«С этой гнидой я давно уже не общаюсь». Художник-миллионер — о конфликте с Ройзманом* и нелюбви к Екатеринбургу

Художник, писатель и скульптор Михаил Сажаев родился в селе Глухово Свердловской области. Его картинами восхищаются по всему миру, а несколько из них были проданы по цене в миллион долларов. Сажаев много путешествовал, какое-то время жил в Германии и США, но все равно вернулся в родной Екатеринбург.

Мы побывали в гостях у самого загадочного уральского художника и поговорили с ним о работе за рубежом, конфликте с Евгением Ройзманом* и его непростой жизни в Свердловске.

«В судьбе художника ведь так: ты или родился художником, или нет»

— Как вы придумываете свои картины?

— По-разному бывает, это такая многослойная кухня. Многие работы я не помню, у меня их 16 тысяч по всему миру. Когда мне люди говорят: «Вы помните?», [часто] я не помню.

— Их уже 16 тысяч?

— Где-то около того, невозможно точно подсчитать.

— Вы не получили образования, но хотели поступить в Академию художеств в Санкт-Петербурге?

— Это мечты всех юношей, ничего, конечно, не получилось. Я перед армией поехал якобы поступать, но на самом деле шансов не было, рисуночки-то слабые были, но я зато посмотрел город. После армии я еще раз съездил для поступления и, когда привез рисунки, ко мне подошла женщина и сказала: «У вас очень всё сильно, вы поступите. А вы откуда?» Я говорю: «Из Свердловска, семья есть». А она говорит: «А вот вы поступите, а у нас общежития нет, а на что вы будете жить, у вас же семья?» Я ее выслушал, ничего не сказал, развернулся и уехал обратно.

— Отсутствие образования повлияло на карьеру?

— Повлияло в лучшую сторону. Очень хорошо, что я не получил образования, потому что наблюдал боль своих ровесников-художников, которые получили свои образования у козлов всяких. В судьбе художника ведь так: ты или родился художником, или нет.

А другая беда, если ты родился бухгалтером и мажешь всю жизнь, а потом в конце осознал: mamma mia, жизнь по-другому же можно было прожить. Ни признания, ни денег, и никому мазня твоя не нужна.

— Вы познакомились со столькими интересными людьми: с Барышниковым, Бродским. Расскажите про эти встречи. Какой они оставили след?

— След они оставили, это гениальные русские люди, в силу обстоятельств переехавшие и в Америку, и в Европу. Но это те русские таланты, которых много у нас в стране. Россия — потрясающая фабрика талантов, их рождается удивительно много. Бродский — это большая поэзия, музыка, магия слова, которую все знают. Михаил Барышников — это балет, через него я познакомился с главной американской компанией в самом центре Манхэттена. Как-то всё одно за другое цепляется, лично могу сказать, что сам я ничего не предпринимал никогда, не добивался. Как-то мы находили друг друга: люди меня, а я их, и всё это происходило в нужный момент. Это вот всё такая…

— Судьба? Верите в нее?

— Конечно. Судьба — это, знаете, что такое? Это проложенная дорога, и ты по ней идешь, и ты не можешь никуда свернуть, ты можешь только от одной обочины до другой. С этой дороги ты не свернешь, а вот немножечко вилять ты можешь.

— Вы сказали: «Я родился художником». Это как?

— Я родился художником сразу. Вот как только ты выходишь из мамы.

— А кем мечтали стать?

— В детстве я мечтал стать машинистом. У меня папа — железнодорожник, и я думал, вот профессия машинист: едешь, смотришь, а тебе еще и бабки платят. Я тогда не понимал, что машинист — это тяжелейшая профессия. А потом я никем не хотел стать, кроме того, кем стал. Мне просто хотелось семью, детей — и всё получилось.

— Все-таки прирожденный талант или практика?

— Тут всё вместе, если ты понял, что ты талант и это чем-то подтверждено, то пашешь с утра до вечера, что я и делаю уже более 50 лет каждый день. Я работаю, работаю, работаю.

— А как понять, что ребенок будет художником?

— Дети вообще все гениальные художники, но потом жизнь начинается другая, социум может поменяться. Я знал много одаренных художников, талантливых ребят. Причем в Америке много встречал русских ребят, но они все «испеклись», потому что всё поменялось: страна, социум, язык — и далеко не у всех характер железный. Я двоих знаю из Екатеринбурга, здесь они были хорошими художниками, а там они устроились в лучшем случае в рекламу. И это конец, потому что Америка — страна очень жесткая.

