«Представляешь Эльмаш и сразу видишь царство Аида»: Сальников — о «Петровых в гриппе» и работе спецслужб

Режиссер Кирилл Серебренников завершил съемки фильма «Петровы в гриппе» по роману екатеринбургского писателя Алексея Сальникова. В картине приняли участие Иван Дорн, Чулпан Хаматова, Юрий Колокольников и Николай Коляда. Сами съемки проходили в Москве и Екатеринбурге.

Наши коллеги из редакции портала 74.RU Артем Краснов и Юлия Реутова встретились в Челябинске с автором нашумевшего романа «Петровы в гриппе и вокруг него» и поговорили о том, почему российская действительность напоминает царство Аида, что может стать необходимой «таблеткой аспирина», боится ли сам Сальников задержания из-за книги о спецслужбах «Отдел» и что изменилось в его жизни после победы в конкурсе «Национальный бестселлер».

— Алексей, что изменилось в вашей жизни после того, как книга «Петровы в гриппе и вокруг него» стала национальным бестселлером?

— Конечно, я обрадовался победе в конкурсе. Но к этому специально не стремился, я просто писал книжку у себя на ободранной кухне. Скорее удивлен результатом. Если бы мне сказали, что так будет, то я, наверное, даже не смог написать книгу — боялся бы некоторой ответственности.

Я думал, что «Петровых» прочитает аудитория журнала «Волга», и меня это успокаивало. Еще я знал, что «Петровых» хотела издать наш товарищ из Свердловской области, которая уехала в Америку и организовала там издательство. Но так вышло, что она испытала к книге отвращение и издавать отказалась.

От этого мне стало грустно, потому что «Волга» уже издала мой роман «Отдел», и я не хотел их мучить своей новой рефлексией и редактурой. Но получилось как получилось.

Мы наконец-то сделали ремонт в квартире, я больше стал передвигаться по стране. Ну и вообще спокойствие некое появилось, в том числе финансовое. Сейчас есть ощущение не зря прожитой жизни.

— Вас узнают на улицах?

— Да, теперь уже да. Это быстро, каким-то неведомым образом получилось. Я, конечно, таился, но не удалось. И теперь не знаю, что с этим делать. Возле дома есть магазин, куда я каждое утро хожу за сигаретами. Не особо бреюсь, иду лохматый, в том, что утром успел натянуть на себя.

— «Петровы» тем и интересны, что это простые люди, как мы сами, наши соседи.

— Я не хотел никого шокировать своим произведением. Я знаю, как это сделать — можно зайти с секса, расчлененки, политических заявлений, а еще с антисемитизма. Но, честно, я не ожидал, что описание быта людей, болеющих гриппом, с их бредом, соплями, окажется шокирующим и сделает книгу бестселлером.

Вы, наверное, сталкивались с тем, что когда начинаешь заниматься творчеством — писать, рисовать, играть в театре, вокруг оказывается куча родственников, знакомых со своими советами. Мне вот говорили: «Пиши о людях» и «Давай я перескажу свою жизнь — вот уж настоящий роман». А у них оказывается постоянно одна ерунда — армия, развод, дача, рыбалка, несколько пьянок.

— Грипп — это литературный прием?

— Я сводил в книге несколько идей смерти. Грипп — это переходное состояние. Еще есть какие-то вещи. Тот же Новый год — смерть старого года и начало нового. Гриппозное состояние тоже такое — ты можешь выздороветь, а можешь нет.

— Мы привыкли, что в литературе есть «маленький человек», «лишний», герои в буквальном смысле этого слова. А Петровы — какие герои?

— В «Петровых» несколько героев. Я даже не знал, что с ними делать, они как-то сами всё объяснили, потом само всё сложилось. [Писатель] Алексей Иванов говорил, что — даже довольно характерные герои. Это такой сетевой персонаж, который может до самоубийства довести парой фраз и забыть об этом. Или отправить печальные смайлики к чужим похоронам и тут же забыть об этом. Они убивают людей и не мучаются. Сам Петров — убил и забыл об этом. Видимо, такой тип людей.

— То есть возникает страшный дефицит гуманизма?

