В восемь часов утра я стал настраиваться на подвиг – за один день предстояло подготовиться к экзамену по логике. А посему голова должна быть свежей, мышцы – звонкими, а душа – чистой. Организм, измученный «белым крепким», требовал передышки. Но тут в дверь постучали. Так могли стучать только агенты ЧК или… В дверном проеме стоял Вовка Ш., элегантный, как шкаф, с дипломатом в крепкой руке.
– Сэр, не желаете ли чего-нибудь горячительного?
Я почувствовал, как у меня начал расти «хвост». Уже второй, так как экзамен по русскому я уже завалил.
– По чуть-чуть, по чуть-чуть, – ворковал Вовчик, открывая дипломат, – совсем помаленьку. Девочкам – по бутылочке, мальчикам – по две!
В дипломате приготовилась к бою батарея бутылок «Кальвадоса». Напиток с романтическим названием, рисовавший в воображении романтических всадников в сомбреро и знойных красавиц, на самом деле был яблочной бормотухой крепостью 44 градуса. Шесть бутылок – смертельный залп по здоровью. Пришлось идти за девчонками из соседней комнаты.
Вова Ш. по кличке Шкаф был самым старым на нашем курсе. Когда он впервые вошел в аудиторию после звонка с перемены, то весь курс встал – все приняли его за преподавателя. И это притом что среди нас, студентов-заочников, розовощеких юношей не было. За все время учебы Вова не получил ни одной четверки – в его зачетке стояли сплошные «удовлетв.», причем удовлетворял преподавателей Шкаф далеко не с первого раза, «отсекая хвосты» мучительно больно.
– Я старый, – говорил Вовчик, шлепая себя по лбу, – у меня мозги закостенели! Мне 45 лет!
А в этом возрасте, как известно, мужика бес за ребро щекочет. Только после тридцати Шкаф понял, что «жизнь летит мимо». И прекрасные женщины – тоже. Ни внешностью, ни фигурой Вовчик похвастаться не мог – лыс, близорук, роста ниже среднего, а пузо – весьма солидное. Прекрасные женщины требовали немалых материальных затрат, так что Шкаф, имеющий кроме неутомимой страсти еще и золотые руки, подрабатывал сразу в нескольких местах. Он, например, устроился электриком в студенческом общежитии, вел столярный кружок, а также держал две ставки дворника – за себя и за сына. Пока сын-студент спал, папа махал лопатой на улице. Свой «дворницкий» подвал наш ловелас оборудовал под комнату свиданий – поставил там диван, развесил картины в духе а-ля Шишкин (рисовал сам!), приволок чайничек, кружечки, рюмочки и так далее – словом, воссоздал почти домашний уют.
Первая женщина приходила к дворнику в интервале от восьми до девяти утра: ребенок уже в садике, а на работу еще рано. Вторую Вовчик любил в своем кабинете во время обеденного перерыва (знало бы только начальство, чем занимается редактор многотиражной газеты оборонного предприятия!) либо в собственной квартире. Жена Вовы работала завотделом райкома партии, а райком размещался в соседнем доме. Я спросил у него: а что если жена изменит своей привычке обедать на работе и заглянет домой?
– Риск, старичок, придает особую остроту, – сказал Вовчик, небрежно похлопав меня по плечу. – Кто не рискует…
Третью женщину Шкаф принимал в «дворницкой» в перерыве между шестью и семью часами. Верится, конечно, с трудом (сам свечку не держал), но Вова, по его словам, и жену не обижал. Жена у Шкафа была изящной, милой женщиной, с примесью восточной крови. Она была далеко не дурой и все понимала. Однако даме при должности развод был ни к чему, так что жена делала вид, что ничего не подозревает. А вот Вовчик ее ревновал страшно. И примерно раз в месяц устраивал дикие сцены. Однажды восьмого марта жена вместе с подругой ждала своего благоверного с подарком и поздравлениями, но «полночь близится, а Германа все нет»! Тогда она решила дать ему урок – пошли они с подругой в райком и заночевали на стульях. Вовчик утром пришел к жене на работу и прямо с порога заорал:
– Справку! Домой без справки не приходи – за подписью главного врача кожно-венерологического диспансера!
Зато потом Шкаф хвастался, что получил полное право раз пять не ночевать дома – надо же жену проучить!
…Вовчик принес не только «Кальвадос» – в дипломате были свежие огурчики, помидоры, лучок. Умеет жить человек! При помощи тупого десертного ножа настрогал салатик, разверстал «Кальвадос» по рюмашкам – поехали! Обычно Шкаф приходил с какой-нибудь очередной пассией, как он выражался, со своим самоваром. Как правило, это была студентка-заочница средних лет. Вова старательно обхаживал свою жертву, водил по ресторанам, а если случался прокол, то громко возмущался: и ноги у нее, оказывается, кривые, и зубы вставные, и… И вообще приезжают на сессию провинциалки, одно у них на уме – мужики. Фу, какая грязь, какая низость!
На сей раз Вовчик сообщил, что решил разводиться с женой. Решил взять молодую, чтобы воспитать супругу под себя и нарожать новых детей, так как сын-студент пошел не в него: экий дурак, в 18 лет обрюхатил бабу и решил жениться! Привел девушку в семью, а она ночью бегает к холодильнику и колбасу ест! Да мог бы отвертеться, если бы отца слушал!
Утром на больную голову пошли мы к Шкафу делить мебель. Пока жены не было, разделили надвое мебельную стенку, перетащили в комнату несколько ковров, хрустальную посуду. В дверь своей комнаты Вовчик врезал новый замок.
– Неужели при живой жене баб таскать будешь?
– А то!
Прошла пара недель, и Вовчик позвал меня снова. На сей раз собирать мебель:
– Мы помирились…
Не знаю, какие рычаги включила его жена, но временное перемирие было достигнуто. Надолго ли?
Прошло много лет. Столько, что даже цифру называть неудобно. И что же Вовчик? В 90-е годы в сознании его жены что-то изменилось. Покорная дочь Востока поняла, что она еще хороша собой, и нашла себе достойного человека. Оставила Шкафу квартиру с мебелью и ушла к другому. Вовчик сначала загулял, потом запил. Подкарауливал жену, просил прощения, угрожал, потом опять каялся и опять угрожал.
Он постарел, обрюзг, бывшая жена его не боялась и не жалела. Вовчик умер на улице, за доминошным столом. Друзья-алкаши подумали, что он просто заснул…