Владимир Познер: «YouTube — это тот же телевизор, не надо самообманываться»

«Взять интервью у Познера и умереть!», «Кто пойдёт интервьюировать лучшего интервьюера России?», «Ты же понимаешь, что брать интервью у Познера — это то же самое, что играть в шахматы с Гарри Каспаровым?» — примерно так реагировали коллеги и друзья, когда узнавали, что за встреча мне предстоит. 11 октября у Владимира Познера пройдёт в Екатеринбурге творческий вечер, а двумя неделями ранее он приехал сюда по личным делам. Каким — не сказал, но побеседовал с нами о политике, YouTube, блогерах, Храме-на-воде и Руслане Соколовском.

— Владимир Владимирович, вас называют интервьюером № 1 в России, вы сами с этим согласны?

— Если хотят так меня называть, я возражать не буду. А себя оценивать — это и трудно, и самонадеянно, но я знаю, что я хороший интервьюер. Всё-таки письменное и телевизионное интервью — это разные вещи. К сожалению, почти все телевизионные интервью идут в записи. Сначала записывают, потом монтаж, потом уже это выходит в эфир. Это уже, строго говоря, не интервью. На мой взгляд, сила интервью именно в том, что это происходит сиюминутно. Ни интервьюер не знает, что скажет его гость, ни интервьюируемый не знает, какой будет вопрос, ни зрители не понимают, что сейчас будет. В этом, на мой взгляд, самый большой интерес и самая большая трудность интервью — ничего потом нельзя поменять. К сожалению, таких разговоров мало. Почти всё записывают. Вот я не записываю, могу сказать.

— А у вас есть человек, перед которым вы бы могли оробеть на интервью?

— Да, конечно, есть — Леонардо да Винчи, с которым я мечтал бы встретиться и у которого хотел бы взять интервью. Может, это случится — кто знает. А из живых… Разумеется, есть люди, которые вызывают у меня восхищение, но чтобы я робел — нет. Всё-таки я слишком долго живу уже, чтобы робеть. Ни перед кем, нет. Волноваться можно, я всегда волнуюсь. Как боксёр, который выходит на ринг, и у него холодок в животе. И вообще я думаю, что если этого холодка нет, то надо бросать. Это значит, стало неинтересно.

— А что вы делаете, если в середине беседы понимаете, что всё идёт совсем не по плану, провально?

— Что значит «не по плану»?

— Вы же всё равно себе представляли, какие вопросы вы будете задавать, примерно в какую сторону будет отвечать ваш собеседник. А он совсем закрыт…

— Да. Но тут по-разному бывает. Искусство интервью заключается в том, что если вдруг ответ будет совершенно неожиданным и откроется дверь, о которой вы даже и не думали, то суметь засунуть ногу туда, чтобы она не закрылась, и пойти совсем по другому пути. Это может быть совсем не провальное, а как раз очень удачное интервью. Бывает, что скучно, никак не можешь пробиться к человеку. Это вина интервьюера. Значит, ты не сумел. Каждого человека в принципе можно разговорить. У каждого есть какой-то интересный рассказ. А если не сумел — значит, не сумел. Что я испытываю в этих случаях? Досаду. Такое омерзение собой.

— Вы сейчас выступаете с лекциями в разных городах, проводите творческие встречи…

— Ну, это не лекции, конечно. Лекции — это когда лектор, профессор кого-то учит. А я не учу. Я что-то рассказываю, делюсь своими мыслями, отвечаю на вопросы.

— И зачем вы это делаете?

— У меня есть две причины. Даже три. Во-первых, я бы очень хотел донести какие-то вещи до сознания как можно большего количества людей. Вещи, которые я считаю важными. Второе — когда задают вопросы, я понимаю, что волнует и интересует людей. И, в-третьих, я совершенно не буду это скрывать — это источник заработка. И все три вещи для меня важные. Правда, перед студентами, школьниками и журналистами я выступаю бесплатно.

— Вы, говорите, что много встречаетесь с молодёжью…

— Почему-то получается так, что на мои выступления приходит много молодёжи. Это, конечно, колоссально. Я даже не понимаю почему, говорю без кокетства. Сказать, что я немолодой — это ничего не сказать, правда же? Я даже не старшее поколение, а ещё через одно. Каким образом получается, что им интересно слушать то, что я говорю, я не знаю, но я счастлив. Именно большая часть моей аудитории — это молодёжь.

— Но ведь сейчас молодёжь во многом уходит в YouTube из телевизора, почти не смотрит его.

