Доброволец из Екатеринбурга, воевавший на территории Украины: "Гордости за убийство славян я не испытываю"

Ополченец Алексей назначил встречу возле печального, трагичного памятника в Екатеринбурге – "Чёрного тюльпана". Алексей – бывший военный, десантник, офицер запаса, воевал в горячих точках. Нынешняя его мирная жизнь связана с охранным бизнесом. У него в Екатеринбурге есть семья, две дочери. Алексею (мы договорились, что не будем указывать его фамилию. – прим.ред.) 48 лет. Выглядит гораздо моложе. "Потому что не пью, не курю и мясо не ем", – говорит мужчина. Он очень спокоен, сдержан и уверен в том, что всё делает правильно, воюя за одну из сторон в соседней стране. Воевал в Луганской области на Украине в рядах ополченцев около трёх недель, сейчас вернулся, но через несколько дней снова отправится туда.

– Алексей, у вас в ухе слуховой аппарат. На Украине контузило?

– Нет. Это после службы слух начал падать. А аппарат мне, кстати, там, на Украине, ребята купили, заметив, что плохо слышу. Подарил командир отряда.

– Как вы попали в отряд? Кто предложил?

– Попал туда через знакомых. Они сами вышли на меня. Эти люди занимались здесь сбором гуманитарной помощи. Потом через интернет нас познакомили с людьми из Восточной Украины, которые набирают добровольцев. Сначала я консультировал людей в Сети по артиллерийским системам. Потом спонтанно, так получилось, что поехал… Там требуются люди с боевым опытом. Вообще, туда едут из России три категории людей. Те, кто просто тащатся от войны, романтики… Это в основном молодые. Другая категория – патриоты, которые понимают, что если их ("Правый сектор" , организация признана экстремисткой и запрещена в России - прим. ред.) там не задавить, они пойдут в Россию. И начнут здесь мутить воду. Я как раз из таких. И есть такие, кто хотят заработать.

– Там действительно хорошо можно заработать?

– Я ничего не получал. Воевал в разведывательно-диверсионном отряде. Мы получали питание.

– Друзья, через которых вы попали, связаны с какими-то политическими силами?

– Я вне политики. И принципиально этим не интересовался.

– Как добирались?

– Я ехал с машиной гуманитарной помощи, которая шла из Екатеринбурга.

– Тяжело было пересечь границу?

– Нет. Сели в машину, нас перевезли. Ехал без документов, обходными путями, минуя КПП на границе. Таким же образом туда доставляется гуманитарная помощь из российских городов. Формируется небольшая колонна – и вперёд.

– На работе вы как объяснили своё отсутствие?

– Я взял отпуск за свой счёт.

– Рассказали, зачем?

– Естественно. Приняли нормально.

– А как жена отпустила?

– Был, конечно, не самый лёгкий разговор с ней. Она сначала упиралась. Но потом я ей объяснил. У меня младшей дочке год и восемь месяцев. Там тоже дети маленькие, их кто-то должен защищать.

– Не страшно было детей оставлять, семью?

– Во-первых, у меня опыт… Во-вторых, что на роду написано, так тому и быть. Я фаталист. Я боялся там больше всего, чтобы людей не подвести. А страха, что погибну, не было. Был азарт, волнение.

– Чем вы там занимались?

– Нашу уральскую группу, с которой я приехал, сначала определили в один отряд. Там мы обучали людей, из местных ополченцев. Потом нас перекинули в другой отряд. Там я командовал миномётной группой. Наша работа заключалась в засадах на колонны "укропов", налётов на их посты и их места дислокации.

– Вы всё-таки офицер. А что там делали "романтики", которые оружия в руках не держали?

– Реально воюют всего процентов десять от личного состава ополченцев. И это профессиональные военные. Остальные стоят на блокпостах либо охраняют места дислокации. Это тоже работа, без этой помощи нам было бы тяжелее.

– Местное население как к вам относилось?

– Поддерживали. Помню, едешь по городу, автобус останавливается, водитель к нам: ребята, когда вы их додавите?!

– С негативом сталкивались?

– Я – нет. Я вообще с гражданскими мало сталкивался. Мы сидели в лесу, на базе.

