Зачем Козицын стал сносить и строить Екатеринбург: откровенный разговор

Андрей Козицын — фигура в России масштабная, а для Свердловской области, пожалуй, даже культовая. Слишком много в нашем регионе зависит от решений руководства крупнейшей горно-металлургической корпорации. И если раньше УГМК влияла в основном на вопросы большой промышленности, то сегодня уже в буквальном смысле каждый день меняет жизнь в Екатеринбурге и его городе-спутнике.

УГМК сносит элеватор мукомольного завода и заброшенную телебашню, а на их месте строит элитный жилой квартал и ледовую арену. Инвестирует миллиарды в суперсовременную клинику и связывает два города трамвайными путями. Меняет облик уральской столицы, возводя небоскребы и огромный храм под окнами у областного правительства.

Козицын редко даёт интервью, особенно на темы, далёкие от его основных металлургических активов. Нам он согласился ответить на вопросы, волнующие горожан. О том, зачем строить храм на месте зеленого сквера, о целях сохранения деревянных памятников в «Екатеринбург-Сити», о транспортной развязке у Макаровского моста, сносе Приборостроительного завода и зарплатах в «Автомобилисте».

«Придя в храм, человек уже не будет свиньей»

— Андрей Анатольевич, начнем с темы, которую вы публично еще не комментировали. 7 декабря, в День святой Екатерины, опубликовали финальные эскизы храма у Театра драмы. Вы являетесь инвестором этой большой стройки. Я правильно понимаю, что вопрос с храмом для Екатеринбурга решен?

— Да. Все формальности пройдены.

— Вас критикуют за место, которое выбрали под строительство, — сквер у Театра драмы. Критика связана с тем, что в центре города и так мало зеленых рекреационных зон, так еще и этот сквер будет занят большим храмом. Почему именно это место выбрали и считаете ли вы его оптимальным?

— Что значит оптимальным — неоптимальным? Где бы он ни был, некоторым людям везде плохо. Все места, которые до этого предлагались, по разным причинам не устраивали энное количество людей. Они всегда есть, эти люди: что бы ни происходило, лучше ничего не делать. Протестовать же против чего-то надо. Но это просто слова! На самом деле зона гуляния, рекреационная зона, как вы говорите, — это набережная, и она никуда не денется. Как гуляли люди вдоль неё, так и будут гулять. Тем более она будет благоустроена, как и площадь перед Драмтеатром, которая сегодня непонятно что из себя представляет. В сегодняшнем формате напротив Драмтеатра гулять где? Кто-нибудь может подсказать?

— Ну как? Там есть тропинки…

— Тропинки где? Вот есть набережная пруда, вдоль которой можно ходить. Она никуда не денется. Как была открытой, так и останется открытой. Только более благоустроенной.

— Речь про сквер.

— Сквер. Вот вы летом там были? Часть сквера, которая примыкает к больнице, — это горка и две тропинки. Там кто гуляет? Если кто-то вообще гуляет, то вдоль пруда. И вдоль пруда можно будет цивилизованнее организовать всю эту историю. Что и будет сделано в рамках проекта храма. И вдоль пруда, и между храмом и Драмтеатром. Потому что между храмом и Драмтеатром сейчас что? Фонтан с шаром. И две ямы бетонных. И больше нет ничего.

— Довольно долго обсуждали место под храм на воде, но после нескольких акций «Обними пруд» решили храм перенести к Драме. Получается, общество заставило вас пересмотреть свои планы?

— Мое личное мнение: для храма было бы не менее достойное место на воде, которое изначально обсуждалось. Справа-слева к нему планировались мосты по 30–40 метров, три моста. И был бы он на острове в заливчике. Было бы хорошо.

— Поделитесь подробностями того, как будет выглядеть новый храм. Мне рассказывали про мастеров-мозаичников, которые будут работать внутри, и не один-два-три года, а чуть ли не десять лет.

— Да, идея у нас такая с Игорем Алексеевичем (Алтушкиным, основной владелец РМК, вторым соинвестором храма. — Прим. ред.). Конечно, можно храм снаружи побелить-покрасить, а внутри расписать, как в православных храмах делается. А можно сделать это мозаикой. Пример — храм Спаса на Крови в Санкт-Петербурге. Он мозаичный. Поэтому решили сделать так же. Если, даст Бог, это получится, сделаем. Но это будет не одномоментно, потому что огромный объем работ. Очень сложная работа и в плане временном, и в плане художественном, и в плане физическом — по объему этой работы. Да, она будет не один год. Сколько — посмотрим, но точно не один год, не два и не три. Это огромная серьезная работа — мозаикой сделать храм.

— Вам сейчас нравятся окончательные макеты храма?

— Думаю, да. Думаю, это будет во всех смыслах достойно нашего города.

— Есть много критики, которую я читаю в интернете, она связана с размерами храма, его архитектурой. Жители города не понимают, почему нельзя было построить православный храм в современной архитектуре. Приводят примеры современного православного храма в Париже… Как вы реагируете на критику в части внешнего облика храма?