— Понимаете, YouTube — это тот же телевизор, не надо самообманываться. Например, они решают смотреть программу «Познер» не по телевизору, а в YouTube — а какая разница?

— Это да. Здесь, конечно, никакой разницы. А всевозможные YouTube-блогеры, которые становятся авторитетами для молодёжи?

— YouTube-блогеры — да. Кому-то это нравится, но я, например, этим не занимаюсь совершенно.

— И вы не планируете?

— Нет, мне это неинтересно. Претензии на то, что это журналистика, — это смешно. Журналист отвечает за то, что он говорит, а эти люди ни за что не отвечают — что хотят, то и говорят. Кто-то более талантливый, кто-то менее, но это способ самовыражения. И на здоровье! Я очень «за», это демократия, пускай люди высказываются. Но оператора никогда не сможет заменить какой-то мальчик с телефончиком — это не профессия. Оператор — это профессия, а держать телефончик — это не профессия. Ничего плохого в этом нет, просто не надо путать.

Я никогда не забуду, мне рассказывал Борис Николаевич Ливанов — был такой выдающийся советский актёр в МХАТе, с таким рокочущим голосом… Он рассказывал мне, как министр культуры того времени Екатерина Алексеевна Фурцева, собрав народных артистов СССР, стала объяснять им, что будущее за народной самодеятельностью. И они должны это понимать. Когда она закончила и спросила, есть ли вопросы, Борис Николаевич сказал, что у него есть. Она спросила: «Какой?» И он, обратившись к ней, сказал: «Скажите, Екатерина Алексеевна, вот когда у вас будет непорядок по женской части, вы пойдёте к любителю или всё-таки к профессиональному врачу?» Скандал был гигантский, конечно, но мысль была понятна.

— А всякими новомодными гаджетами вы пользуетесь?

— Какими, например?

— Телефоном, беспроводными наушниками…

— Наушниками я не пользуюсь. Музыку я очень люблю, у меня дома большая коллекция винила и CD, у меня прекрасная аудиосистема. Я люблю слушать музыку так, как она должна звучать. Телефоном я вынужден пользоваться, ношу его с собой. Но я вижу, как люди становятся просто рабами этого аппарата. Трое сидят за столом в ресторане, и все трое смотрят в телефоны, а не общаются. Я вечером оставляю его дома, когда иду куда-то с друзьями, для меня его просто не существует.

Конечно, я пользуюсь компьютером, главным образом для писем. Но я никак не могу заставить себя писать «пжлст» вместо «пожалуйста». Рука не поднимается! И запятые ставлю, ничего с этим сделать не могу. Я очень люблю язык, а этот компьютерный сленг у меня вызывает чувство глубокого огорчения. Постепенно эти люди теряют способность выражать мысль, лексикон у них сужается. Ужасно жаль. Когда говорят о патриотизме, я думаю: неплохо было бы язык свой любить, это было бы довольно патриотично. И то, что вы его не любите, — в этом американцы не виноваты. Они во многом виноваты, но не в этом!

— Ещё вопрос про блогеров. В Екатеринбурге случилась громкая история с блогером Русланом Соколовским, который ловил покемонов в храме. Наверняка вы слышали.

— Да, я слышал.

— Его судили, в итоге дали условный срок, он остался на свободе и стал бешено популярен. Есть мнение, что такой авторитет он бы никогда не получил, если бы не этот судебный процесс. Как вы считаете, это просчёт тех, кто пытался его засудить, или что это было?

— Популярность и авторитет — это разные вещи. Человек может быть очень популярным, тебя все смотрят, ты всем интересен, но это не значит, что у тебя есть авторитет. Я его не знаю, никогда его не видел, ничего о нём сказать не могу. Я считаю, что надо уважать чувства верующих и нечего в храме безобразничать. Я сам атеист, как вы знаете, никакой не сторонник Русской православной церкви, но всё-таки есть вещи, которые нельзя себе позволять. Я считаю, что его поведение абсолютно безобразное. Сажать, конечно, не надо за это. Я бы оштрафовал как следует, но не более того, никаких сроков я бы не давал. Почему это так нравится молодёжи — мне сложно сказать. Может быть, потому что это реакция на церковь, которая не пользуется сейчас у молодых успехом. Может, ещё что-то. Этого я не знаю.

— Не могу не задать один из самых громких вопросов в Екатеринбурге. У нас собираются воссоздать Собор святой Екатерины — на Городском пруду, прямо в его центре. Многие с этим не согласны, пытаются защитить Городской пруд от застройки, говорят, что храм совершенно не вписывается в панораму центра Екатеринбурга. Но те, кто «за», говорят, что бизнесмены, которые спонсируют этот проект, делают это на свои деньги, а не на бюджетные. И вроде как они могут делать всё, что захотят. Что вы думаете по этому поводу?

