Разбирают детей с синдромом Дауна и шизофренией: главный педиатр города - о том, как усыновляют отказников

Перед нами лежат медицинские документы 3-летнего малыша из дома ребёнка. Сначала на глаза попадает дата рождения его мамы – 1998 год. Ребёнка она родила в 15 лет и сразу же от него отказалась. Набор диагнозов у мальчика – как у большинства отказников: перинатальное поражение центральной нервной системы, дизартрия, пупочная грыжа, нарушение сердечного ритма, дополнительная хорда в полости сердца, фимоз, аллергический дерматит, персистирующая цитомегаловирусная инфекция. Ребёнок родился на 36-й неделе беременности, в женской консультации его мать никогда не наблюдалась.

– Этот малыш прошёл всех специалистов и на днях переедет к своим усыновителям, – закрывая карточку, говорит главный педиатр Екатеринбурга Светлана Хохлова.

После принятия в 2013 году "закона Димы Яковлева", запрещающего иностранцам усыновлять российских детей, было много опасений, что малыши, у которых есть проблемы со здоровьем, потеряли шанс обрести семью, что нашим усыновителям нужны дети без диагнозов. Но прошедшие 4 года показали, что это не так. О том, кто и почему берёт в семью отказников, мы поговорили со Светланой Хохловой.

– Как вы думаете, усыновителей этого малыша не напугает такой набор диагнозов?

– У нас сейчас есть твёрдая позиция – будущие усыновители и опекуны должны знать о здоровье ребёнка всё. Поэтому они эту карту читали перед тем, как её привезли к нам в Управление. И, я думаю, читали они её очень внимательно. Вообще, я в последнее время уже ничему не удивляюсь: сначала мне казалось, что в России никогда не будут усыновлять детей с тяжёлыми пороками развития внутренних органов. Но сейчас мы видим, что в Екатеринбурге очень интенсивно разбирают детей с синдромом Дауна, с тяжёлыми врождёнными пороками сердца. И даже с установленными психиатрическими заболеваниями.

– Считается, что некоторые психиатрические болезни, в частности шизофрения, могут наследоваться. Это тоже не останавливает усыновителей?

– Нет, не останавливает. И контакт ребёнка по ВИЧ-инфекции не останавливает тоже.

– Вы говорите, что будущие родители могут подробно прочитать все медицинские документы перед принятием решения. А про биологических родителей и их болезни там написано или нет?

– Если биологическая мама что-то рассказала о себе в роддоме или информация о состоянии её здоровья была в обменной карте, то, конечно, все диагнозы будут написаны. И то, как протекала беременность, с каким весом и на каком сроке родился ребёнок – тоже. Но мама могла и ничего не рассказать, что-то скрыть и попросту не знать про здоровье отца ребёнка и его родственников. Чаще бывает именно так.

– Какой процент абсолютно здоровых детей среди отказников? И есть ли такие дети среди них в принципе?

– За год таких детей бывает один или два или не бывает совсем. Конечно, желающих взять здорового, тем более новорожденного ребёнка, намного больше. Но есть и другая проблема – отказ от родившегося нездоровым ребёнка, мы стараемся её решать на этапе, когда родная мама ещё не отказалась от малыша в роддоме.

– Может быть, в этом случае не нужно вмешиваться – если такое решение принято, то ребёнок потом всё равно может оказаться ненужным, нелюбимым?

– Нет, я с этим не согласна категорически. Чаще всего женщина идёт рожать с позитивом – кроме тех случаев, когда решение об отказе было принято ещё до родов. Но если мы сейчас говорим именно об отказах от больных детей, то здесь есть с чем работать. Молодые мамы чаще пугаются внешних недостатков у новорожденных – например, той же "заячьей губы" или "волчьей пасти". Оба эти порока развития лицевого скелета сейчас корректируются хирургами, и от них не остаётся даже следа. Поэтому мы просто обязаны помочь такой маме справиться со стрессом и принять её ребёнка.

– До какого возраста у детей с серьёзными проблемами здоровья есть шанс попасть в семью?

– В три года дети переходят из учреждений здравоохранения в учреждения социальной защиты. Зачастую это сопровождается переездом ребёнка в другой город. Три года – это такой условный рубеж, который, наверное, лучше не переходить никому из них. Поэтому мы, врачи, считаем, что чем раньше ребёнка заберёт новая семья, тем это будет лучше для самого ребёнка и его здоровья в первую очередь. Хотя шанс, конечно, есть всегда.

– А с психиатрическими болезнями как быть?

– По мере взросления ребёнка лучше видно его характер. Я хочу сказать, что любовь приёмных родителей помогает совершать чудеса с любыми детьми. Но мы о них узнаём уже только случайно.

– Почему?

– Вы знаете, сколько я видела приёмных родителей в этом кабинете за последние годы – все они по-настоящему интеллигентные люди. При усыновлении ребёнок становится полноправным членом семьи – так, что новые папы и мамы предпочитают даже не пользоваться практически единственной медицинской государственной льготой для них на проведение ежегодной углубленной диспансеризации ребёнка в поликлинике. Я знаю, что они лежат с детьми в больницах во время многочисленных операций, очень много сил вкладывают в реабилитацию, но за все годы никто и никогда не пришёл сюда, и не попросил помощи – в отличие от родителей домашних детей. Хотя никаких других льгот по оперативному лечению, например, для этих семей нет.

– А почему люди становятся усыновителями не совсем здоровых детей?

– Вы знаете, у нас есть пример такой семьи – мне кажется, что он во многом показательный. Старший ребёнок в этой семье родной. И когда этот ребёнок начал взрослеть, мама решила, что им нужно взять ещё одного. Не родить, а именно взять из дома ребёнка. Через несколько лет, когда родителям удалось подрастить и этого малыша и решить проблемы с его здоровьем – они пришли за вторым приёмным ребёнком. Выбирали так же, не глядя на диагнозы и прогнозы. Теперь это счастливая семья с тремя детьми. А их родители, как мне кажется, смогли реализовать в жизни своё право просто быть взрослыми людьми, для которых естественно нести ответственность за более слабых.