Ветка сирени назойливо скребет в стекло. Серебряный начищенный пятак луны то пропадает за беспокойными листами, то снова слепит глаза. Ни отодвинуть, ни отмахнуться от этой чертовой ветки! Ночь. Даже опьяненные весной птицы уже затихли, небо простирается мрачной бездной, всасывая и не отпуская взгляд. В голове пульсируют всего три слова – он меня бросил, а знак в конце не ставится.
…
Нинка уже битый час сидит, уставившись в одну точку. Пришла с пакетом, бросила у порога. Там что-то брякнуло, она даже ухом не повела. Попросила чаю, я налила. Вот она и сидит над полной кружкой и смотрит куда-то в окно. Вернее, мимо окна.
– Мы расстались, – шепот разрывает тишину, и она разноцветным конфетти теперь мешается под ногами.
– Ну с кем не бывает! Как поссорились, так и помиритесь, – я ступаю осторожно на зыбкую почву чужих разборок. Очень я это дело не люблю: они там сами разберутся, а мне потом за все «советы» еще и достанется.
– Не помиримся. Мы расстались, – отсутствие интонаций в Нинкином голосе начинает меня напрягать.
– Как расстались?! – вот, дура, нашла что спросить.
– Просто расстались.
– Ты же говорила, это всерьез и навсегда?! – ничего умнее нельзя было придумать, извините.
– Это я так думала. А он все решил по-другому.
Нинкино отражение в черноте заоконной ночи странно размазывается и теряется. Мой силуэт суетится и мельтешит в центре электрической беспардонности, а ее так и остается зыбок и недвижен с краю.
…
Подняться на четвертый этаж оказалось труднее, чем взмыть на Джомолунгму. Или Эльбрус. Или это одно и то же? Ноги свинцовые, голова ватная: проносились обрывки фраз, мыслей, взглядов, которые… которые что?! Я понятия не имела, что меня ждет за дверью той самой квартиры, где еще недавно так трепетно рождалось мое долгожданное счастье. Во всяком случае, мне очень этого хотелось. Я думала, мы все преодолеем, мы сможем понять друг друга и простить, чтобы двигаться дальше. Ведь у нас есть самое главное – мы. Я загадала, я знала – стоит мне увидеть его глаза, и сразу все станет понятно! Можно ничего уже и не говорить.
Дверь распахнулась. В кино в этот момент оператор бы наехал на глаза героя. Стоп. Крупный план. Еще крупнее. Замри. Я утонула в них, моих глазках! Там бушевал такой вихрь чувств, что выудить и определить хотя бы одно, было невозможно. Столько радости от того, что пришла, «а я так соскучился», столько тоски, упрека – «почему тебя так долго не было, мне так тебя не хватало», столько страха – «ты еще сердишься на меня?» и радости – «не сердишься, правда?!», столько облегчения – вот она, рядом, столько-столько еще всего, что надежда вспыхнула во мне.
– Проходи! Окрошку будешь? – веселые лучики побежали от уголка глаз к уху, пока улыбка пряталась в усы.
– Буду! – счастье робко расправляло плечи: с тобой я все буду!
Я уплетала его очередной кулинарный шедевр, а он смотрел так внимательно и нежно, что смущал меня до ужаса. Мы говорили о какой-то смешной ерунде, перескакивая с темы на тему, не нарадуясь, что можно снова легко и просто болтать друг с другом, что все недоразумения и размолвки решились сами собой. В моей голове стало вот так же ясно и радостно. Все трудные и темные обиды ушли, злые слова упреков растворились от того, что вот мы, рядом друг с другом, и это главное. Я предвкушала, как эти смеющиеся губы уже скоро-скоро накроют мои в жадном и нежном поцелуе, и все остальное станет уже совсем-совсем не важно. Надо только сделать последний шаг…
– Ну, как вкусно? Горчичка чувствуется? Не переложил?
– Вкусно! Самый раз! Спасибо!
– Наелась?
– Да, ты волшебник!
– Ну, тогда пойдем. Вот твои вещи, я все вроде собрал. Ключи оставь, пожалуйста. А мне еще надо машину на парковку поставить.
