«Младшему до сих пор не говорю, что мамы больше нет». Как живет отец-одиночка, воспитывающий четырех детей

— Дочку я назвал Валерией, так хотела жена. Хотел назвать Таней, и если бы ничего не случилось, я бы уговорил Ирину, но уговаривать было уже некого...

Павел Завертяев потерял жену Ирину в июле прошлого года. Трагедия случилась в перинатальном центре Первоуральска. Многодетная мама родила здорового ребенка, но затем у нее открылось кровотечение. Женщину не спасли, а Павел остался один с четырьмя детьми. Самому старшему, Сергею, было тогда 19 лет, Соне — 11, Матвею — 6, Роме — 3 года, и к ним прибавилась новорожденная дочка.

Мы встретились с Павлом у него дома. Он рассказал, как в одиночку воспитывает детей и что сейчас происходит с уголовным делом о смерти его жены.

Ревда, небольшой трехэтажный панельный дом, тихий двор. Павел встречает нас в двухкомнатной квартире с дочкой на руках. Дочку зовут Лера, ей одиннадцать месяцев. Сыновья — в садике. Старшая, Соня, дома, у нее каникулы.

— Когда мне передали дочку, то страха и растерянности у меня не было: мол, а что мне сейчас делать с ребенком, как я справлюсь? — вспоминает Павел. — Все-таки не первый ребенок у нас. Дочку я назвал Валерией, так хотела жена. Я хотел назвать Таней. И если бы ничего не случилось, я бы уговорил Ирину — но уговаривать было некого.

В комнатах свежий ремонт, светло, чисто и уютно. Павел идет на кухню готовить молочную смесь для Леры. С девочкой остается Соня, занимает ее игрушками.

Ирина и Павел прожили вместе 14 лет. Они ровесники, были знакомы еще с детства. Оба жили в Ревде.

— Нам, наверное, было тогда лет 10–12. Была детская компания, бегали вместе, играли в прятки, в догонялки, — продолжает вспоминать Павел.

Потом, уже взрослым, вернувшись из армии, он в гостях у друзей снова встретился с Ириной. К тому моменту у нее уже был шестилетний ребенок, которого она родила в 16 лет. Воспитывала сына одна, любила и заботилась о нём, была очень ответственной мамой, несмотря на такое раннее родительство.

— И вот мы встретились, всё закрутилось. Расписались и прожили вместе 14 лет. Хорошо жили. С первым сыном мы нормально поладили. Даже не думал, что может быть как-то по-другому. Я его никогда не обижал. Потом родилась Соня, через пять лет — Матвей, после Матвея — Рома. Потом Ирина снова забеременела, стали ждать дочку. Детей мы любили, — говорит папа. — Я работал, зарабатывал нормально, от 60 до 80 тысяч, Ирина до декрета тоже работала. Собирались покупать квартиру побольше.

Павел — железнодорожник, помощник машиниста на тепловозе. Ирина работала на СУМЗе транспортировщиком.

— Старший помогает сейчас?

— Я сам справляюсь. Он живет отдельно, с девушкой, на выходных нас навещает. Ему сейчас самому надо на ноги встать. Пусть свою жизнь устраивает... Год назад он работал на заводе, я ему помог устроиться. Когда мама умерла, он потерял работу. Дали ему законных пять дней, чтобы отойти от стресса (срок, который дается по Трудовому кодексу работнику в случае смерти близких родственников, без сохранения зарплаты. — Прим. ред.). Но он, видимо, не справился, не пришел в себя. Перестал выходить на смены, и его попросили уволиться. Ну а что там могли еще предложить...

Я его понимаю. Но ведь нужно дальше жить как-то, и я ему строго сказал: надо или учиться, или работать, — говорит отец. — Он устроился на наш, местный, завод, рабочим. Получил там специальность стропальщика.

Сам Павел сейчас в декретном отпуске. Первое время после рождения дочки он рвался выйти на работу, хотел найти няню — видимо, просто не представлял, как можно сидеть дома с детьми и не выходить на работу.

— В роддоме мне сначала обещали помочь, чтобы я не судился, не поднимал шума, — рассказывает он. — Спрашивали, что мне нужно. Я попросил найти няню. Через благотворительный фонд нашли какую-то женщину. Поговорили, оказалось, что у нее самой трое маленьких детей, а тут еще придется сидеть с Лерой. Ей самой нужно помогать! Надо было срочно что-то решать. На работе уже не могли больше ждать и отпускать без содержания, и я сам оформил декретный отпуск.

