Форсаж Течи: мы узнали, сколько хапнешь радиации по пути из Екатеринбурга в Челябинск на М-5

Этот мост через Течу проезжал каждый, кто хоть раз добирался из Екатеринбурга в Челябинск на машине. Доступ на него свободный, предупреждений — никаких, а при желании можно спуститься к самой воде.

Но есть ли здесь избыточная радиация? Мы проверили это, а потом отправились в Муслюмово, после него — к топкому месту у истоков Течи, чтобы выяснить, опасна ли река сейчас.

Сегодня — День памяти жертв радиационных катастроф, который приходится на годовщину аварии на Чернобыльской АЭС: она случилась 26 апреля 1986 года. Но для уральцев нынешний год «юбилейный» по другой причине: загрязнение Течи началось весной 1949 года и растянулось на много лет.

Семьдесят лет спустя на мосту трассы Челябинск — Екатеринбург фонит весьма заметно. Подходишь к нему, и треск индикатора радиоактивности ускоряется вместе с пульсом. У перил в пяти метрах над водой прибор показывает 220–250 мкР/час (микрорентген в час).

Какова норма? Этот же индикатор в Челябинске показывает фоны в 12–25 мкР/час, а полностью безопасными считаются значения до 30 мкР/час.

У моста натыкаемся на рабочих в зелёных жилетках, которые запарковали микроавтобус тут же.

— А ты чего так далеко машину поставил? — спрашивает меня один. — Нельзя тут парковаться, что ли?

— На мосту по правилам нельзя, — отвечаю. — К тому же там радиация.

— Какая радиация? — удивляется рабочий.

— Так это же Теча. Излучение раз в семь выше фонового уровня.

Я показываю ему индикатор радиоактивности. Рабочий смотрит осоловело и, кажется, не верит ни на йоту, принимая его за примитивный сотовый телефон.

Мост в самом деле выглядит мирно, и по нему можно беспрепятственно спуститься к самой воде. Что интересно, прямо под ним излучение слабее и зависит от конкретной точки: со стороны «Маяка» радиация ниже (порядка 120–150 мкР/час), в направлении Муслюмово — больше раза в два. Почему так? Вероятно, стремнина под опорами моста вымывает радионуклиды дальше по течению и концентрирует в топкой болотине за ним. Радиация часто распределяется неравномерно, очагами, а карта заражения напоминает забрызганный краской холст: тут густо, там пусто.

Муслюмово, мельница и два моста

Около Муслюмово к Тече подойдешь не везде: например, в районе железнодорожного моста берега крутые и заросли кустами. От воды идёт неприятный запах, который наш видеооператор Вадим считает вонью скотомогильника. Скот вокруг Течи действительно пасётся — летают полчища чаек.

Под железнодорожным мостом индикатор показывает норму, держишь ли его над берегом или над самой водой, и этому есть объяснение: в районе Муслюмово пойму реки отсыпали.

Мы едем дальше к примечательному месту в Муслюмово, вернее, в его старой, уже расселённой части. Разрушенная мельница братьев Злоказовых и слепое конторское здание выглядят иллюстрацией к постапокалиптическому фильму — их забросили в середине 70-х годов, когда Теча была уже основательно загрязнена.

На самих руинах и поляне между ними индикатор сонно тикает на 12–15 мкР/час — норма. От мельницы к реке ведёт манящий спуск: берег здесь влажный и пологий. Над водой индикатор показывает до 60 мкР/час, а в луже, оставшейся от весеннего разлива, просыпается окончательно — 120–140 мкР/час. Не смертельно, но ощутимо выше фона.

Букет изотопов, сброшенных в Течу за последние 60 лет, преимущественно распался, и сейчас основными загрязнителями считаются стронций-90 и цезий-137 с периодом полураспада обоих порядка 30 лет. Первый хорошо переносится водой, второй концентрируется в почвах. Оба изотопа являются бета-излучателями, то есть испускают потоки высокоэнергетических электронов. В отличие от гамма-излучения, бета-частицы обладают меньшей проникающей способностью: слой воды заметно ослабляет бета-радиацию, равно как и слой почвы. Поэтому очаги проще всего обнаружить в местах, где река разливалась и отступала: в пойме, в топях, на пологих берегах. Индикатор лучше держать над самой поверхностью, обратив прорези счетчика Гейгера-Мюллера вниз.

