Глава фонда свердловских ветеранов спецназа: "Я помогаю добровольцам отправиться воевать на Украину"

Свердловчане едут воевать на Украину и гибнут во время боевых действий – это уже факт. В августе, напомним, на юго-востоке Украины погиб контрактник из Новоуральска Алексей Засов, которого российский президент недавно наградил орденом Мужества посмертно.

15 октября сразу два уральца – Василий Жуков из свердловского посёлка Белокаменный и 37-летний уроженец посёлка Новоуткинска Геннадий Королёв – погибли после попадания фугасного снаряда украинского танка. Ещё один участник того боя – свадебный фотограф из Камышлова – лишился ноги.

30 октября у донецкого аэропорта застрелили бывшего екатеринбургского полицейского Павла Буланова и почти полтора месяца родственники не могли забрать его тело с украинской территории.

14 декабря в Екатеринбурге торжественно награждали уральских добровольцев, которые отличились в боях на Украине и вернулись домой живыми и здоровыми.

Мы нашли человека, который организовал это награждение. Он же, как сам утверждает (а также со слов некоторых родственников погибших там ребят), помогает в отправке на гражданскую войну свердловских мужчин.

Кто он? Зачем этим занимается? И правда ли, что добровольцы получают на войне большие деньги? Ответы – в эксклюзивном интервью главы свердловского фонда ветеранов спецназа Владимира Ефимова.

– Почему возглавляете фонд ветеранов спецназа? Какими вопросами занимаетесь?

– В 1993 году я командовал сводным отрядом Свердловской области при штурме Белого дома в Москве. По указанию Бориса Ельцина участвовал в пресечении "красно-коричневого" путча. В 1994 году казаки избрали меня атаманом исетского линейного казачьего войска. В 1998 году я стал руководителем областного фонда ветеранов спецназа. С 2000 года – на пенсии.

В работе фонда участвуют около 1 500 человек со всего Урала. Занимаемся военно-патриотическим воспитанием, социально-экономической реабилитацией ветеранов боевых действий. Правда, сейчас, учитывая ситуацию в стране, не до общественной деятельности. Помогаем с отправкой добровольцев на Украину.

– Когда начали оказывать помощь в отправке уральцев на войну?

– После Майдана, ещё до присоединения Крыма. Мне тогда ветераны сами позвонили: "Дмитрич, что там творится?! Поехали, надо наводить порядок!" Я взял время всё взвесить. А они не утерпели и сорвались, на свой страх и риск. Есть хорошая поговорка – если бардак невозможно предотвратить, то его надо возглавить. После этого я начал готовить первую группу в Крым. Первопроходцами были ребята из Ханты-Мансийска – ветераны спецназа, казаки. Они сами подготовили вахтовый ГАЗ-66, три джипа на дутых колесах и экипировались до омерзения. Всё сделали на свои деньги. Забрали меня и поехали. В Крыму у меня много родственников и друзей.

Когда добрались до Керчи, я всё организовал – передал парней ответственным ребятам, которые привязали их к базе, и в итоге они стали "вежливыми людьми" (так стали называть вооружённых людей в форме, похожей на российскую, и без опознавательных знаков, они присутствовали в Крыму до официального присоединения к России. – прим. автора). Когда Крым уже стал Россией, вернулись обратно. Получили огромное удовлетворение. Кто-то за адреналином ездил, кто-то – просто, чтобы не скучать. С того момента я серьёзно стал заниматься отправкой добровольцев на Украину, в том числе в Луганск и Донецк.

– Как отбираются добровольцы?

– Приходят к нам в фонд люди, пишут заявление на моё имя: "Прошу оказать поддержку в направлении меня для оказания помощи борющемуся народу Новороссии". Вместе с заявлением человек заполняет анкету с данными – кто он, откуда, где служил, какой боевой опыт. Если он член фонда, то такая анкета уже есть в нашей базе. После рассмотрения заявки проводим собеседование. Если человек нам подходит по боевым качествам, я включаю его в состав группы на отправку. Всем таким людям выдаём "путёвку добровольца". Именно добровольца, а не ополченца. Это официальная бумага с печатью фонда, чтобы нам не привязали потом наёмничество.