– Много там русских? Россию обвиняют в том, что там воюют в основном россияне.

– Соотношение между украинцами и россиянами среди ополченцев где-то пятьдесят на пятьдесят. В ополчении насильной мобилизации нет, только добровольцы. Местные ополченцы – в основном, люди мирных профессий – водители, шахтёры, сталевары. А отсюда, из России, едут ребята с боевым опытом, которые прошли горячие точки. Изначально на сайтах предупреждали, что мы принимаем только таких, с боевым опытом. Не скажу, что все местные воюют. По городу иногда едешь, смотришь – здоровые лбы, и воевать не собираются, их как бы не колышет эта война. Хотя сейчас, возможно, уже таких не осталось. Идут бомбардировки Донецка и Луганска, а когда твои близкие гибнут, начинаешь понимать, что тебя это тоже касается. Я вот давно понял, что меня это касается. Поэтому вся эта бредятина: кто не скачет, тот москаль – дикость для меня. Я не понимаю, как можно запретить людям, жителям страны, говорить по-русски, на родном языке.

– Нам никто не запрещает говорить в России на русском. Мы идём воевать на территорию чужого государства.

– Нет. Это не территория чужого государства. Это наша земля. Все эти города строились русскими людьми, моими предками. Мой предок по линии матери служил у Суворова. Я знаю свою родословную по линии матери, узнать родословную по отцу не получилось, дед погиб, кстати, освобождая Украину. Под Харьковом. Хотел бы я там побывать, но пока Харьков под "правосеками"… Я не считаю, что это чужая земля. Это наша земля, наш русский мир. Конечно, не хотелось бы убивать таких же славян, как и мы, но эти люди оболванены пропагандой.

– Но юридически это другая страна…

– Да мне плевать, что там юридически, это всего лишь слова. Там живут такие же люди, как я, которые нуждаются в помощи. В своё время я хотел поехать защищать Сербию. Но не получилось. Сейчас я защищаю людей на Украине. И у меня неплохо это получается. Наша уральская группа пользуется там уважением.

– Как думаете, чем это закончится?

– Думаю, что мы рано или поздно дойдём до польской границы. Если брать, то всю Украину. Не должно быть этих придурков, которые прыгают и орут: кто не скачет, тот москаль.

– А зачем вам, нам вся Украина? Тот же Львов? Поддержки, как на востоке, от местных там не дождёшься. Они другие, будут нас ненавидеть.

– Нужно воспитывать их нормально, в том ключе, что все мы разные, но все мы люди, на русском языке мы говорим или на украинском. Делить людей: москаль-не москаль – дикость. А если не возьмём Львов, то ничего не поймут. Мне их земля не нужна, ни огороды, ни дома. Но они ведь пытаются навязать другой части населения свои правила.

– А что вы делали с пленными?

– Решать, что делать с пленными, в компетенцию нашего отряда не входило. Отправляли, куда надо, там ими занимались. Что с ними делали, нас уже не волновало. Если в бою захватывали, раненым оказывали медицинскую помощь, как положено. Никто их не расстреливал. Но сразу скажу: "правосеков" в плен не брали, этих расстреливали в бою.

– А как вы их выявляли?

– У них униформа соответствующая – чёрная, и они стояли позади обычных солдат. Как заградотряды в Отечественную войну.

– Какие ещё люди воюют с той стороны?

– Разные. Есть такие, кого просто призвали на военные сборы и сразу засунули на восток. У таких моральный дух очень низкий. Есть фанатики – это "Правый сектор". Их воспитывали, обучали, им платят большие деньги.

– Какие слухи ходят насчёт оплаты у ваших противников?

– По-разному. Наёмникам из-за границы платят пять-шесть тысяч долларов.

– В месяц?

– В день. Но это всё по разговорам.

– А сколько, по разговорам, наёмников из-за границы?

– В пределах 300-350. Я знаю, что там работают частные военные компании. Знаю, что там есть один француз, который в Сербии "рулил" наёмниками. Он собирает людей. В основном это бывшие Blackwater ("чёрная вода" – частная армия, созданная в США в конце 90-х годов. – прим.ред.). Есть польские, германские наёмники, прибалты. Сброд со всей Европы. Кстати, вот Мариуполь брали наёмники, зная, что там нет сил, чтобы город отстоять.