Жилых домов в этом месте немного: большинство жителей Муслюмово отселены на 1–2 км от реки в конце нулевых.

В опасной зоне вдоль Течи было около 40 населённых пунктов, переселять которые начали ещё с середины 50-х. Но о Муслюмово по какой-то причине «забыли», и сейчас популярна версия, что над людьми провели эксперимент — так якобы пытались определить долговременное действие радиации на человека. Переселять Муслюмово начали в 2009 году, и люди по-прежнему живут в десяти минутах хода от загрязнённой реки.

Участок вдоль Муслюмово пытались реанимировать. На мосту через Течу на выезде из Муслюмово в сторону Кунашака излучение в норме как на самом сооружении, так и у воды. Мы поковыряли ил, но даже так фон не поднялся выше 40 мкР/час, а это лишь чуть выше нормы. Нас больше волновали полчища клещей, которые в это время года голодные, а тут ещё и радиоактивные.

Впрочем, наш примитивный прибор не даёт детальной картины. Состояние реки мониторит челябинский Гидрометеоцентр, и данные за несколько лет показывают, что уровень стронция-90 в воде превышает допустимые уровни, а кроме того, не убывает со временем: идёт его десорбция из донных отложений.

В пойме реки

Пойма реки со стороны Озерска хорошо видна на спутниковой карте: здесь Теча разливается в половодье, заражая болотистые почвы. В этих топях мы наверняка что-то найдём. До «Маяка» — километров тридцать.

Сворачиваем на грунтовую дорогу примерно в километре от моста на трассе М-5 со стороны Екатеринбурга. Течу укрывает полоса густого леса, поэтому не то что заехать на берег — даже зайти непросто. Здесь тоже много клещей, но риск явно оправдан: индикатор показывает 100 мкР/час ещё на подходе к лесу, 200–300 мкР/час в самом лесу и до 500–600 мкР/час на берегу Течи.

В отличие от муслюмовского участка, показания индикатора здесь почти не зависят от высоты, на которой его держишь: лупит как будто со всех сторон. Мы вырыли небольшую яму, но и в ней значения были те же — в среднем 500 мкР/час. Это на порядок больше нормального фона.

Опасно ли такое излучение? Неподготовленного исследователя всегда охватывает приступ радиофобии, а заодно возникает повод выпить. На самом деле значения в 500 мкР/час при кратковременном посещении некритичны. За десять-пятнадцать минут нахождения на берегу Течи мы получили эквивалентную дозу облучения в районе 1 мкЗв (микрозиверт). В реальности даже меньшую, ведь бета-частицы «тормозятся» даже одеждой. Для сравнения, флюорография даёт дозу облучения порядка 150–250 мкЗв, то есть на два порядка больше, чем мы получили на берегу. Наш вояж не был опасным при условии, что мы не надышались радиоактивной пылью.

Но если пожить здесь долго? Если целый год не сходить с берега реки, при излучения 500–600 мкР/час накопишь порядка 50 000 мкЗв (=50 мЗв). По нормам НРБ-99, это как раз порог для переселения из зоны. А ещё это в десять раз выше значений, при которых вводятся запреты на употребление местной воды и продуктов.

Проще говоря, жить в пойме Течи под Озёрском по-прежнему нельзя, но выйти на берег можно. Впрочем, не советуем: наш примитивный прибор давал лишь ориентировочные значения, да и радиация ложится неравномерно, так что гарантий, что такой же фон будет в других местах, нет.

К тому же внешнее облучение — не главный риск. Многие радионуклиды охотно проникают в организм и остаются в нём надолго, например, стронций-90 хорошо накапливается в костях. И человек получает постоянный излучатель внутри себя, который даже при малой мощности дает сильную дозу из-за длительности воздействия. При выходе из заражённых зон желательно хорошо отмыться, постирать одежду и особенно тщательно — обувь.

Паранойя замучила меня так сильно, что обувь я вообще выкинул, хотя объективных поводов не было. Проблема радиации в том, что её невозможно почувствовать, а потому эффект «анти-плацебо» заставляет чесаться и прислушиваться к себе, даже если умом понимаешь ничтожность доз.