— Видимо, нам не хватает гуманизма. Мы же не раскаиваемся за преступления советского режима. Было переселение крымских татар, чеченцев. Считается, что в этом ничего такого нет, они же были коллаборанты. На самом деле большая часть людей вообще не интересовалась политикой. Но у нас нет ответственности перед прошлым.

— В книге писатель постоянно провоцирует героя. Может быть, это сподвигло на преступления?

— Нет, ответом на слово не должно быть убийство ни в коем разе. Нет-нет. Например, мало кто в юношестве не был придурком. Я, например, был придурком. Мне приходилось учиться быть нормальным человеком, постоянно думать, что бы сделал нормальный человек.

У нас однажды был случай во дворе, где тусили мы, старшаки, ребята помладше. Среди младших школьников был очень вредный пацан. Он ко всем приставал, а потом дико орал. Выбегала его мать и начинала орать на нас. И как-то этот вредный пацан залез на высокую железную конструкцию и повис на руках. Еще чуть-чуть, и он бы грохнулся с большой высоты. Его мать была неподалеку, но почему-то не реагировала. Я сказал: «Ну наконец-то допрыгался», и только окрик кого-то из мальчишек заставил меня залезть и снять этого пацана. Получается, что тот ребенок, который окрикнул, без всякой начитанности, без Достоевского, Толстого, без гуманистов, оказался более развитым в этом плане, чем я. И вот всю жизнь я учусь быть нормальным человеком.

— У вас сын плохо видит. Вы часто сталкивались с косыми взглядами на него?

— Да, он очень плохо видит. Но сейчас учится на третьем курсе, живет отдельно от нас. Иногда бывает неожиданно и странно. Как-то в детской поликлинике какой-то мальчик что-то сказал про глаза. И его мама начала воспитательный процесс — политкорректность на уровне бойцовского клуба. Чуть оттягивать не пришлось ее от него. Но опять же сын этих косых взглядов не видит. Он сам шутит на эту тему. Мы тоже стараемся со стебом относиться ко всем ситуациям такого рода.

— Вы больше удовольствие получаете от закручивания сюжета или литературной формы выражения, подбора фраз, аллюзий?

— А когда как. В романе «Отдел» герои стереотипные, как в итальянской комедии, стали сами действовать. Я охнуть не успел, как уже финал написался. В «Петровых» хотелось придумать несколько героев, в том числе неодушевленных. Есть Таблетка аспирина, Цвет крови. Хотелось так зарифмовать. А в «Опосредовано» хотелось написать о жизни большинства поэтов, в результате чего-то не ставших звездами.

Удивительно, но именно «Петровых», где нет явного сюжета, решили экранизировать.

— А как в фильме будет передаваться ваш литературный стиль, язык?

— Не знаю. Но я прочитал сценарий, он меня устроил. Но я уже знаю, что буду в ужасе от увиденного результата. С другой стороны, мы же тоже постоянно всё интерпретируем — новости, события. Почему бы не посмотреть на другую трактовку «Петровых».

— Когда вы работаете над книгой, показываете кому-то написанное, рассказываете эпизоды?

— Да, жене в первую очередь. Она филолог.

— То есть она у вас бета-ридер?

— Я бы сказал, альфа-ридер. Когда она прочитала «Петровых», сказала: «Я ничего не поняла». Потом в издательстве мне сказали, что ничего не поняли. В рукописной версии читатель сам должен был догадаться, что АИД — это Аид. Хотя инициалы этого персонажа пришли ко мне случайно, а потом образовалась такая отсылка. Когда Игорь покупает две монетки шоколадные в магазине и начинает одаривать мальчика, когда он смотрит на садовые участки, как на свои будущие владения, это должно было указывать на Аида. Но потом пришлось сделать так, чтобы Игорь сам прямым текстом несколько раз об этом сказал. И всё вроде встало на свои места.

В названии ведь тоже не все понимают, что «вокруг него» — это не вокруг гриппа, а вокруг Аида.

— «Петровы» — довольно смелое произведение, но оно о простых людях, а «Отдел» — о спецслужбах. Вы не боялись, что за вами придут?

— Нет, на фиг я им сдался. Я ведь не политический деятель. А к кому из писателей кто-то приходил? Режиссеров гребут, да на спектакли прибегают. А с литературы что взять? Эти наши доморощенные вахтеры, они как-то больше по интернету угорают и по деньгам.