… Можно поставить восклицательный знак, и начать крушить все вокруг, стеная и проклиная весь мужской род до седьмого колена. Думаете, не за что?! Всегда найдется за что, было бы желание. В том-то и дело: нет желания. Есть тоска и сожаление, что все закончилось, не начавшись. Так бывает?! Еще как! Каждая клеточка моего тела распускалась, словно цветок, стоило лишь его взгляду скользнуть по краю губ, шеи и… снова в глаза! Каждый вечер мне доставляло удовольствие разговаривать с ним, умничать, спорить, ворчать, смеяться, делиться событиями и переживаниями прошедшего дня. Андрей дразнил, спрашивал, выносил безжалостный вердикт, утешал, просто мычал, когда уже понимал, что успокоюсь сама, надо только дать время. Смешил, сплетничал со мной и просто молчал, когда все уже было переговорено. Каждое утро он утыкался носом мне в шею и первым вдохом будил: «Ммм, как вкусно ты пахнешь! Сладкими снами, утоленной страстью и… мной! Ты вся моя!» Его дыхание щекотало кожу, и по ней словно бабочки вспархивали поцелуи…
– Я не железный, отойди. Мы останемся просто друзьями, – реальность вспарывала ощущения, кромсала их с кровью на здесь и сейчас.
– Друзьями?! Я не верю в дружбу мужчины и женщины, когда их влечет друг к другу. Чувства либо должны отгореть, либо это все чушь, – мозг вырывался из черепной коробки с настойчивостью опары.
– Вот в этом мы и не понимаем друг друга: ты считаешь, что это невозможно, а я считаю это нормальным сохранять дружеские отношения с бывшими.
Приехали.
… Можно поставить знак вопросительный: за что? Что я сделала такого, чтобы со мной так поступить?! В чем ошиблась? «Ты просто ревнуешь!» – в его голосе не было ни торжества, ни радости влюбленного, которого распирает от щенячьего восторга, что любимую задело пустяшное внимание к случайной женщине. Это был приговор. Обжалованию не подлежит. Гвоздь, забитый в крышку гроба. Пощечина. Я никак не могла взять в толк, это что все серьезно?! Да, у каждого из нас за плечами свой опыт отношений с противоположным полом. «Мой» обитает в другом городе с новой любовью от ушей и помоложе, а от своей Андрей ушел сам. И случилось это не вчера и не позавчера. Давно это случилось, во всяком случае, срок уже вполне достаточный, мне казалось, чтобы поставить точку и идти дальше. С бывшим я общалась исключительно в дневное время суток и сугубо по деловым вопросам, касающихся воспитания и обеспечения нашего общего сына Степана. Не чаще, чем пару раз в месяц. Никаких взаимных упреков и разборок: влюбился – вперед, эта тонкая сфера не по моей части. Поступил по-мужски: оставил нам с сыном квартиру, а на машине укатил за свежим счастьем. Все честно.
Андрей со своими барышнями строил «высокие» отношения. Бывшая названивала ему регулярно и по любому поводу. Он сразу же брал трубку и начинал радостно щебетать с ней «обо всем»: начиная с обсуждения, где бы прикупить участок земли и построить дом ей с новым мужем и заканчивая, нет ли у него знакомого гинеколога, а то «надо будет родить, наверно», раз новый муж тоже хочет детей, хотя к их общей с Андреем дочери Ленуське относится очень хорошо, даже готов усыновить. Удочерить.
Я слегка недоумевала и периодически задавала вопросы. Андрей очень резко отвечал, что это нормально, поскольку у него «там» дочь. Роль «старшего мужа» в той семье он отстаивал горячо и яростно, считая, что поступает правильно, проявляя заботу и о своей бывшей тоже. Ничего не имею против! Однако где мера этой заботы? Можно ли начать новые отношения, не закончив старые? Какая женщина согласится быть наложницей номер пять для своего мужчины, которого считает единственным и любимым, если она не выросла в странах Востока, а в родимой Рассеи?! Последней каплей моего терпения стало Восьмое марта, когда мы договорились забрать Ленуську на все выходные с нами в деревню. Мы заехали за дочкой, а он подарил своей бывшей цветы, розы. На моих глазах. Кто его просил это делать? Или если тебе этого так хотелось, то зачем меня было в это втягивать?! Дари себе их тихо ей и без меня...
– Я ничего не понимаю! Ты говоришь мне одно, но я вижу в твоих глазах совершенно другое!
– Ты все выдумала себе. Я говорю то, что есть.
... Точка – это хорошо. Это хоть какая-то определенность. Это итог, за которым можно что-то начать – да, с чистого листа и красной строки. Лучше быть чьей-то точкой, чем бесконечным многоточием. «Расстаемся», – хорошо, это его выбор, его поступок. Ко мне уже никакого отношения не имеет. Мне хотелось внести какую-то ясность еще тогда, попытаться объяснить – наивная, я думала, это возможно! Только вот с каждым прожитым днем этого желания становилось все меньше и меньше. Мне жаль тратить время на жевание тухлых мыслей и состояний, обид и каких-то таких слишком заумных не для моего скудного сознания инсинуаций. Понять хочется.