— Любой человек вправе высказать свое мнение. Нравится оно, не нравится. По поводу внешнего вида. Ну это старославянский стиль, абсолютно понятный, греческий, православный. Всё отвечает канонам. В рамках проектируемого макета всё это с РПЦ согласовано, и с патриархом, и с владыкой нашим. Поэтому в части канонов всё соблюдено. Это первое. Второе — пример из современного Парижа. Там в таком виде сделан православный храм, что купола видны только с расстояния или с высоты. А с человеческого роста, когда подходишь к нему, видно только стену, зашитую чем-то. У нас другая стилистика и всё другое, начиная с Древней Греции. Поэтому это будет православный храм, исторически и по канонам соответствующий православному храму. И это будет украшением города. Точкой притяжения станет, достойной Екатеринбурга. Тем более нашему городу в 2023 году 300 лет.

— Можно довольно прямой вопрос? Вы много храмов строите в стране. Что вами движет, почему вы это делаете?

— Жизнь — она такая. Сложно-интересная. Если человек взрослеет, ему нужно куда-то прийти, не факт, что к Богу, но храм — это то место, где человек может побыть наедине с самим собой. Мало таких мест. Дома на диване здорово, но это же не то. Особенно с возрастом люди начинают переосмысливать своё бытие. Не все, но многие. И я считаю, что, придя в это место, человек точно уже не будет свиньей, грубо скажу. И по-свински относиться к окружающим не будет. Когда человек приходит в храм, он точно остается сам с собой. Можно по-разному к этому относиться. И, побыв с самим собой, можно найти даже в том месте для себя ответы на какие-то вопросы или какую-то опору для себя, жизненную опору в первую очередь, потому что жизнь злая. И как-то, может быть, удастся противостоять внешнему миру с учетом переоценки самого себя. Как-то так я себе это объясняю. Это не какое-то своё «я»… Есть возможность — делаю. С другой стороны, православные храмы очень красивые исторически, из этого мира войти туда и побыть с собой — я думаю, стоит того, чтобы это было.

— А вас в каком храме можно увидеть?

— Чаще всего в храме Александра Невского — здесь, на кладбище нашем в Пышме, на горке. Я там часто бываю (там похоронен брат Андрея Козицына Александр, погибший в ДТП в 2009 году. — Прим. ред.).

— Какие планы на «Екатеринбург-Сити»? Это место, которое также изменило облик города. Были планы построить там еще одну башню, выше башни «Исеть», и назвать её «Екатерина». Насколько я знаю, от этих планов отказались. Потом была ульяновская компания, которая разрабатывала концепт жилого комплекса по мотивам сказов Бажова «Медная гора» на месте Сада Казанцева. Есть последние планы насчет «Екатеринбург-Сити»?

— Да. Работу тех ребят, которые победили в конкурсе, «Медную гору», мы все-таки берем за основу. Там не только жилье, там комплекс всего, что возможно для этой точки. Сейчас смотрим и перерабатываем это всё в проект. Могут меня критиковать, но вот этот непонятный процесс, который называется памятники… Я не против памятников, я за, но если стоят на метр от земли и стоят стены разрушенные, а все вокруг водят хороводы, что это памятники… Ну это какой-то абсурд! Если памятник, вопросов нет — охрана и все дела, и многими памятниками я занимаюсь — не буду говорить какими — и активно их восстанавливаю. Усадьба Казанцева, как и другие памятники, — из бюджета финансируется эта история, всех всё устраивает, но на самом деле там сада давно никакого нет. Яблони же имеют возраст, как и всё живое.

Сегодня это больше пиар или защита каких-то своих узких интересов — больше ничего. В результате такой комплекс, как «Сити», вынуждены вписывать вот в это всё. Представляете, да: будет вот «Сити» — и тут будет огород? Значит, он будет огород, раз так. Но это как минимум странно, потому что, когда встанет «Сити», приедут гости, и тут будет вот этот огород страшный, по-другому это не назвать. Там забор, огород, еще четыре здания странных. Да, мы их вписали.

Никто ни с кем не скандалит. Но я считаю, что это не та историческая среда в городе, которая требует такого внимания кого бы то ни было и сохранения, потому что в этом месте уже в моем понимании полная разруха. Поднимитесь в «Хаятт» на 18-й этаж. Посмотрите не на пруд, а на другую часть — что это такое? Ну что это?! Памятники какие-то? Если бы они были памятниками в понятии исторической ценности, внешнего вида и всего, что вокруг, наверное, да. А так это больше профанация какая-то. И ситуация по сути своей непреодолима, даже не по части того, кто доволен или недоволен. На уровне государства это работает так, что руинированные остатки нельзя убрать, потому что по кадастру это памятник.

Фактически механизм, который создан, не дает развиваться, безотносительно «Сити». Конечно, есть другая крайность — можно сломать всё, застроить весь старый город. Я не к этому призываю. Я говорю, чтобы не было дури. Любую дурь можно довести до полного абсурда. С этим не согласен. Неважно — УГМК, не УГМК. В принципе говорю.

— Я правильно понимаю, что в «Исети» апартаменты с видом на пруд гораздо дороже и расходятся лучше, чем с видом на пустырь?

— Бог с ними, с «Исетью», апартаментами, даже в части реализации. Просто ситуация абсурдная. Это очень затратная штука. Мало кто знает про «Макаровский квартал» — там элеватор стоял, мы выкупили его на конкурсе у правительства области аж в 2004 году. Сегодня какой год? Прошло 14 лет с тех пор, как мы что-то начали делать. Представляете, сколько нужно времени и заморозить денег, чтобы в родном городе движение какое-то наступило? Подумать только… Почему так долго-то? Потому что, во-первых, были разные времена, в том числе кризис 2008 года, а во-вторых, выкупить-то мы выкупили, появились деньги у правительства области, чтобы построить современный комплекс для хранения зерна. Пока запроектировали, пока построили. И вот одно за другим, одно за другим. Всего 14 лет прошло.