Как убивали Течу

Многие связывают заражение Течи с аварией 1957 года, когда на «Маяке» взорвалась одна из ёмкостей для хранения жидких радиоактивных отходов. Десять лет спустя, в 1967 году, на территории предприятия пересох технический водоем В-9 (озеро Карачай), и ветер несколько недель раздувал радиоактивные осадки. В обоих случаях след заражения простирался на северо-восток, хотя досталось и Тече в районе её истока. Впрочем, загрязнять реку начали значительно раньше, ещё в 1949 году.

Химический комбинат в Челябинске-40 (Озёрске) произвёл плутоний для первых советских атомных бомб. Сырьем являлся облучённый в реакторе уран. Ядерные процессы опасны сами по себе: например, активная зона требовала охлаждения, а вода бралась из открытых водоемов. Но для Течи не это было главным.

Заражение Течи в большей степени связано с радиохимическим заводом «Б» здесь же в Озерске. На завод поступали облучённые блоки урана из реактора, которые содержали целый букет изотопов, включая мизерные количества плутония.

Процесс был сложным и почти ювелирным. Блочки урана в алюминиевой оболочке растворяли в кислоте, а затем с помощью многоступенчатых реакций выделяли плутоний, который поступал для дальнейшей очистки на производство «В». Также выделяли уран и возвращали его обратно в реактор.

После всех процедур оставался жидкий раствор радиоактивных изотопов, который на заре холодной войны не представлял практического значения. Сегодня есть технология их остекловывания, но тогда опыта работы с химически активной и жутко вредной дрянью не было.

Вопрос утилизации отходов занимал умы ядерщиков ещё в начале атомных проектов, но приоритетным не был. Их планировали накапливать в специальных емкостях, предварительно удаляя из них малоактивные субстанции. И ёмкости были на радиохимическом заводе сразу.

Но что-то пошло не так. По одной из версий, жидкие отходы не удавалось как следует упарить, поэтому их объём превысил планируемый, и ёмкостей просто не хватало. И появилась альтернатива: либо останавливать процесс (вариант расстрельный), либо сбрасывать отходы... Куда?

Вот как описывают события тех лет авторы книги «Тайны сороковки»:

— На что рассчитывали, когда сбрасывали жидкие радиоактивные отходы в реку Теча? Копируя американский опыт, считали, что вода реки Теча разбавит опасную концентрацию радионуклидов, а не справится сама, довершат дело потоки Исети, Тобола, Иртыша, и уж великая Обь в океан вынесет уже надежно рассеявшуюся активность.

С 1949 по 1951 год отходы, включая высокоактивные, полились в Течу. Примерно на 80% они состояли из короткоживущих изотопов, которые облучили теченские поселения, но не обнаруживаются сейчас. Оставшиеся 20% — это в основном упомянутые стронций-90 и цезий-137, а также тритий и плутоний — они с нами всерьёз и надолго.

Кстати, период полураспада не нужно путать с периодом полного исчезновения. У стронция-90 он составляет около 30 лет, и это значит, что даже через сотню лет примерно 10% от первоначального объема изотопа останутся активными.

В 1951 году опасность наконец осознали, но до 1956 года сброс отходов в реку продолжался из-за отсутствия альтернатив, хотя и в существенно меньших количествах. Высокоактивные отходы накапливали в резервуарах, один из которых взорвался в 1957 году, а концентрат послабее сливали в озеро Карачай, которое было захоронено в 2015 году.

Попавшие в Течу радионуклиды разносились по течению и накапливались в иле. Загрязнилась пойма реки, особенно пострадала зона непосредственно у комбината — Асановские болота.

С 1956 по 1963 годы Течу вблизи «Маяка» разгородили двумя плотинами, образовав Теченский каскад водоемов — особо заражённые места оказались затоплены, а поступление «грязной» воды в Течу почти прекратилось.

Достоверных данных о том, насколько герметичен Теченский каскад водоемов сейчас, нет. В конце 80-х стало ясно, что уровень воды в технических прудах на критическом уровне, поэтому потребовались работы по апгрейду плотин. Кстати, именно поэтому Течу нельзя было изначально перекрыть или изолировать: её ток крайне важен для поддержания уровня водоёмов в районе Озёрска.