К этому решению на работе отнеслись с пониманием — все всё знали и поддерживали.

— Опека нас не проверяет, всё нормально, жалоб на нас нет. Хотя иногда хотелось бы, чтобы помогли каким-нибудь советом. Например, хотел детей в лагерь или санаторий отправить. Пришел весной — а оказалось, путевок уже нет, надо было еще в декабре приходить, — жалуется папа.

Сейчас он получает пособие по уходу за ребенком — 18 тысяч рублей, это 40% от зарплаты. Плюс оформили пенсию по потере кормильца на каждого из детей, а с памперсами и кремами помогает Фонд святой Екатерины. Павел говорит, что семья не бедствует и даже выплачивает старый кредит без просрочки.

Этот кредит брали вместе с женой, еще когда всё было хорошо: купили машину, начали делать ремонт. Павел собирался закончить кухню уже после рождения дочки. Но случилась беда, и сейчас пока не до ремонта.

— В прежние годы я всегда работал и с работы возвращался поздно. Быт, дети: всё это было на жене. Я помогал по возможности. Сейчас всё сам, — рассказывает папа. — Мой день начинается так: в шесть утра просыпается Лера, как колокольчик всех будит. Я собираю детей в садик. Лера к нашему уходу уже устает, даю ей бутылочку со смесью, и она засыпает. Отвожу Рому с Матвеем в садик, он рядом. Пока меня нет, дома дежурит Соня. Возвращаюсь — дочка идет в школу. Мне повезло, что Лера спокойная. Конечно, бывало всякое, живот болел, на погоду реагировала. Сейчас зубки режутся, капризничает. Ну бывает, ночь-две не поспишь, потом снова всё нормально.

Днем, пока Лера спит, я занимаюсь домашними делами. Их всегда много: помыть полы, прибрать, загрузить вещи в стиральную машину, сварить суп. До этого я не особо готовил, варила жена. Но ничего, начал готовить, — делится Павел. — Дети из всех супов любят только борщ и куриный с лапшой. Вроде бы ничего сложного, порежу овощи, обжарю мясо. Белье я не глажу, пропаривает машинка, после этого надо расправить и сложить аккуратно. Рубашки на праздники детям глажу, конечно.

Как говорит Павел, в каникулы ему помогает старшая дочка — например, может помыть пол или сидит с сестренкой Лерой, пока он ходит за продуктами.

— Когда мама была жива, занималась с Соней, и та училась хорошо, а сейчас постепенно скатилась на тройки. Первые полгода я не вникал в школьную жизнь. Потом постепенно пришел в себя, стал заходить в школьный дневник, каждый день проверять уроки, — рассказывает папа. — Иногда надо ей помочь, а я не помню школьную программу. Звоню друзьям, знакомым, чтобы помогли мне, объяснили. У соседей дети-школьники тоже могут подсказать что-то. Так я включился в жизнь детей, в их занятия. Начал водить Матвея к логопеду. Дома мы делаем с ним задания и упражнения.

«Каждый день похож на другой. Но я не переживаю»

Павел сам потерял родителей, когда был ребенком: папа умер, когда ему было девять лет, спустя пять лет не стало мамы. Жил с бабушкой и дедушкой. Они уже умерли. Единственный самый близкий старший родственник, который у него остался, — теща, мама жены. Она живет за городом, у нее свой домик в садовом товариществе.

— Мама Ирины вам помогает?

— Бабушке уже 68 лет, ей самой надо помогать, — говорит Павел. — Она на СУМЗе проработала всю жизнь, на тяжелом производстве, теперь сказывается всё: ноги болят, спина. Конечно, как может помогает — например, заготовками из сада. Летом поедем к ней в гости.

В архиве Завертяевых нет фотографий с морских пляжей, из отелей, с видами других стран. Далеко на море выехать такой большой семьей сложно, да и дорого. Зато есть много других хороших снимков: счастливых, ярких, солнечных — лес, пикники, цветочные поляны, озера, рыбалка.

Павел рыбалку очень любил, выезжал на реки и озера вместе с семьей. Сейчас об этом пришлось на время забыть. На всех выездах Ирина была главным фотографом, снимала всех сама, поэтому кадров с ней почти нет. Единственные памятные снимки — смешное фото в розовых очках и строго-официальное с рабочего удостоверения.

Павел до сих пор не сказал младшему сыну, Роме, что мамы больше нет.