– Идейные среди наёмников есть?

– Да какие идеи остались у Европы с её гей-парадами?! Нормальные люди чётко разобрались бы в обстановке. Я вот чётко разобрался в обстановке, потому что понимаю, что каждый имеет право говорить на своём языке. Ведь юго-восток поднялся не потому, что кучка людей во главе с Болотовым (общественный, военный и государственный деятель самопровозглашённой Луганской Народной Республики, лидер ополченцев в Луганской области. – прим.ред.) решила взять власть в свои руки. Выстрелило в Николаеве, там разогнали митинг Антимайдана. Об этом мало кто говорил. Дальше по накатанной отработались в Одессе (имеется в виду трагедия, которая произошла 2 мая, когда пророссийских сторонников сожгли в Доме союзов. – прим.ред.) Я разговаривал с местными ополченцами. Рассказали, что сначала на юго-востоке были мирные протесты, демонстрации. Тезисы были простые. Мы хотим говорить на языке наших предков, спокойно работать. Но правительство этого не услышало. Начали давить. Результат вы видите. Первыми поднялись ветераны ВДВ, "афганцы". Взяли СБУ, Дом советов в Донецке. Когда украинское руководство стало подвигать армию, стали обороняться. И пошли ополченцы из России: первыми из Крыма, потом донские казаки.

– Вы говорите: до польской границы дойдём и объясним им. Вас не пугает, что будут тысячи жертв?

– Вы понимаете, если мы не пойдём и не возьмём всю Украину, жертв будет ещё больше.

– И что нам дальше с этим делать? К России присоединим?

– Зачем?! Не надо ничего никуда присоединять! Пусть они сами решают. Для России, для меня главное – чтобы Украина была дружественной страной, без натовских баз. Хотят они в гей-Европу – пусть валят в гей-Европу, меня это абсолютно не волнует. Просто не должно быть там противопоставления: этот москаль, этот хохол, москали – это плохо. При том, что весь Киев говорит по-русски! Я учился в военном училище на Украине, в Одессе, и там все говорили по-русски. Они говорят по-русски, но из-за этой политики прогибания под Америку делают не то. Им желательно убрать оттуда всех местных жителей на востоке и начать разработки сланцевого газа. Это делается, чтобы Америка блокировала сотрудничество с Европой относительно поставок газа. Они ведь кричат, что кроме нефти и газа у нас ничего нет.

– Что вы думаете про сбитый Боинг?

– У меня нет никаких сомнений, что Боинг завалила СУ-25 украинская. Чтобы подставить Россию, подставить ополченцев. Но не рассчитали траекторию падения самолёта. Обломки должны были упасть на территорию России.

– Откуда у ополченцев такие данные насчёт украинского самолета СУ-25?

– У ополченцев? Во-первых, радиоперехват у нас работал. Во-вторых, сами украинцы озвучили тут же, что это работа ополченцев и стали нести информацию про Бук, который якобы был захвачен.

– А был Бук?

– Не было никакого Бука. Мы захватили под Луганском воинскую часть радиоэлектронной борьбы, но там всё было выведено из строя. Отработалась их авиация, ни одной целой машины не осталось. А то, что говорят про Бук… Даже если был бы, одна установка ещё ничего не решает. Чтобы сбить самолет, должен быть целый комплекс: РЛС (радиолокационный комплекс) и командно-штабная машина. Разговор казаков, якобы перехваченный СБУ, – фальшивка.

– Это позывные реальных ополченцев, вы знаете таких людей: Майор?

– Я о таких не слышал. Состряпать всё это можно на домашнем компьютере так же, как и сообщение на странице Стрелкова.

– А самолёты ополченцы сбивали?

– Сбивали. В основном штурмовики. Они тихоходные. При мне Ан-26 сбили, наш отряд не сбивал, у нас другая специфика.

– Вы верующий человек?

– Да. Я не христианин, у меня ведическая философия. Я верю в закон реинкарнации, закон кармы. И в том, что я делал, не было греха. Ты – солдат, и с той стороны – солдат. Идёт война. Каждый выполняет боевую задачу. Грех не на солдатах, а на тех, кто этих солдат посылает. Если у командира благая цель – защита, тогда всё нормально, греха в этом нет. Каждый имеет право защищать себя, свой народ. Греха нет ни на тех солдатах, которые против нас воевали, ни на нас.