– Кто едет на Украину?

– Самые разные люди. Ребята от 35 до 55 лет – самый матёрый возраст. Младше тоже есть. С июня я отправил шесть групп по 15-30 человек в Донецк и две группы по 30 человек в Луганск. Есть и обеспеченные, которые сами могут экипироваться. Были совсем никудышные. Некоторые даже в армии не служили. Бывали даже такие: "Возьмите меня – я наркоман, там хоть с иглы спрыгну в стрессовом состоянии". Отправляю не только я – ещё этим занимаются организации афганцев, чеченцев. Объёмы мы друг другу не раскрываем, но созваниваемся иногда, чтобы кто-то отбракованный, за судимости например, по объективным причинам через других не уехал воевать. Но полностью перекрыть поток уезжающих добровольцев, конечно, нельзя: граница открыта.

– Говорят, туда организованно отправляют охранников ЧОПов, это так?

– Первый раз слышу об этом. Но не исключаю, что они могут туда ехать – с государством они никак не связаны, статус добровольца им обеспечен. Но, конечно, квалификации у них мало – пройти отбор смогут не все. Там нужны ребята с боевым опытом.

– А действующим военным, МЧСникам, полицейским во время отпуска можно уехать?

– Российское законодательство это не запрещает. Если есть прямой запрет в части – то нельзя. Если нет – то могут поехать. Голод в профессионалах там большой. Но вы сами понимаете, что у государства всё продумано – если кто-то "залетит" там, он задолго до этого будет уже уволен и возможно им даже заранее написан рапорт. Я так думаю (смеется).

– Вы как-то разделяете профессионалов и никудышных? Или они в одной команде?

– Я сразу отделил мух от котлет: спецназ и элита едет в Донецк. Казачество и новички, без боевого опыта – в Луганск.

– Сколько стоит собрать одного добровольца?

– В среднем боец с экипировкой и зарплатой, которую я всё-таки предполагаю в будущем, обходится в тысяч 350 в месяц. Это цена спецназовца – один бронежилет стоит 70 тысяч рублей, бинокль ночного видения – 1 500 долларов. А там ещё зимняя одежда, обувь, провиант, лекарства. Это даже ещё экономно.

– Сколько могла бы составить зарплата из этой суммы?

– Сейчас даже есть неофициальные нормативы по зарплате. Как мне рассказывали пятигорские казаки, где-то платят.

– А зачем зарплата? Ведь они все добровольцы, как вы говорите.

– Я считаю, что надо людям платить. Всё-таки они рискуют жизнью. С помощью зарплаты можно привлекать на войну профессионалов. Они приезжают – глаза светятся. Они дело выполнили и не обижены.

– Кто всё это оплачивает?

– Помощь, во всём кроме зарплаты нам оказывают волонтёры и общественники. Они находят средства и формируют КамАЗы с гуманитарной помощью, находят желающих помочь в экипировке бойцов. У нас нет официального счёта для помощи добровольцам. Поэтому мы работаем часто по такой схеме: привозим спонсорам счёт и после оплаты получаем доверенность на товар, чтобы его забрать. Бывает так, что появляются у кого-то 100 000 рублей, мне звонят: "Давай съездим, купим на них что-то". Берём с собой человек восемь добровольцев, и они под себя всё выбирают.

– Оружие так же покупаете?

– Нет, оружие мы им не покупаем. А как его здесь купить? Это всё дело принимающей стороны. Приехал, расписался, получил. Обратно поехал – сдал. Там с этим строго.

– Наше государство вас спонсирует?

– Пока никак не помогает. В июне я написал письмо полпреду президента в Уральском федеральном округе Игорю Холманских, где чётко расписал, что необходимо создать общественную организацию по поддержке добровольческого движения в Донбассе. Официально. Это позволило бы открыть счёт, который коммерсанты могли бы пополнять переводами. Мы бы наладили официальные отношения с нашими добровольцами – заключали контракты. Не для того, чтобы воевать, а для оказания гуманитарной помощи (смеется). Закон как столб – перешагнуть нельзя, а обойти можно. Организация бы официально занималась отбором кандидатов на гуманитарную службу. Нужен свой учебный центр, где можно было бы натаскать людей и по ходу обучения определить человеку воинскую специальность.

