Им было суждено погибнуть под танком: как в Свердловске устроили мобилизацию для собак

Екатеринбургский журналист и писатель Дмитрий Карасюк работает над книгой, посвященной повседневной жизни Свердловска во время Великой Отечественной войны. Это будет история не об оружии и танках, а о судьбах тех, кто эти танки собирал.

Наравне с людьми тяготы и лишения военных лет переносили и четвероногие жители города. Как и их хозяева, они внезапно лишились привычной еды, зимой им приходилось мерзнуть гораздо больше, чем раньше, а некоторые животные подлежали мобилизации на фронт. Приводим отрывки из книги Дмитрия.

Самыми массовыми видами хвостатых свердловчан являлись кошки и собаки. Конечно, у кошек имелся подножный корм — мыши и крысы, однако за военные годы крысы расплодились и отъелись так, что представляли опасность для охотников за ними. «У нас во время войны крысы кошку съели», — вспоминала горожанка Людмила Овчинникова.

Собак в Свердловске было гораздо больше, чем кошек. Дворовые псы перешли на скудный военный рацион и готовы были слопать всё, что дадут, пусть даже с опасностью для жизни. В 1942 году курсант Челябинской авиатехнической школы Владимир Утин получил из Свердловска печальное известие. «…Наша Муза сдохла и похоронена в саду в углу, у сарайчика, возле Нининой елочки, — писал ему отец. — Представляешь наш дом без Музы? По словам матери, смерть ее произошла от кормления грибами…»

Четвероногим друзьям человека, причем как дворовым, так и бродячим, угрожал не только голод. По Свердловску ходили упорные слухи, что на базарах продают пирожки с собачатиной.

Если псина попадала в плохие руки, ее ждала печальная участь. «У меня дети сидели дома одни, и я для них купила за 300 рублей у собачника песика, — рассказывала железнодорожница Мария Бармина. — Дети иногда сами недоедали, а этого Дружка кормили. Он стал блестящий, откормленный. Я его потом отдала какому-то помощнику машиниста, а тот его повесил. То ли он его съел, а может, на мыло сварить хотел — мыла-то не было…»

Подобная участь вряд ли грозила собачьей элите — породистым животным, стоившим очень дорого. В Свердловском клубе служебного собаководства на 1 января 1941 года состояли на учете 812 собак. Через месяц после начала войны их владельцев заставило заволноваться решение Свердловского горисполкома от 24 июля зарегистрировать в клубе служебного собаководства Осоавиахима собак служебных пород: немецких, шотландских, кавказских, туркменских и южно-русских овчарок, лаек всех пород, доберман-пинчеров, эрдельтерьеров, немецких догов и боксеров в возрасте от двух месяцев.

Уже скоро владельцы зарегистрированных породистых собак получили по почте отпечатанный в типографии документ: «Уважаемый товарищ! Для скорейшего и окончательного разгрома фашистских банд срочно требуются фронту собаки. Клуб служебного собаководства Осоавиахима призывает Вас передать собаку в подарок Красной армии — этим Вы выполните долг патриота Родины. Взамен переданных собак в 1942 году получите щенка от лучших производителей».

Целые вагоны, набитые вдруг лишившимися своих хозяев овчарками, лайками и эрделями, уходили со свердловского вокзала на запад. Владельцам обещали, что из их любимцев будут готовить санитаров, вывозящих раненых с поля боя, или минеров, вынюхивающих взрывчатку, но собаководы хорошо знали, что их воспитанникам суждено погибнуть под немецким танком с миной, привязанной к спине…

Клуб собаководства действительно выдавал взамен отправленных на фронт собак породистых щенков — но не насовсем, а лишь на вырост. Подросших малышей надлежало тоже отправлять на фронт.

Всего за годы войны из Свердловска на фронт отправились больше шести тысяч собак. Вернулся ли из них хоть кто-нибудь домой — неизвестно…

Кроме кошек и собак, годных в хозяйстве лишь для ловли мышей и охраны дома, имелись у свердловчан и другие животные, исправно поставлявшие своим хозяевам яйца, молоко и мясо. В начале войны наличие домашнего скота или птицы считалось у властей обстоятельством, отягчавшим прочие вины попавшегося в руки милиции человека.

Только через полгода до властей дошло, что решить проблему острой нехватки продовольствия в Свердловске можно лишь с помощью всяческого поощрения домашнего животноводства.

Начиная с мая 1942-го цыплят стали продавать на городских рынках и многие свердловчане, в том числе и жившие в квартирах, занялись птицеводством. Летом кур могли держать в сараях во дворе, а зимой переселяли их прямо в дома.

В маленькие птичники превратились некоторые балконы. «В 1941-м на Уралмашевском рынке женщина продавала курочку, маленькую, какую-то грязненькую, — вспоминала Вера Матусевич. — Она уговаривала: „Возьмите, пожалуйста! У меня свои куры есть, но эту, инкубаторскую, они заклевывают“. Мы с бабушкой ее и купили. Я четко помню, что первое яйцо она снесла 18 февраля 1942 года. Бабушка этим яйцом погладила по голове мою старшую сестру, у которой были густые рыжие волосы: „Пусть будет столько яиц, сколько волосиков на этой головке“. И курица стала нашей кормилицей — каждый день она несла по яйцу. Чего-то ей не хватало в рационе, и яйца, которые она несла, не имели жесткой скорлупы. Они были мягкие, как вареное яйцо вкрутую».