Пока обошлось. Постучим по дереву. Но в «Отделе» есть сюжет, и он лучше подходит для той же экранизации. Хотя по нынешним законам за это может сесть и съемочная группа, и я, и Livebook, и «Волга». Есть такой риск.

Я понимал, что в «Отделе» герои заболтались, наговорили много всего. Я потом месяц к продолжению написания книги не возвращался. Всё думал, дать им такую волю в разговоре или нет. Но на то они и герои.

В «Петровых» тоже есть смелые фразы. Я два дня ходил думал, убрать — не убрать. Потом подумал, ну это же Петрова все-таки, она могла такое ляпнуть.

Литература же несет не только некую функцию развлекательную, но и терапевтическую. Как для автора, так и читателя.

— А сколько раз «Петровы» переписывались?

— Я писал и писал, потом вносил просто правки. Потом была редактура «Волги», потом — Елены Шубиной. Однажды меня попросили подписать книгу, я перелистываю страницу и нахожу фразу «звонкие, как деревянные поленья на морозе». Думаю, ёлки-палки, четыре человека читали и такую ерунду как «деревянные поленья» пропустили. Там, наверное, еще много чего есть, потому что произведение большое.

С другой стороны, у Достоевского и после 12 редакций можно что-нибудь отыскать. Известная же история, когда он уперся и сказал, что ничего не будет менять во фразе «круглый стол овальной формы».

— Сами что читаете?

— Я читаю Лескова, утащил семь томов из интернета. Он меня потрясает, потому что, во-первых, не всегда ровный, там бывают скучные где-то вещи, где-то наивные, а во-вторых, потрясают глыбы: «Воительница», «Очарованный странник», «Соборяне». А сейчас школьники, наверное, только «Левшу» изучают.

— Алексей, как вы думаете, почему русская литература классическая и особенно современная очень пессимистична, обязательно кто-то должен умереть?

— Знаете, как американцы своего Бэтмена прикладывают к разным временам, он у них был в 30-е, 50-е, 90-е годы, теперь снова перезапущен, так и мы перезапускаем своего Толстого, Салтыкова-Щедрина или Гоголя. У нас есть своя франшиза, и она довольно мрачная, едкая.

А что у нас есть оптимистичного? «12 стульев»? Нет, их оптимистичными не назовешь. Но нельзя сказать, что русский роман полностью беспросветен. Нет, встречают проблески. Тот же Достоевский, например, юморит неплохо в начале «Бесов».

— В ваших книгах описан не город N, а именно Екатеринбург. Почему?

— Я люблю Екатеринбург, пишу о том, что хорошо знаю. Представьте жизнь на Эльмаше, уральскую погодку весной, и сразу становится понятно, почему возникает царство Аида. Приезжаешь на дачу весной и видишь серые покосившиеся строения, грядки, которые торчат, как могилы, и тоже возникают мысли о царстве Аида.

Возле дома у нас стоял киоск, где постоянно собирались компании. Я вышел погулять с собакой. Смотрю — к парням бежит толпа, которую на подмогу вызвал кто-то из поколоченных. Рядом находится сауна, в нее менты взламывают дверь. Тут же идет бомж с кассетником на плече и лыжной палкой, которая в темноте мне сначала показалась клюшкой для гольфа. Из магнитофона на весь околоток раздается: «Этот День Победы». У меня чуть голова не сломалась от такого сюра.

— То есть у вас богатейший материал для психоделических романов?

— Это да. Петровы вместе — вроде обычная семья, а по отдельности психопаты. Но у меня часто возникает мистическое видение мира. Однажды забавно получилось. Перед свадьбой нужно было занести паспорта в ЗАГС Нижнего Тагила, а мы с женой уже переехали в Екатеринбург. Я страшно опаздывал. Вдруг ко мне подходит бомж, я ему выгреб всю мелочь, всё, что у меня было, мчусь в Тагил. Удивительно, но сотрудники ЗАГСа оказались еще на работе, хотя я опоздал часа на два. Я в этом увидел мистическую связь между монетками бомжу и тем, что успел.

Знаете, когда случается какая-то неурядица, люди говорят: «За что мне это, за что?» А каждый при этом знает, за что ему все-таки это дано.