– Если, не дай Бог, что-нибудь с вами случится, кто будет заботиться о вашей семье?

– Я надеюсь на друзей, на родителей жены. Моих родителей уже нет в живых, а её родители не знают, мы их решили не беспокоить. Понимаете, у моей жены есть судьба, у детей есть судьба, и если на роду написано, что батька погибнет… Что поделать? Я к этому отношусь спокойно.

– Какие горячие точки вы прошли?

– Таджикистан. Были ещё, но я бы не хотел про это говорить. Начинал служить в Средней Азии.

– Когда снова поедете на Украину?

– Скоро, вместе с гуманитарной помощью. Но не на большой срок. Там у меня будут задачи: обучить ополченцев и проверить, как готовят местных ополченцев.

– Гордитесь, что побывали там?

– Нет. Это была необходимость. Для гордости причин нет. Убивать таких же славян, как и ты… Чем тут гордиться? Может, у другой стороны есть гордость, что они убивают ватников (презрительное название россиян и пророссийски настроенных украинцев. – прим.ред.). У меня просто сожаление, что довели ситуацию до такого состояния, что мы вынуждены воевать.

– Друзья на Украине по военному училищу у вас остались?

– Да. Мы переписываемся. Но я не говорю им, что я воюю.

– А они на чьей стороне?

– По-разному. Есть нейтральные, есть те, которые негативно относятся к Путину, к действиям России. Я человек толерантный, каждый имеет право на свою точку зрения, я не спорю. Объясняю свою точку зрения, они – свою. Если точки зрения не соприкасаются, то закрываем тему, остаёмся друзьями. Мы четыре года учились вместе, в одном кубрике ночевали. Сейчас они уже не имеют отношения к армии, у большинства свой бизнес.

– А если завтра они всё-таки будут на другой стороне, возьмут в руки оружие, когда вы пойдёте до польской границы?

– Это судьба. Значит, будем воевать друг с другом. Я к этому тоже спокойно отношусь. Каждый должен делать своё дело. Знаете, если у нас в России каждый будет делать своё дело, проблем не будет ни в чём.

– Некоторые возразят вам: так делайте своё дело в России.

– Я бы с удовольствием делал своё дело в России, но ситуация такая, что нужно действовать. Конечно, лучше бы этого не было. С той стороны погибают люди, с этой. Погибают дети, женщины. На нормальной войне этого не должно быть. Воины имеют право воевать друг с другом. Но не должно страдать мирное население.

– Украинская сторона упрекает ополченцев, что те прячутся за мирное население.

– Это ложь. Понимаете, там нет такого понятия как линия фронта – сплошной линии окопов. Там есть опорные пункты. Наши, их. Вокруг города – наши блокпосты. Есть нейтральная территория. Мы выдвигаемся на нейтральную территорию, происходят бои, засады. Мы стараемся держаться подальше от населения. Другой вопрос в том, что их разведка не может нашу дислокацию определить, и начинают стрелять, куда попало. Может, они целенаправленно обстреливают школы, больницы, считая, что там могут быть раненые ополченцы. Но даже если там есть раненые ополченцы, то Женевская конвенция запрещает убивать раненых. Доходило до того, что они за деньги отдавали тела наших местных ополченцев. Родителям приходилось их выкупать. Трупы были обезображены, отрезанные носы, уши.

– Вы лично видели это?

– Видел, как выкупали.

– Расскажите про бытовые условия. Где вы жили?

– У нас были хорошие условия. Мы сидели на одной туристической базе, в лесу. Даже вай-фай был. Электричество от генератора есть, горячая вода. Жили в домиках. На блокпостах похуже условия, вода привозная, дрова. У нас и питание было хорошее, девчонки варили. Я вегетарианец. Для меня отдельно готовили. У остальных было мясо постоянно.

– У вас женщины были в отряде? Кто они?

– Местные. Жёны ополченцев. Приезжают россиянки. У нас врач была в отряде, женщина из Борисоглебска Воронежской области. Ей 50 лет, есть семья.