Где купить животину?

Птиц, кроликов и любых других животных продавали в специально отведенных уголках всех городских рынков, но самая оживленная торговля велась на Визовском базаре, который в городе называли просто Птичьим. Николай Никонов в повести «Дальние берега» описал свои впечатления от посещения этого места:

«Собственно, „птичьим“ называлась простая площадь, где продавали всякую живность: кур, овец, коров, лошадей… По забору были развешаны желтые и синие клетки, садочки, подтайнички и западенки, стояли на ящиках мешки с кормом. Прыгали в садках чижи, чечетки, реполовы, щеглята.

Этот рынок поражал меня… Здесь продавали рыбок, носили белок, свинок, ежей, иногда даже сов… Тут галдели попугайчики, пересвистывались снегири, цокали, тивкали клесты. Голубятники, собираясь кучами, орали, спорили, доходили до драки, обсуждая достоинства и стать голубей. То и дело над головами, хлопая крыльями, взлетал отпущенный на спор почтарь или николаевский, вслед ему свистели, кидали шапки!

У забора продавали белесых черноухих лисят. Один раз здесь же продали скучного, равнодушного ко всему волчонка, приводили медведя, не очень большого, на толстой цепи. Мне запомнился этот заморенный медведь, так мудро глядел он обиженными еловыми глазенками… Отдал бы последнее, чтоб выкупить его. Да чем будешь кормить? Надо ведь мясо, хлеб, мед…»

Козы в Свердловске встречались относительно редко. В небогатых семьях коза, стабильно дававшая молоко, была чуть ли не самым ценным имуществом.

«Когда мама решила купить козу, она продала из дома всё: какую-то мебель, настенные часы, — вспоминал Владимир Блинов. — Я тоже участвовал в сборе денег: в жаркий день набирал в колонке воды, носил в бидоне на рынок и продавал там по рублю стакан. Те, кто покупал, спрашивали: „На что тебе деньги?“ — „Козуху хотим покупать“. Обычно моя торговля продолжалась недолго — таких, как я, было много.

Купили козу Маньку. Как-то мы с мамой в сумерках пасли ее у мостика через придорожную канаву. Вдруг Манька начала скрести копытцами, засовывать морду под мостик. Козы — они же любопытные. Мама велела мне посмотреть, что там под мостиком. Я сунул руку и нащупал что-то завернутое в газету. Достал, а там — полбуханки хлеба. Мама посмотрела, понюхала, хлеб был явно не очень свежий, но и не черствый. Она отломила кусочек, пожевала, проглотила и успокоилась. Мы разделили этот хлеб на троих — досталось и мне, и маме, и Маньке…»

Самыми ценными из домашних животных были, конечно, коровы. Их в предвоенные годы имели многие свердловчане, жившие в собственных домах.

Несмотря на угрозу передачи не организованных в табуны буренок в страшный трест «Очистка», выполняли эти правила далеко не все владельцы скота.

На второй год войны начальство уже не смотрело на частную скотину горожан как на пережиток капитализма. Наоборот, порой оно поощряло увеличение индивидуального рогатого поголовья и даже способствовало этому.

Самую знаменитую свердловскую корову звали Зона. Черно-белую рекордсменку по надоям тагильской породы уральские писатели подарили Павлу Бажову в день его 65-летия. Ну что значит «подарили»? Красавица-тагилка стоила 100 тысяч рублей, и таких денег у литераторов, конечно, не было. Однако Евгений Пермяк, который и придумал порадовать Бажова коровой, нашел выход. В Тагил была отправлена молодая писательница Белла Дижур, сумевшая очаровать первого секретаря Нижнетагильского горкома партии Евгения Колышева. Тот дал необходимые распоряжения, и через два дня Зону уже везли в Свердловск. Вместе с ней в специально прицепленном к пассажирскому поезду товарном вагоне ехала тонна сена — корм для коровы на первое время.

Кормилица всех свердловских писателей благополучно дожила до лета, и Валентина Александровна стала выпускать ее пастись в окрестностях дома. Владимир Блинов, живший на параллельной с Чапаева улице Степана Разина, рассказывал: «Чапаева была мощеная, там травы было меньше, поэтому Зону часто приводили пастись к нам. Наши бабы ворчали: „Опять бажовскую корову к нам привели, нашу траву есть!“»

Черно-белая кормилица прожила в доме писателя несколько лет. После отмены продовольственных карточек Бажовы бесплатно отдали Зону в молочное хозяйство совхоза НКВД «Исток».

Автор благодарит сотрудников Государственного архива Свердловской области, Центра документации общественных организаций региона и всех поделившихся с ним воспоминаниями за неоценимую помощь в работе.

Почитайте также воспоминания о том, как встретили первые дни войны жители Свердловска, когда с полок смели все продукты.