Для нас разве это счастье было бы, если бы через пруд стоял в городе элеватор, пылил, зерно возили, железная дорога туда проходила? В центре города! Это для города как — счастье или несчастье? Кто-то — правительство области, еще кто-нибудь — когда-то бы это сделал? Не знаю, не знаю. В 2004 году — тогда денег ни у кого таких не было — за 10 или 12 миллионов долларов выкупили этот элеватор. И фактически на эти деньги построили новый, современный, по немецкой технологии в Каменском районе. А кто готов заморозить деньги на 14 лет? Никто. Простой же пример. Поэтому я в том смысле, что счастье не для владельцев квартир, не для себя. Вот городская среда, центр города, центр Ельцина. Красиво.

— Я как раз подвожу к городской среде около Симановской мельницы. УГМК анонсировалось, что там будет городское пространство, рекреационные зоны. В планах были удобные съезды с Макаровского моста. Сейчас каждый день прохожу (я живу рядом), вижу, что уже первая очередь квартала готовится к сдаче, фитнес-клуб вот-вот откроют. Но пока съездов не видно, тем более о каком-то городском пространстве в районе набережной вообще речи нет.

— Это же комплексная застройка. Чтобы сделать и увязать это пространство — набережную, мельницу… Реально всё это будет: первый этаж мельницы, работающий на набережную. Всё это запроектировано, но вы же видите: Макаровский мост реконструируется. Не сильно торопясь всё это происходит. Мы уже первую очередь сдавать собираемся, а мост пока в том виде, в каком он есть. Строят и строят. Всё равно года за два построят, но без реконструкции моста съезд, развязку и выезд из квартала не сделать. Она в рамках проекта моста.

— Но она будет?

— Конечно. По-другому у нас там логистика не получается.

— А с мельницей история — для людей, которые не живут в «Макаровском квартале», а гуляют мимо, по набережной. Будет там что-то?

— Да. Если в двух словах — рестораны, зоны отдыха, досуговый центр. Весь первый этаж мельницы будет общественный.

— Насколько я знаю, квартиры в «Макаровском квартале» продаются хорошо. А в «Исети» как? Рассказывали байку, что охранники каждый вечер ходят включать свет, чтобы создавалось впечатление, что в башне кто-то живет, но на самом деле за 200 миллионов апартаменты никто не покупает.

— Почему 200 миллионов?

— Посчитали, что если «квадрат» стоит столько-то…

— «Квадрат» стоит, если мне память не изменяет, около 200 тысяч рублей. Никто ничего не придумывал. Посмотрите, сколько в высотных домах (а высотные — это выше 100 метров) стоит в Москве жилье. Хотя мы не Москва, а там меньше 10 тысяч долларов нет. У нас цифра такая, какая есть.

— 200 тысяч рублей — самые дорогие апартаменты?

— 200 тысяч, плюс-минус. Порядок примерно такой. Но высотные здания — ни «Макаровский», ни какой-то другой — это совершенно другая история в части затрат, во всех смыслах. Начиная с безопасности. Вот, 200 метров высота. Что такое на 200 метров подать воду? Или, наоборот, убрать воду с 200 метров. Сколько всего нужно поставить, чтобы это всё не разорвало. Требования к лифтам… Как начнешь пальцы загибать… Очень сложный объект и в смысле строительства, и в смысле эксплуатации, и в смысле затрат. Отсюда цены такие, какие есть. Никто ничего не придумывает.

Продаваться — продается. Более того, сейчас соединим переходом с «Хаяттом», там будет система апарт-отеля до 18-го этажа. До 6-го этажа будет всё общественное — сейчас тоже это всё закончим. Рестораны, фитнес-центры, бассейны, вся эта история. Когда весь комплекс заработает, думаю, светиться будет всё то, чему положено светиться. Даст Бог, продадим площади, хоть деньги вернем. «Хаятту» все радуются. Но получилось, что всем интересно и красиво, но я думаю, что «Хаятт» нам едва ли когда-то окупится вообще. Затраты огромные, пять звезд. Звезды — это же не просто звезды. Они очень дорого стоят, тем более пять. Потратили на имидж УГМК, Екатеринбурга, Свердловской области. Там все звезды живут, кто бы ни прилетал. Но он никогда не окупится. Только сам свои затраты закрывает.

— «Хаятт» в дни ЧМ по футболу прославился тем, что там были рекордные цены на номера — за 100 тысяч рублей!

— Не знаю, для кого там ценник был за 100 тысяч рублей. У нас есть там два президентских номера, может, там жил кто-то великий за 100 тысяч рублей. Вообще-то номер стоит 6–8 тысяч.

— В связи с тем, что этот «Хаятт» не окупается…

— Сегодня «Хаятт» не дотируется. Они зарабатывают на жизнь, на расходники, на зарплату, на поддержание. Но инвестиционные затраты не вернутся.

— Вы говорите еще о 18 этажах апарт-отеля в «Исети», и на этом фоне замороженным стоит «Хаятт» у Центрального стадиона, который также УГМК строит... Зачем?