— Если человек говорит: «У меня есть деньги, я могу делать всё, что хочу», то он заблуждается. Город ему не принадлежит. Город принадлежит тем, кто там живёт. Поэтому если есть такие рассуждения о том, что мы сами вложили деньги и можем делать что хотим, то это абсолютно не соответствует действительности.

Хотел бы привести совсем другой пример. В Берлине есть два аэропорта, один из них называется Тегель. Берлин — большой город. Группа бизнесменов, в данном случае — немецких, вышли с предложением убрать аэропорт Тегель, потому что он несколько устаревший, не очень хорошо работает… Убрать его к чёртовой матери и построить там современные дома, чтобы люди могли там жить, посадить там зелень и так далее. Берлинцы встали, вышли на улицы и потребовали, чтоб был проведён референдум. Буквально на днях он состоялся. Значительное большинство сказало: «Нет, мы хотим, чтоб Тегель оставался». Такой город, как Берлин, один аэропорт — этого мало, надо два, и не трогайте его. Так они решили.

Если большинство людей считает, что не надо что-то строить или, наоборот, не надо что-то рушить, для этого есть все необходимые инструменты. Они могут выйти на улицы, требовать от мэра, чтоб был проведён соответствующий опрос населения, они могут бороться. И должны бороться! Для этого есть все возможности. А не так просто ходить по углам и говорить: «Ах, какое безобразие!» Должен найтись человек или какие-то люди, которые могут каким-то образом организовать это, чтобы люди высказались. Это хорошо, когда люди неравнодушны.

— Вы принимали участие в создании Ельцин-центра в Екатеринбурге, видеоролики с вашим участием есть в экспозиции.

— Сказать, что я принимал участие, нельзя. Я там записался, но это было минимальное участие.

— Но тем не менее вы там есть.

— Да, есть.

— А в создании аналогичного Путин-центра вы бы приняли участие?

— Видите ли, меня попросили высказаться по поводу демократии. Я отношусь определённым образом к тому, что сделал Борис Николаевич. Я далеко не со всем согласен из того, что он сделал, особенно в течение его второго срока. Но он несомненно способствовал некоторым демократическим росткам в России. Я не помню дословно своё выступление, но несомненно я там отметил, что он не довёл это дело до конца.

Если представить, что будет какой-то Путин-центр, предположим, в Санкт-Петербурге, откуда он родом, и я ещё буду жив, и что ко мне обратятся с этой просьбой, то я скажу: «Да, я готов. Только имейте в виду, что я, вероятно, скажу довольно отрицательные вещи, потому что я не считаю, что Владимир Владимирович Путин способствовал развитию демократии в России. Напротив, я считаю, что он её несколько отбросил. По своим соображениям, я в них не вдаюсь, просто имейте это в виду». После этого мне, наверное, скажут: «Спасибо, но не надо».

— Как вы считаете, демократия в России насколько вообще нужна?

— Я считаю, что демократия нужна человеку, помимо всего того, что существует помимо демократии. Конечно, это несовершенная штука. Я только что закончил съёмки большого документального фильма о Скандинавии. Я увидел там, как работает демократия в наиболее чистом своём виде. Насколько там комфортно, насколько качество жизни выше, чем в каких-либо других знакомых мне странах, включая Францию, Англию, Америку и так далее. Это именно из-за демократии. Я абсолютно убеждён в том, что из всего, что придумало человечество — это лучшее, что есть.

Есть страны, в которых человек привык жить по-другому — например, в арабских странах. И он не будет перестраиваться, и бог с ним, это его решение! Демократию нельзя навязывать, она либо вызревает и является потребностью человека, либо нет. Для меня совершенно очевидно, что Россия будет демократической страной, но это длительный процесс. Нельзя взять волшебную палочку и сказать: «Отныне мы демократы». Потому что в голове у нас не демократическое мышление.

Конечно, мы не могли не задать вопрос про Екатеринбург.

— Я бывал в вашем городе, наверное, раз восемь, ещё когда это был Свердловск. Он очень сильно изменился и, на мой взгляд, к лучшему. Здесь очень много красивых домов, есть совершенно неожиданная для меня архитектура. Есть ощущение, что это очень живой город. Я довольно много езжу по стране. Иногда попадаются, скажем мягко, сонные города. А Екатеринбург не сонный, в нём есть нерв, и мне это очень нравится. Но, конечно, глубоко я его не знаю.