Почему все пошло кувырком? В какой момент нежность и доверие друг другу отодвинулись на задний план и полезли какие-то взаимные упреки, претензии и обиды? Кто их выпустил и откуда?! Зачем разменивать то, что уже создано двоими ценного, волшебного на вот это совершенно бестолковое выяснение отношений! Почему кончились чувства?! Или не кончились, а их просто затоптали?! Понять, чтобы в следующий раз не наступить на эти грабли. Понять, чтобы отпустить легко. Чтобы не гонять из угла в угол своего и так утомленного сознания все эти «если бы да ка бы», оставить тщетные попытки вот сейчас все исправить, ну или хотя бы себе объяснить...
Понять, и ничего больше не спрашивать. Особенно, когда в ответ – тишина. Сказать бы глубокомысленная, но скорее трусливая. Легко спрятаться за расхожую формулу – а, эти бабы, все – дуры-истерички-стервы-заразы и далее весь набор эпитетов в соответствии с уровнем интеллекта, воспитания и образования. Гораздо труднее услышать все, что другой человек хочет тебе сказать. Я не боюсь! Я хочу это знать. Пусть он будет зол и несправедлив, он имеет на это полное право, пусть он даст выход всем своим обидам только сделает это, глядя мне в глаза. Но … он надевает броню, якобы, накопленного опыта, дающего право швыряться чувствами, включает свой надменно-всезнающий взгляд, и не подойти!..
…
– Нин, а Нин, ты уже спишь что ли? – я отлепляю мокрую подружкину физиономию от стекла: не то слезы, не то отпотело. – Нинулечка, ну что ж ты так убиваешься по нему?
– Я не убиваюсь, я туплю, – Нинкины губы расплываются в жалком подобии улыбки.
– А чего тупишь? – сердиться на нее сил нет, но для профилактики надо. Пытаюсь усадить Нинку на стуле ровно, сую ей под нос другую кружку свежезаваренного чая, как она любит, чтобы черно было с завихрениями сливок.
– А, туплю... думаю, то ли убить мне его, то ли... обойдется! – Нинкин нос втягивает терпкий аромат чая, но голова неподъемная. Она подпирает ее двумя руками, а та все равно норовит свалиться на это чертово стекло. Наконец, губами ловит край кружки и делает первый глоток: горячо, чуть не обожглась. Значит, живая. – Мне кажется, он просто струсил. Есть другие варианты?
– Да масса вариантов! Только к тебе-то они какое отношение теперь имеют?! – Нинкина ручонка в узком рукаве черной водолазки тянется за конфеткой: одну шоколадную трюфелину теперь будет на всю кружку растягивать. – Ну, не сложилось, что теперь помереть?! Скажите друг другу спасибо, мол, за все и разойдитесь. А зачем весь этот цирк?!
– Это не цирк, это детский сад…
– Ой, Нинка, ну не все такие умные, как ты! Делом займись: корону поправь, чай пей, жуй трюфелину и кончай тупить, дел много! Степка где у тебя?
– Степка дома, – Нинка оживляется, глаза вспыхивают и тут же гаснут. Она встряхивает своей новомодной косой челкой, и та вороновым крылом падает ей на лоб. Подружка вытягивается и садится на стуле ровно: царица! – Как же я ему скажу… Сама себе я все объяснила, все поняла, правда… Чувства, чтоб их, конечно, цепляют... рисуют картинки приятных моментов, но у меня с ними разговор короткий: благодарна и – адью! …Так и скажу, как есть. Степочка у меня умничка, он поймет.
Конфетка с чаем медленно исчезает, и Нинка воскресает. Как ее организм такой ядреный коктейль принимает – не понятно. Главное, что помогает, и ладно!.. Ночь сутулится, как нищенка, и клянчит из-за занавески еще немного мрака. Но пятак заваливается в угол окна и всю апофеозность теряет уже окончательно. Май подкрашивает небо скорым рассветом. Мы допиваем чаи и расползаемся каждая в свою норку, обещаем завтра созвониться и домыть косточки и Андрею, и его бывшей. А как вы хотели?! С любимыми расставаться надо легко, пока так не прилипли к душе, что и не отодрать. А то еще и в правду вдруг все хорошо сложится, и вы будете жить долго и счастливо...
Ирина ЛЕСОВСКАЯ
Фото: Фото с сайта Rhodeislanddivorcemediation.org