— Он не заморожен, он строится.

— Как-то там не видно особой движухи.

— Движуха — когда стоит кран и льют бетон? В этом движуха? Он не заморожен, там запущено тепло, ведется внутренняя отделка. Там 147 номеров. Налить бетон, когда там людей много в касках ходит, — движуха? И что? Сейчас всё внутри. На следующий год весной введем в эксплуатацию. И народ появится.

— Почему не успели к ЧМ?

— Были проблемы с подрядчиками, они желаемое за действительное выдавали. Думали, что подвиг совершим, но подвиг не совершили.

— Вы считаете, что Екатеринбургу действительно нужно столько гостиниц?

— Я считаю, что в этом месте, у стадиона, отель необходим, тем более когда открыли улицу Татищева: удобная транспортная доступность стала. Само по себе место очень хорошее и достойное, чтобы там стоял подобный отель. А много или мало — я считаю, есть избыток предложений в Екатеринбурге. И я считаю, что есть избыток подтверждения звездности. Это вопрос творческий, я не знаю, как они эти звезды получили, потому что знаю, что такое пять звезд, «Хаятт», например. И знаю, что такое все остальные: четыре, три.

— А заброшенный недострой у Октябрьской площади, который вы тоже выкупили? Его судьба какова? Тоже говорили, что построят гостиницу.

— Там будет жилье, верхние этажи — под офисы.

— Вы также выкупили здание на набережной у администрации губернатора, где был приборостроительный завод. Ходят слухи о центре искусств мирового масштаба, который вы там построите. Правда, что вы хотите пригласить для этого экспертов-иностранцев для формирования концепции?

— Безусловно. Будет концепт, будет конкурс, разные концепции — что здесь можно будет сделать. Иностранцев привлечем, два-три варианта будем на обсуждение выставлять и общественности, и градсовету. Ну идея — чтобы там была современная точка притяжения, разнонаправленная. Хочу, чтобы на этом месте появился такой живой организм, связанный с восприятием современного мира и культуры. Чтобы это было не статично. В комплексе и музыка, и искусство, и танцы, и живопись, рисование, гончары, скульптура, бальные танцы, зал, который может трансформироваться под разные мероприятия и проекты…

— Все четыре этажа?

— Ну почему четыре? Там сейчас четыре. Но, слава богу, это не памятник, его можно снести. Там не будет никаких четырех этажей. Этого здания не будет.

«С телебашней уже ничего нельзя было сделать»

— Я не могу не спросить про телебашню, снесенную УГМК. Вы понимаете людей, которым было больно смотреть, как вы её уничтожаете?

— Боль людей… Можно вопрос поставить иначе: а вы понимаете боль людей, которые 30 лет смотрели на это убожество? А боль родителей, у которых там дети погибли? Там 40 человек погибло! Как с этой болью быть? Боль на боль наложить как? Непонятно, чья боль больше. А если говорить про восприятие города, которому скоро 300 лет, то эта башня была позором. Я к этому так отношусь. Если бы её доделали, а потом героически отстаивали то, что можно реконструировать, я бы понял.

— Вы там построите ледовую арену на 15 тысяч человек. Как вы отвечаете на критику людей по поводу того, что там и без того непростая транспортная ситуация?

— Там стоял большой недострой 30 лет. Вокруг — помойка. И это всех почему-то устраивает. У которых боль, у которых еще чего-то. Просто по-мой-ка. Бомжатник. В центре города, которому через пять лет будет 300 лет! Да, теперь арена будет. Это будет центр притяжения, и не только для хоккея. Это будет арена-трансформер, которую за сутки можно будет сделать чем угодно. Второе: весь квартал улиц 8 Марта — Куйбышева — Декабристов реконструируется! И набережная реки Исеть, и пешеходный мост, и подходы, и развязки, расширение улицы, парковки. Это будет не бомжатник, про который почему-то сегодня никто не говорит. Вы сами там хоть раз были?

— Конечно.

— Вам не стыдно за это место? Вам лично.

— Я считаю, что его можно было привести в порядок и сделать всё, что вы говорите: и расширения улиц, и парковки, и набережную, — но с сохранением башни.

— С сохранением башни? Если говорить профессионально, то с ней уже ничего нельзя было сделать. Нормы изменились. Никакой пожарный не примет ее сегодня ни за что. Потому что в башне такой высоты нужно четыре лифта. А где их там сделать? Негде! Говорят, можно лифты снаружи. Ну, здорово, можно. Но мы, во-первых, не в Париже. Во-вторых, у нас зима полгода. Из этой трубы в 2018 году сделать ничего нельзя было по формальным признакам. Чтобы никто не строил никаких иллюзий! По закону ничего нельзя сделать, кто бы чего там ни рассказывал, у кого бы что там ни болело. Вот и всё.

— На территории снесенной башни есть небольшая мечеть, которая также попадает под снос. Я читал, что либо УГМК, либо областные власти обещают построить другую мечеть на Сортировке.

— Это опять же всё от лукавого. Почему? Потому что мечети никакой там нет. Есть строительный вагончик или два. Когда-то это место дали под строительство мечети, это еще Эдуард Эргартович подписывал. Прошло 20 с лишним лет. У меня вопрос: если они говорят, что там мечеть, почему не реализовали проект за столько лет? Потому что у них нет ни одного документа, подтверждающего, что там выделена и оформлена земля под мечеть. Нет ни-че-го. Ответственно вам заявляю. Мы проверили всю предысторию, нет ничего, кроме постановления правительства, которое не было реализовано по разным причинам. Поэтому про мечеть только разговоры.

