух других фрагментах меня на митинге уже не было, так как меня уже задержали. В момент составления протокола со мной разговаривал Трошин. Он и Бабинова. И видеозаписи вел он.

Дарья Маликова

Руководитель научно-просветительского отдела Уральского филиала Государственного центра современного искусства, 35 лет

— Мы сидели на траве, решили, что не будем бегать от полиции. Просто сидели, все было мирно, мы ни за что не агитировали, не кричали, давали комментарии журналистам. После этого цепочка двинулась, нам сказал омоновец: «Встали и пошли отсюда». Мы не встали и не пошли. Секунд через 30 нас схватили за руки и поволокли по траве. Потом сказали подняться, я встала и уже спокойно пошла в автозак сама. Конечно, это было очень неприятно — в суде они утверждали, что спокойно подошли к нам, за 15 минут до задержания предупредили, что надо разойтись, мы никак не отреагировали, после этого нам дали время на выполнение законных требований полиции, и только после этого к нам подошли и вежливо за руки увели в автозак. Видео, на котором они по громкой связи просили всех разойтись, сделано уже после момента нашего задержания. Это прямо смешно. У меня, помимо Бабиновой и Трошина, есть еще один важный персонаж — Щетинин, представитель Министерства общественной безопасности. Они проходят свидетелями по делам всех задержанных. У них абсолютно типовой рапорт, только фамилия человека меняется, а текст всегда одинаковый. Два свидетеля против всех 98 обвиняемых — могли бы потрудиться хотя бы разных людей найти. В суде они говорят: «Да, мы помним этого человека в числе активно выкрикивающих». Даже допустим, что из полутора тысяч они запомнили конкретное лицо, но как они соотнесли, что человек по фамилии Маликова — это я? Этот прекрасный Щетинин говорит: «Ко мне подошел сотрудник полиции и показал фотографию». Какую фотографию? Где он ее взял? Что это был за сотрудник полиции? Какой это был день? На все один ответ: «Я не помню». Это настолько вопиющее вранье, что я в какой-то момент не выдержала, спросила его в суде: «Вам не стыдно вообще так врать?». Думала, что судья сделает замечание, но она не сделала.

Юлия Ткаченко

Геолог, 56 лет

— Мы тогда приехали в сквер очень поздно. ОМОН тогда стоял уже метрах в 50 от забора, светили прожектора. Мы походили по скверу, встретили там знакомых. Агрессии никакой не было. Но по протоколам в них, оказывается, летели камни, бутылки из-под водки. Видимо, они готовили уголовные дела. Они пытаются угрожать молодежи, а ребята просто смеются от их действий. Потом все как в тумане — меня прижали к дереву, передо мной люди в касках. Меня взяли два омоновца и поволокли по краю пруда в автобус. Один руку заломил. Я шла и говорила: «Отпустите, вы мне делаете больно». И так повторяла всю дорогу. И один, который шел справа, говорит: «Да отпусти ты ее, в самом деле». А тот не хочет, идет и заламывает очень больно. Помню, он еще сказал тогда: «Не рыпайся, а то руку сломаем». Я ему ответила: «Если вам будет от этого легче — ломайте». Так мы дошли до автозака — там эта совершенно сумасшедшая Бабинова в черном пальто, растрепанные белые волосы, орет на молодежь, унижает людей. Совершенно безобразная женщина. Почему-то протокол они не заполняли на месте, просто со всеми увезли в отделение. Там уже составили протокол. Когда дело получили, стали читать, там очень смешно — в одном рапорте я 2000 года рождения, а мне 56 лет. В одной объяснительной у меня перепутаны инициалы, Трошин про меня вообще говорил «он». «Я сопроводил его, я его предупредил, я его задержал». Еще Сорокин в своем рапорте написал, что в 01:46 он ко мне подошел, в очередной раз меня предупредил, а я не подчинилась, и он меня проводил в автозак. А в протоколе задержания стоит время 00:50. То есть меня задержали на час раньше. Уж если они врут, так хоть бы делали это складно. Судье мы это указывали, он делал вид, что все слушает, а потом все равно — виновна, 10 тысяч. Если толпа скандировала, а я находилась в толпе, значит, я тоже скандировала. У судьи я бы просто хотела узнать, по какому закону меня судят. Почему я виновата? Потому что я там гуляла? Ни у кого нет ни одной видеозаписи, что кто-то кричал, бросал. В областном суде все было точно так же. Судья делала вид, что хочет разобраться, но, как только мы вышли из зала суда, она нас тут же зовет обратно и говорит: «Оставить без изменений». Дальше планируем в ЕСПЧ. Если брать глобально — это беззаконие и наплевательское отношение, что одним все, а другим ничего. Закон растоптан, это возмутительно. Если брать мое дело, я ведь не одинока — просто у меня больше всего косяков наделали. Там рапорты — один к одному, только фамилии изменены.

Вы могли заметить, что во всех этих историях почти постоянно повторяется одна и та же фамилия — Трошин. Речь идет о подполковнике полиции, начальнике отдела по исполнению административного законодательства Антоне Сергеевиче Трошине. Незадолго до событий в сквере он был еще майором. Он уже прославился тем, что был «жестоко избит» газеткой, за что подал в суд на пенсионера Вадима Панкратова. Сейчас он выступает свидетелем почти во всех делах, которые связаны со «скверными» задержаниями, и везде говорит одно и то же — видел этих людей, просил их разойтись, они игнорировали, после чего были аккуратно задержаны. Мы не смогли до него дозвониться: у него отключен телефон. В управлении МВД по Екатеринбургу нам отказались комментировать эту ситуацию.

— Во-первых, подполковник Трошин в отпуске. Во-вторых, зачем нужно мнение полиции? Протоколы составлены, задержанные привлечены к административной ответственности, суд принял решение — это самое главное, поэтому без комментариев, — заявили в пресс-группе УМВД по Екатеринбургу.

Мы поговорили с юристом Алексеем Бушмаковым, который помогал защищать некоторых фигурантов «скверных дел». Он заявил, что некоторые ошибки, допущенные в протоколах, вообще должны приводить к закрытию дела:

— Все эти ошибки абсолютно игнорируются судом. Судьи говорят, что оперативные сотрудники составляли протокол, высших образований они не получали, все они ошибаются, но это не значит, что кто-то что-то не совершал. Они просто считают это опиской. В идеале они должны «заворачивать» эти протоколы, возвращать их, но у нас происходит другая практика — они вызывают в суд лиц, составляющих протоколы, допрашивают их и с помощью их устных показаний устраняют допущенные ошибки. Я считаю, что это неправильно, потому что лицо, допустившее ошибку, должно ее устранить. Были ситуации, что деяние совершено после того, как человек был задержан, и это подтверждает протокол задержания — при нормальных правопорядках после этого дело должно быть закрыто, но не у нас, — заявил Алексей Бушмаков.

Мы готовы дать возможность высказаться Антону Трошину или другим представителям правопорядка, но, к сожалению, на момент написания материала они от этого отказались. Наша редакция всегда готова показать точку зрения второй стороны, для этого можно обратиться к нам на почту news@corp.e1.ru. Также можно воспользоваться WhatsApp, Viber и Telegram — их номер +7 909 704 57 70.