– И что вам ответили в полпредстве?

– "В данный момент рассмотрение инициативы невозможно. Спасибо за ваш патриотический порыв!".

– А как добровольцы добираются до места службы?

– В первый раз они ехали под видом Красного креста. Получали от местного отделения бумаги, что мы сопровождение. Когда доехали, люди там остались. Им дали оружие и поставили боевые задачи. Сейчас так же грузим ребят в машину с гуманитарной помощью и отправляем. Едут в среднем на месяц. Некоторые в отпуск, некоторые, вероятно, заработать. Я их прошу не говорить мне, сколько они получают, – меня это не волнует.

– После этого вы уже не несёте ответственность за их судьбу?

– У нас нет денег, чтобы вернуть обратно тело в Россию или помочь родственникам. Я сразу всех уезжающих об этом предупреждаю. Иллюзий они не питают. Но по возможности оказываем помощь.

– А сколько всего российских добровольцев погибло в Донбассе, в том числе уральцев? У вас есть такие данные?

– У меня – нет. И я думаю, ни у кого нет. Работа по отправке никем не координируются централизованно, нет общего сборного пункта, поэтому и статистики нет, как и понимания масштабов.

– Не считаете нужным проводить расследование убийства каждого добровольца? Выяснять причину смерти?

– Обязательно нужно разбираться. Командир нормального подразделения ведёт журнал боевых действий, в который заносит развединформацию, все бои, планы, сведения о невосполнимых потерях. Но надо понимать, что в условиях войны установить точные причины смерти не всегда возможно.

– Родственники убитых могут получить доступ к этим данным? Узнать, как и где погибли их родные?

– Мы рассказываем им, что произошло.

– Так зачем всё-таки добровольцы туда едут?

– Наша пресса и телевидение подают вопиющие факты. Русские люди не могут терпеть тот террор, который там устроили фашисты. Убитые женщины, дети, старики. Большинство тех, кто едет, сочувствует, сопереживает, хочет помочь. Особенно это относится к людям 40-60 лет, которые воспитаны ещё в советских традициях. У меня вот кровь закипает, когда показали разорванную снарядом женщину с ребёнком. Что ж они, сволочи, делают?! Особенно такие настроения подхлестнули события в Одессе, где заживо сожгли много ребят. Некоторые же едут за адреналином. Особенно те, кто уже повоевал хоть раз и его тянет обратно.

– Вы помогаете людям попасть на войну. Не жалко их?

– Думаете, мне не жалко? Жалко, конечно. Не думайте, что моя цель – как можно больше туда направить. Нет, моя цель – как можно меньше туда направить. А если уж и направлять, то тех, кто пригоден для ведения боевых действий, и тех, кого остановить не получится в любом случае. Они если не через меня, то через других уедут или даже сами рванут. Вижу, парень спецназовец, с опытом. Да, пил, но семьи нет, детей нет. Воевать хочет. Неопытных стараюсь переубедить. Говорю – ты не профессионал, ты первый же в бою ляжешь. Вот недавно ко мне приходил совсем молодой пацан, не служил, заявил, что хочет поехать воевать на Единую Украину. С трезубцем на руке. Ну и получил он у меня…

– Сейчас на Украине относительное затишье. Готовятся ли новые группы добровольцев?

– В последнее время российских добровольцев стали выдавливать из Новороссии под разными предлогами. Уже находящихся там ребят вызывают командиры и говорят: "Езжай домой, ты здесь не нужен". Поэтому новых групп пока не готовлю – просто не нужны. Но резервы есть.

– Не боитесь, что будет как в Казахстане, где теперь судят добровольцев, также воевавших в Донбассе? Что под статью вдруг отправитесь и вы? Например, за наёмничество?

– За себя и за тех добровольцев, которые уехали воевать по моей путёвке, я спокоен. Если найдут какой-то заказ, по которому мы работаем, то пусть судят. Но нельзя доказать то, чего нет в природе. Люди туда едут добровольно.