— И ничего на Сортировке им не построят?

— По поводу Сортировки: кто что кому будет строить — не моя тема. Я говорю о конкретном участке, который мы обсуждаем.

— У меня еще один инфраструктурный вопрос: про вторую очередь клиники «УГМК-Здоровье» на улице Шейнкмана. Насколько я понимаю, в этом году вы ее сдать не успеваете?

— В этом году стройка точно вся будет закончена, предъявим формально то, что построили, ЗОС (заключение о соответствии построенного объекта требованиям проектной документации. — Прим. ред.), надеюсь, получим. Ввод будет весной. Потому что там много наладки, очень много сложного оборудования, одних дверей 1315 штук, можете себе представить? Индивидуальные проемы для носилок, каталок. И каждая дверь индивидуально монтируемая и подгоняемая.

— Что за этими дверями будет, Андрей Анатольевич?

— Будет интересное интеллектуально насыщенное здание, и самое главное — со специалистами, которые умеют в нем работать. Это самое главное — люди! Будет перинатальный центр, операционные, детское инфекционное отделение, стационар, приемный покой, детская скорая помощь, детская поликлиника, взрослый стационар, четыре операционных. Роддом на 1500 родовспоможений в год. Индивидуальные палаты под каждую роженицу. Женщина будет с зачатия вестись до родов. И, грубо говоря, в эту палату пришла — в этой палате будет находиться, в этой палате рожать, в этой палате с ней будет ребенок. Никто ребенка никуда забирать не будет. Она с ребенком после родов, даст Бог, всё будет в порядке, уедет домой. Если надо, папа будет присутствовать при родах. Всё будет индивидуально.

— Это тоже не инвестиционный проект, то есть он никогда не окупится?

— Да, так же, как первая очередь клиники. У нас она тоже никогда не окупится. Все говорят: в «УГМК-Здоровье» дорого, Козицын зарабатывает... Они зарабатывают, чтобы окупить затраты на свое содержание, расходники и необходимое функционирование поликлиники.

— О каких суммах затрат идет речь во второй очереди?

— Где-то под пять миллиардов рублей.

— Зачем это УГМК и Андрею Анатольевичу Козицыну?

— Вот когда ты доживешь до моих лет, поймешь. (Смеется.) На самом деле это евростандарт оказания медицинских услуг: после диагностики можешь с собой разбираться здесь, в Екатеринбурге, а если не нравится, берешь диск — и тебе повторно всю эту диагностику делать где бы то ни было в мире уже не надо. Более того, онлайн можно, где бы ты ни был, проконсультироваться с врачами, и не надо там уже повторять процедурно всё, что ты сделал здесь. Или можешь дальше лечиться уже здесь после обследования. Мы со всеми ведущими клиниками в контакте. К нам всё время приезжают специалисты с семинарами. Мы живем не в Африке, не в каменном веке. И если есть возможность получить профессиональную услугу в отношении здоровья, почему этого не сделать? Зато ты можешь, если всё в порядке, двигаться дальше, если что-то не так, тебе поправят твое здоровье, если ты хочешь сам с собой позаниматься. Не хочешь — твое личное дело. Такая возможность у тебя сегодня здесь есть.

«Живу в Пышме, в 800 метрах от работы»

— Я бы хотел поговорить с вами о Верхней Пышме, где вы родились и где работаете и куда серьезно вкладываетесь. Я сам из маленького уральского города — Нижней Салды, где, к сожалению, своего Козицына нет, и городок наш загибается. Чего не скажешь о Верхней Пышме. А вы какой помните Пышму своего детства?

— Небольшой, удобный маленький городок, где большинство домов — двух-, трех-, одноэтажные, частные, бараки. Тогда еще их много было. Но было хорошо. Потому что, как у любого, наверное, детство ассоциируется с чем-то светлым, солнечным, удобным. Голова свободна от разных мыслей.

— Сейчас Пышма лучше или хуже, чем тогда?

— Ну, это не совсем корректно, наверное, так сравнивать. Каждое время по-своему хорошее. И в детстве было хорошо, и то, что удаётся сделать сегодня, — тоже хорошо! Жизнь другая, всё другое, мы другие.

— Ваши коллеги в такой формулировке мне один раз сказали: Козицын хочет сделать из Верхней Пышмы город повышенной культурной и социальной ответственности…

— Слова это какие-то грустные. Я стараюсь делать так, чтобы в нашем городе, в моём городе, где я родился и живу, мне и жителям Верхней Пышмы было не стыдно за этот город. Вот это, наверное, правильно. Потому что когда стыдно, тогда грустно и ничего не получается.

— А вы сами где больше времени проводите: в Пышме, Екатеринбурге или Москве? В Пышме есть квартира?

— Почему квартира? У меня здесь дом, я здесь живу, в 800 метрах от работы. Начал строить давно, в 1988 году, построил в 1994-м. С тех пор в нем и живу.

— Часто пешком от работы до дома ходите?

— Нет, на машине езжу. Пешком иногда хожу по родному городу. Летом — чаще, зимой — реже.