Скандалы случались и в нашем веке: в середине нулевых прокуратура возбудила уголовное дело против генерального директора ПО «Маяк» Виталия Садовникова — поводом стало повышение уровня загрязнения Течи из-за сброса в неё отходов. Впоследствии Садовников был амнистирован и восстановлен в должности.

Теченские уроки

Можно ли винить сотрудников химкомбината, которые в 1949 году под давлением высшего руководства страны приняли решение о сбросе отходов в реку? Может быть, и нет: они стали такими же заложниками ситуации. Большая часть персонала получила критичные дозы облучения в первые годы работы: в загрязнённых помещениях комбината фоны достигали 250 000 мкР/час, а некоторые сотрудники облучались на 20 рентген за день — при таком уровне смертельная доза накапливается за 2–3 недели работы.

Но в этой истории помимо героизма много и позорных пятен. Сокрытие аварий и самого факта загрязнения Течи положило начало традициям информационной блокады, которая позже, в 1986 году, будет стоить множества жизней при Чернобыльской катастрофе.

Жители Теченских деревень зачастую не знали об истинной опасности реки. В Муслюмово хроническая лучевая болезнь стала привычным диагнозом, а признание жителей потерпевшими вылилось в абсурдно долгую волокиту.

Куда девать отходы?

Хранение радиоактивных отходов остаётся проблемой до сих пор, и пока нет ни одной надёжной концепции, которая гарантировала бы их сохранность на протяжении тысяч лет, пока опасны наиболее живучие изотопы — тот же плутоний-239 например почти вечен. Изучаются перспективы их хранения в шахтах и подземных бункерах, но идеального варианта не придумано.

Сброс опасных отходов в водоемы практиковался и на Западе. Например, английский аналог ПО «Маяк» располагался близ города Селлафилд, и его отходы поступали по трубе прямиком в Ирландское море. В Европе считалось нормой сбрасывать бочки с радиоактивными отходами в море, иногда — в прямой видимости от берега. Правда, при прочих равных загрязнение реки критичней для населения, чем загрязнения морей, поэтому наша концепция в любом случае была наиболее экстремальной.

За 70 лет атомная промышленность России много раз пересматривала свои подходы и нормы безопасности, и многое из той дичи, что творилась в конце сороковых, почти невообразимо сегодня. Контроль обстановки ведут метеорологи: это они, кстати, заметили ничтожные количества рутения-106 осенью 2017 года и выпустили панический релиз, который всколыхнул всю страну, зато наглядно показал, что мониторинг радиационной обстановки в самом деле существует.

При этом атомное сообщество остается закрытым и не считает важным общаться с публикой и учитывать её мнения. Новой проблемой для Челябинской области является грядущее захоронение пяти реакторов, которые нарабатывали плутоний для первых атомных бомб СССР. Хоронить их предполагается на месте, причём сохраняя связь с озёрскими водоемами для охлаждения. На наш запрос специалисты ПО «Маяк» заявили, что не будут рассказывать о деталях проекта и обсуждать этот вопрос в принципе.

И отношение проявляется во всем. Проехав вдоль Течи, мы не заметили ни одного предупреждения о радиационной опасности. Панические надписи выскакивали только на экране индикатора радиоактивности. Почему не обозначить опасную реку, окруженную охотничьими угодьями, полями и селениями?

В 2008–2017 годах Течу подвергли «реабилитации», обустроив четыре километра берега и исключив лёгкий доступ к воде в ряде популярных мест. В любом случае, подойти к Тече несложно и сегодня, в том числе вблизи самого Муслюмово.

Атомная энергетика слишком проникла в нашу жизнь, чтобы отказываться от неё. Но за 70 лет к ней накопилось колоссальное недоверие, которое исчезает так же медленно, как живучие изотопы — полураспадами. И одна из причин этого недоверия — в том снобизме и закрытости, которые атомщики демонстрируют до сих пор, прикрываясь служебной необходимостью и провоцируя размножение мифов и слухов.

Некоторые советовали нам после посещения с Течи выбросить не только одежду, но и автомобиль. Радиофобия — штука заразная. Смотрите, не подцепите.

В годовщину взрыва на «Маяке» 1957 года наши коллеги с портала 74.ru вспоминали трагедию вместе с её участниками. А вот как выглядит сегодня Чернобыльская АЭС.