– А что за люди, которые приезжают туда заработать? Как они это делают, если вы говорите, что в отрядах не платят?

– Коммерсанты приезжают. Деньги делают.

– Они не воюют?

– Я не могу сказать, что не воюют. Воюют.

– Чем они там занимаются ещё?

– Разными вещами. Не очень благовидными. Я не хотел бы об этом рассказывать.

– И всё-таки. Оружием торгуют?

– И этим тоже. Там разные люди, разные мотивации у людей.

– Неужели вы даже зарплату не получали? А на что жила ваша семья? Жена наверняка у вас в отпуске по уходу за ребёнком.

– В Екатеринбурге нашлись спонсоры, которые компенсировали мне зарплату. Иначе бы меня жена всё-таки не отпустила.

– Кто эти спонсоры?

– Это связано со сбором гуманитарной помощи, они помогали её собирать. Просто все прекрасно понимают, что без силового решения вопроса туда можно вечно отправлять гуманитарную помощь, она будет вечно там растворяться.

– Что должна сделать власть Украины, чтобы местные ушли из ополчения? Они говорили вам об этом?

– Выпустить и обменять всех военнопленных, всех политических заключённых. Провести выборы в муниципалитеты, потом выборы в Верховную Раду, а после этого уже президентские выборы. Перевес в голосах будет на стороне юго-востока, там населения больше. Поэтому Янукович и выиграл те выборы.

– Что бы вы могли сказать тем молодым людям, кто хочет поехать туда из романтики, из идей каких-то?

– Подумайте, зачем вам это надо. Там непрофессионалов и так хватает. Конечно, многие едут по порыву души. Но после первого же авианалёта многие оттуда уезжают. Простой обыватель, гражданин пусть защищает свою жену, дом, детей. Обеспечивает их, нормально работает, платит налоги. Воевать должны профессионалы, так же, как и служить в армии.

– Спецслужбы на вас не выходили?

– Тут без комментариев.

– Считали, сколько лично вы убили солдат противника?

– Только по данным разведки, около ста человек. Но это не лично я, а наше подразделение. Вообще, по нашим данным, соотношение погибших один к ста. Потому что украинская армия непрофессиональная, и с нашей стороны местные воюют, они лучше знают местность. К тому же тактика ведения войны партизанская.

– Выпивали в отряде?

– Во время боевых действий никакого алкоголя. Если находится такой, к нему жёсткие меры принимаются.

– Какие? Домой высылают?

– Нет, по морде хорошо дадут. И не кололся там никто. По крайней мере, у нас в отряде не было ни одного наркомана. Не скажу, что там не пьют вообще, может, те, кто на блокпостах стоят, и выпивают. Но в таких отрядах, как наш, всё было жёстко.

– А с той стороны как?

– Тоже по-разному, наверно. Но повального пьянства ни с той, ни с другой стороны нет.

– Российские телеканалы обвиняют во вранье, в пропаганде. Вы там были сами. Как вы можете оценить то, как освещают события наши журналисты?

– Есть небольшое передёргивание. Заметил, что наши немного преувеличивают, нагнетают: сильно давит украинская армия. На самом деле этого нет. Положение нормальное. Но, на мой взгляд, наши освещают правдоподобно.

– А украинские?

– Я смотрел в отряде украинские каналы. Там чисто пропаганда. Помню сюжет, где Аваков заявлял, что украинская армия уничтожила около тысячи ополченцев. Но это полный бред, такого в принципе там не могло быть. Ополченцы работают мелкими группами. Соотношение потерь там один к ста. Слышал, что бульдозерами братские могилы копают. Или трупы в мешках к воротам родных скидывают и уезжают. Они всех считают за быдло.

– Вы видели сюжет по Первому каналу, когда одна из беженок рассказывала про зачистки. И уверяла, что представители нацгвардии, войдя в город, на глазах у горожан убили жену ополченца и распяли его трёхлетнего ребёнка…

– Сюжета не видел. "Утки" такие всегда были, есть и будут со всех сторон. Это чести нам не делает. Обвинять, что все журналисты врут, я бы не стал. Есть нормальные журналисты: и иностранные, и наши.