— Правда, что вы дали задание построить в Верхней Пышме «лучший книжный магазин в стране»?

— Ну, в стране — это громко сказано. Слово магазин не совсем корректно, я бы назвал это книжный мир. С учетом того, что сегодня мир другой: он электронный, в гаджетах всё. Но я считаю, мир книги не потерян, просто он временно ушел в тень. Но из тени он выходит, потому что понимание книги — это совершенно другая история.

— В моей Нижней Салде вообще давно нет книжного магазина. Да и в Екатеринбурге хороших книжных, на мой взгляд, — единицы. При этом вы, насколько я знаю, строите не только магазин: там будет и пространство для встреч с писателями, интерактивные зоны, кофейня. С учетом всего этого какова целевая аудитория магазина: жители Верхней Пышмы или екатеринбуржцы тоже?

— Во-первых, Верхняя Пышма не на Луне, она очень близко к центру Екатеринбурга. Даже ближе, чем некоторые районы города. Второе: в рамках программы, которую мы реализуем с правительством области и губернатором, я надеюсь, будет трамвай. И это элементарная доступность этого места для любого человека из Екатеринбурга. Вообще без проблем. Поэтому, конечно, если мы сможем сделать то, что мы задумали по части этого «книжного мира», то, я думаю, это будет очень интересно любому человеку, который интересуется книгами.

— Вы находите время читать? Что сейчас читаете, если не секрет?

— Очень много читаю два вида литературы. Один вид — это деловая. Второй — это художественная литература. Художественная в основе своей — это историческая и всё, что связано с XX веком. Это Первая мировая, с учетом того, как сегодня об этом стали говорить и писать, ну и, конечно, Вторая мировая война во всех ее сложностях. Очень много на самом деле сегодня тех, кто про нее пишет, но я стараюсь интересное для себя отбирать и смотреть, читать.

— Ваш музей военной техники — это как раз желание сделать родной город еще более удобным, хорошим и интересным или это ваш большой интерес к тематике Второй мировой?

— Безусловно, это город украсит, но это не самоцель — благоустройство города, красота города. Всё-таки самое главное, первое — это историческая память, второе (неважно, в какой очередности, может, даже первое) — через эту память восприятие того, что сделали люди, наши предки и почему вообще мы здесь. Через технику, грубое слово, через железо есть возможность донести до любого человека, независимо от возраста. Старшее поколение по-своему воспринимает, юное — по-своему, но самое главное — что воспринимает. И я считаю, что это во многом дает понимание, кто мы, зачем мы и как мы вообще живы-то остались.

Как мы живем сегодня — это благодаря тому, что сделали наши предки с помощью так называемого железа. На самом деле, это огромный человеческий труд, который защитил нас. Нас сегодня быть вообще не должно было, если бы было по-другому. Поэтому я пытаюсь это как-то донести, не я один, у нас коллектив целый этим занимается. И я думаю, что удается. То, что вы видите сегодня, — это всё равно еще начало проекта. Постараемся к 9 Мая 2020 года уже основу создать. Я, наверное, уже говорил: по сравнению с создателями этой техники мы какие-то мелкотравчатые сегодня. Даже примерно несостоятельные. Может, что-то и удается, но то, что сделали они… Нам до них, конечно, еще расти и расти. Во всех смыслах.

— К вопросу о планах, связанных с музейным комплексом. На мой взгляд, с точки зрения масштабов музей большой даже по мировым меркам. Но с точки зрения туристического внимания и каких-то современных стандартов… Я пару лет назад проехался по Штатам, видел отношение американцев к современным музеям, и есть какие-то вещи, которые всё время хочется добавлять к нашим. Когда вы говорите, что к 2020 году музей изменится, вы будете каких-то дополнительных экспертов привлекать, чтобы музей становился еще привлекательнее для туристов?

— Музей — дело творческое. И совершенствоваться он может бесконечно, потому что мир меняется, мы меняемся, восприятие меняется. И с учетом этого, конечно, мы постараемся быть на уровне. Но чтобы этот уровень создать и поддерживать, нужно создать основу. Что мы сегодня и делаем. Потому что, чтобы было комплексное и объемное восприятие, не хватает ряда моментов. И объективно не хватает. Мы их строим. Доукомплектуем необходимыми экземплярами. Основа, конечно, — это военная часть. Гражданская тоже добавится, но не так объемно, как военная. Как я уже сказал, к 9 Мая 2020 года появится комплекс, который будет называться «Парадный расчет».

Мало кто знает, что были первомайские парады довоенные. Они были своеобразные. Через технику можно понять, каким образом становилась страна и что это такое вообще — наша довоенная страна, промышленность и так далее. Ноябрьский парад 1941 года в Москве, опять же. Через технику можно понять, как люди всё это вынесли. И парад 24 июня 1945 года — совершенно другая история. Через технику понятно, что такое Победа. И последний Парад Победы, который был, — это сентябрь 1945 года в Берлине — совместный парад наш с еще пока союзниками на то время.

— Это будет реальная техника, которая принимала участие в парадах того времени?