— Я не знаю, как говорить про это, в каких словах, — переживает папа. — Он спрашивал сначала постоянно. Я что-то отвечал, даже не помню сейчас, что именно. Старшим детям сказал сразу, они в слезы. Я успокаивал их, говорил, что всегда буду с ними. На кладбище я Матвея и Соню с собой не беру, боюсь — не знаю, как это на их психику это повлияет. Пусть немного подрастут. Я помню похороны отца. Но тогда стресса не было, лишь потом понимаешь, что человека уже нет, тогда накрывает. Смерть мамы тоже сначала не осознал. А тут сразу был шок, осознание потери — и сейчас не отпускает до конца. Может, боль не такая острая: заботы и дела отвлекают.

В тот день, когда мы приехали к Павлу, ему исполнилось 36 лет. Пока мы разговаривали, ему звонили, присылали сообщения с поздравлениями. Впрочем, праздника он устраивать не собирался. Говорит: сейчас проснется Лера, они пойдут на прогулку, потом зайдут в садик за сыновьями. Потом будет ужин. Лера уснет, и надо будет делать домашние дела.

— Каждый день похож на другой, но я по этому поводу не переживаю. Справимся. Нам, кстати, уже дали путевку в садик. Правда, поставили условие: никаких памперсов, ребенок должен быть самостоятельным: есть, ходить в туалет. А Лере еще 11 месяцев, она пока сама плохо ходит, — говорит папа. — От садика пока пришлось отказаться. Буду искать няню: все-таки нужно выходить на работу. Поработаю год-два, а там возьму кредит, купим квартиру побольше. Всё будет, как мы и планировали с женой.

Ирине в январе исполнилось бы 36 лет. Уголовное дело о причинах ее смерти продолжают расследовать. Сейчас материалы направлены на судмедэкспертизу.

Павел снова вспоминает лето 2021 года, как незадолго до родов они съездили в медицинский центр УГМК в Екатеринбурге. То платное обследование и консультацию они сделали для собственного спокойствия. УЗИ и все показатели были в норме, и врач подтвердила, что всё хорошо.

А через несколько дней Ирину увезли на скорой в роддом Первоуральска. Уже подошел срок для родов. Сам Павел поехать не мог, остался с детьми дома. Он показывает последние сообщения жены, в них она жалуется, что никто из персонала не обращает внимания на рожениц, не делают УЗИ, не назначают анализов. (Скрины переписки изъяты следователем и приобщены к материалам дела.)

— Ирина родила 5 июля. Вечером я дозвонился до больницы. Сказали: «С ребенком всё в порядке, а жена в реанимации. Состояние тяжелое, но стабильное, приезжайте завтра», — вспоминает Павел. — На следующий день я приехал к ним. Врачи объяснили, что их вины тут нет, открылось кровотечение после родов, спасти не смогли. Тем же вечером они, [сотрудники перинатального центра], снова позвонили. Сказали: умерла.

Срок беременности — девять месяцев, здоровый новорожденный и внематочная беременность. Потом извинились, сказали, что патологоанатом просто перепутал коды. Выдали другой документ. Там указаны такие причины смерти: «анафилактический шок, разрыв матки». Я ничего не понял. Что случилось? Почему угрозу разрыва заранее никто не заметил? Не делали УЗИ?

Сразу после огласки этой истории Павлу в соцсеть написал некий житель Первоуральска и сообщил, что его жена рожала с Ириной вместе, была ее соседкой по палате. Некто Арсений Иванов написал, что после родов к Ирине три часа якобы никто не подходил, не проверял ее состояние. Потом подошла акушерка, стала звать на помощь. Написавший пообещал, что его жена готова дать показания, если нужно.

— Но больше этот Арсений на связь не выходил. Я ему писал, он не отвечал. Потом данные его страницы были изменены. Страница была уже от имени какой-то женщины. Что это был за человек? Решил так подшутить, соврал? Или просто не захотел давать показания, тратить время на это?.. — задается вопросами Павел. — Если это действительно муж соседки по палате, я очень прошу их откликнуться. Мне надо узнать, что случилось, почему ее не спасли…

Также мы рассказывали про громкий судебный процесс по делу о смерти 22-летней женщины. Она умерла в роддоме Нижних Серег из-за выворота матки. Врача-гинеколога оправдали, но затем областной суд отменил этот приговор. После этого врача признали виновной. Правда, тут же освободили от наказания, поскольку к тому времени истек срок давности по уголовной статье.