— Это будет тех времен техника. Конечно, по номерам она не совпадет. Но тех времен и того года выпуска. Если мы говорим про Великую Отечественную, это будет техника времен Великой Отечественной войны. Плюс еще, естественно, вопрос творческий, будет антураж, обработка. Кроме возможностей XXI века, будет… Но это вопрос опять же творческий, например, мы на 9 Мая этого года открыли уже официально музей автомобильной техники и уже больше полугода пытаемся привести в какую-то форму, чтобы это было удобнее для восприятия. И будет еще много шагов, чтобы это восприятие было современным. Возможно, для вас, для юных, одно восприятие, для среднего поколения — другое, для старшего — третье. То есть этот набор восприятий, чтобы мы могли и воспроизвести, и организовать, — это вопрос очень непростой. Тем более если говорить про юное поколение: юноши и девушки сегодня такие, что их заинтересовать очень сложно, но мы пытаемся и это сделать тоже.

— Мне 30 лет, но я интересуюсь и болею душой за ваш музей и за ваше дело… Хоть и говорите, что мы сильно юные…

— Я условно говорю. Всё равно вы юный. Относительно, конечно.

— Я вижу, как мое поколение, многие мои друзья и знакомые сейчас очень активно продвигают местный туризм. Суббота, воскресенье. Такие, как я, выезжают по нашему региону и в соседние регионы. И очень хочется, чтобы ближайшие такие города-спутники, как Верхняя Пышма, например, становились местом, где можно целый день провести. С общепитом, парковкой, с комфортом, интересом. Уже много есть в Пышме для этого, но не хватает каких-то сервисных вещей.

— Это вопрос времени и серьезных затрат. Это я объективно говорю, потому что чего не хватает, я, естественно, знаю. Это кажется, что понятно и просто, но простой пример: доступность общественного транспорта. Вот трамвай Пышма — Екатеринбург. По времени, чтобы его запустить, нам надо еще минимум 2–2,5 года, при этом уже полтора года занимаемся этим, с даты выпуска проектной документации. То есть с этого момента примерно четыре года; и затраты — два с половиной миллиарда. Вот, пожалуйста. Казалось бы, всего лишь запустить трамвай. А попробуй!

Парковки как минимум, чтобы люди могли приехать не на один день, а тогда нужно где-то жить, остановиться комфортно и удобно. Для этого гостиницу надо сделать — проект сейчас заканчиваем. Поэтому в комплексе, я думаю, 2020–2021 год — то, о чем вы говорите. Совершенно спокойно можно будет через сайт заказать себе набор услуг. Приехал, бросил машину, если на машине; приехал на трамвае, если хочешь на трамвае. Или откуда-то прилетел. И можно хоть день, хоть неделю у нас тут интересно и комфортно жить. Потому что будет не только музей. На музей в том формате, в котором он должен быть, одного дня мало, даже бессмысленно. Потому что очень информативно — человек быстро устает. Что говорить, элементарно экскурсия — одна история. А постоять у одного экспоната… Один музей — это два дня. Хотя бы одну минуту постоять, прочитать информацию, что это. Можно энное количество раз приезжать. Кроме музея, здесь театр будет гастрольный, даст Бог, к концу следующего года откроем. Это стандарт, которого нет сегодня. Я уж не говорю про спорт, лед, все эти вещи, связанные со спортом. Взрослые пошли туда, дети — туда. Всё что угодно. Но это еще три-четыре года, и вот примерно так это будет работать.

Любая инфраструктура, если говорить о посещении, туризме, требует много внимания, понимания, расчета и реализации. Это во времени и затратах серьезная тема, потому что требует глубокого понимания процесса, чтобы человек хотел вернуться. Посмотрев и увидев, что что-то вдруг не так, он больше сюда не поедет и скажет знакомым, что там грустно по каким-то причинам. А если человек захочет вернуться, тогда это решает ту задачу, которую мы обсуждаем.

— Я еще вернусь к трамваю, но про музей последний вопрос. Можете назвать свой любимый экспонат? Дорогой не в плане стоимости, а сердцу.

— Любимый экспонат… Их два. Первый экспонат — это музей военной техники. Второй — автомобильный. Вот и всё. Про каждый можно очень долго рассказывать.

«Прохождение трамвайной трассы затрагивает много интересов»

— Про трамвай. Уже готова проектная документация, как вы говорите?

— Не только документация. Есть уже решение на уровне правительства, и в рамках бюджета 2018 года заложена необходимая сумма затрат для реализации уже этого проекта. Потому что идет решение по инфраструктурным вещам с монополистами и, самое главное, выкуп земли, участков, домов, которые попадают в зону застройки.

— Много в СМИ в последнее время этих конфликтных историй всплывает. Вы в курсе, там есть деревянная церквушка, приход которой не считает нужным покинуть помещение, жилые дома есть. Решение этих конфликтов вообще в зоне задач УГМК или властей?

— Я работаю вместе с нашим правительством по этим вопросам. Прохождение трассы затрагивает много интересов людей: и физлиц, и юрлиц. Если конкретный пример, то в части индивидуального жилья есть цена вопроса и есть оценка. Есть люди, которых всё устраивает, и в рамках оценки работают договоры и продажи, а есть люди — естественно, люди все разные, — которых это не устраивает. На эту ситуацию есть суд, и суд определяет цену вопроса для решения данной темы.

Если говорить о том, что вы спросили, — про церковь. На самом деле это не церковь, это бывший клуб деревянный, который стоит у дороги в деревне Пышме. Сейчас это город Екатеринбург. Когда-то кто-то сделал из него приход, и там сейчас собирают подписи, люди недовольны. Мы с нашим владыкой уже встречались. Решение есть, мы рядом, буквально 50–100 метров, построим храм, если мы говорим про храм. Но там конфликт интересов, разжигание в другом. Люди там внутри живут, каким образом они там формализовались — вопрос сложный, и проблема в этих людях. Ну, живут они там и живут в какой-то комнате, условно говоря, а сейчас им нужно что-то другое вместо комнаты в этом клубе. Вот это опять же: с учетом решения общих проблем человек индивидуально хочет для себя решить что-то. Думаю, и этот вопрос мы сможем решить.

— Вы можете сроки назвать, когда трамвай соединит Екатеринбург и Пышму?

— Сроки те, которые стоят в плане, — это конец 2020 года. Он должен быть. Для этого предпринимаются необходимые усилия. И городом, и областью, и Пышмой. Там даже в смысле стройки сетей огромные проблемы. Например, от Фрезеровщиков и до Шефской у сетей одних в части выноса и переноса много проблем. Очень сложный проект, но все настроены его реализовать.

— А для вас как для руководителя предприятия в Верхней Пышме и жителя Верхней Пышмы профит основной от этого трамвая в чем?

— Профит в том, что город будет развиваться и жить. У нас не будет проблем элементарного доступа куда бы то ни было, если говорить про Екатеринбург. И наоборот. Более того, с учетом объема жилищного строительства, которое идет в Пышме, и инфраструктуры, это очень нужный проект. Мы в Пышме еще много чего заканчиваем и делаем вместе с городом: детские сады, школы, больницы, перинатальный центр. Вся инфраструктура — в шаговой доступности, и этим самым привлекаем в Пышму откуда бы то ни было людей. Потому что люди молодые с ребятишками — это молодой город, и тогда у него есть будущее. Неважно, откуда они: или местные здесь, дай Бог, народятся, или приедут из Екатеринбурга.

«Подлость человеческую никто не отменял»

— Маленький блок по спортивным вопросам. Есть мнение, что вы не особо любите хоккей. Это так?

— Нет, кто так считает, тот ошибается.

— После того как «Автомобилист» перешел под крыло УГМК, наша команда показывает феноменальные успехи. Чем вы это объясняете? Тренер, игроки или, извиняюсь, их зарплаты, которые недавно были опубликованы в «Спорт-Экспрессе» и наделали много шума?

— В части работы, которая происходит, действует система. В части команды, игроков, тренерского штаба. Специалисты, врачи, обследования, организация всей работы, потому что не может быть что-то плохо, что-то хорошо. Должна работать система. Систему удалось построить, и результат такой, какой есть.

В части зарплаты много шума, но это подло. Подлость никто не отменял, человеческую сущность. Это закрытая информация, в КХЛ мы уже официальное письмо написали. Понятно, кто залез в КХЛ и всё это дело организовал. Мы всех знаем. Наши конкуренты вместо того, чтобы заниматься собой, занимаются подлостью. Мир так устроен. Поэтому мы к этому спокойно относимся, с игроками поговорили, они тоже спокойны. Шум — не шум, а цифры, которые есть, не соответствуют действительности, это я вам ответственно заявляю. Не потому что оправдываюсь. Есть бюджет команды, есть бонусы, общий бюджет у нас намного меньше, чем у разных других клубов.

— «Автомобилист» в этом году привезет кубок в Екатеринбург?

— Сложно сказать, потому что игр еще очень много, еще играть и играть. И никто не застрахован от травм. (Стучит по столу.) У нас, видите, вратаря нет, Коваржа. Вратарь — это полкоманды. Объективно. Когда железный вратарь, команда свободнее играет. Даст Бог, поправится — неделю-полторы, — восстановится, и снова всё будет нормально. Сезон длинный, выдержать каждые два дня игру сложно. Не знаю, почему такая потогонная система, но так решила КХЛ. Ну, надеюсь, что выдержим и попадем в плей-офф. Принципиально, на какое место в плей-офф выйдем, это очень принципиально. Если получится, там уже надо биться, там уже другая история, это не круговой чемпионат. Работать будем. Команда, слава богу, трудится. Самая сложная проблема — это травмы. У нас осенью сразу пять основных человек было травмировано. Травматичный очень вид спорта, тут уже ничего не сделаешь. Вот сейчас съездили на матч сборной, у нас Голышева выбили на три недели практически. Ну а подлость человеческую никто не отменял. Бог им судья. Пусть над собой работают.

— А вы лично с хоккеистами общаетесь?

— Лично с хоккеистами общаются Игорь Геннадьевич (Кудряшкин — вице-президент «Автомобилиста» и коммерческий директор УГМК-Холдинга. — Прим. ред.) и Максим Николаевич (Рябков — директор «Автомобилиста». — Прим. ред.). А я просто болею.

— Мне кажется, баскетбол вам поближе. Как оцениваете работу нового тренера БК УГМК Мигеля Мендеса?

— Суперпрофессионал!

— В следующем году Венскому фестивалю, который проходит при поддержке УГМК, десять лет. Почему еще и музыка?

— Ну потому что столько прозы вокруг…

— Какие планы на юбилейный фестиваль? Будет масштабнее?

— Да, будем готовиться. Нам будет не стыдно перед Екатеринбургом — городом, который я очень люблю.