«Мне здесь хорошо, я русский художник»

— Вы как раз долгое время жили в США. Почему решили вернуться в Россию?

— Я много где жил. Мне здесь хорошо, я русский художник. Когда мне приклеивают «гражданин мира», какой на фиг гражданин мира? Мы все граждане мира, все мы живем в мире. Это говорят довольно мелкие людишки, которые заканчивают быстро и плохо, поверьте мне.

— За что Екатеринбург любите?

— А я его не люблю, чего его любить? Любить надо жену, детей, внуков. Он меня не любит, и я его точно так же, у нас в этом смысле полная гармония. Мне этот город пофиг, а ему я пофиг. Всё, что я хотел в жизни, мне Господь дал в стократном размере, больше, чем я заслуживаю. И я ни у кого ничего не просил, у меня никогда не было к власти никаких просьб.

— Опишите екатеринбуржцев.

— Они мне гораздо более симпатичны, чем жители грязного Нью-Йорка и любого другого города. Уральцы — народ такой коренной, рабочий, много что повидавший и страну спасший во Вторую мировую. И мы люди попроще. Я родился в деревне, вот это и есть мой народ, который я люблю, родня огромная, которая воевала во всех войнах, работала на полях.

— После армии вы год жили без прописки, ночевали в подвалах и на крыше гостиницы «Свердловск». Это правда? В такие времена продолжали творить?

— Да, я лофт снимал в гостинице «Свердловск», денег не было. Какое творчество у бомжа? Мысли: что сожрать днем, а главное — где будешь спать ночью. Там нас менты выловили, человек тридцать ночевало. Выловили в накопитель, в обезьянник. А там Серафим Серафимович Миклашевский сделал огромный поворот в моей судьбе, он начальником милиции был.

Мы разговорились, я ему всё рассказал, что умею, а он говорит: «Надо Кировскую милицию оформить, плакаты сделать. Давай ты оформляешь, а я тебе койку в общежитии достаю». Вышло гораздо лучше, он мне дал на Толмачева, 41, где музей писателей Урала сейчас, комнату с пропиской, телефоном и печкой.

— А кем работали?

— Вот я получил эту комнату, и меня привлекал любой заработок. Картины я тогда большие не писал, да и никто их не покупал, а зарабатывать надо было. Потом [познакомился] с ребятами уголовного такого вида, они разгружали вагоны, а там не надо ни паспортов, ничего. Самое ценное — они меня научили воровать масло и сыр. Ты из вагона несешь сыр, а там стоит чувак на складе и всё считает. Но у каждого из этих жульманов была гитарная струна и две палочки. И ты несешь сыр и как будто споткнулся — и хоп, этой струной себе кусочек [отрезал].

Про конфликт с Евгением Ройзманом*

— Евгений Ройзман* очень много о вас писал в социальных сетях. Как сейчас складываются ваши отношения, общаетесь?

— Эту историю уже весь город знает. С этой гнидой я давно уже не общаюсь. Дело в том, что он раньше много лет ко мне подкатывался и покупал картины. У него, кстати, довольно большая коллекция. Однажды он заказал картину, мы договорились о цене.

Через знакомых говорю, чтобы он картину вернул. Денег уже не надо, пусть картину привозит, и мы друзьями расстаемся. Картину привез его дружок через два дня, а он стал «вонять» в интернете, что «один художник сначала подарил картину, а потом зажал и забрал обратно». Я дозвонился до него: «Женя, ты в своем уме? Какие подарки?»

— Чем закончилась история?

— Потом он под ником Егор Гертман начал угрожать мне: «Я приеду и тебе усы обожгу». Я ему написал, чтобы засунул язык куда подальше и доставал его по моему письменному разрешению. Он всё мгновенно понял.

— Какая роковая картина стала причиной раздора?

— Картина называлась «Невьянская икона». Он ее заказал, мы сюжет обговорили, я написал. Картина у него в музее где-то полгода висела. Да что о нем говорить.

— Что думаете о той ситуации, которая с ним сейчас происходит?

— Да ничего не думаю абсолютно. Он исключен из моего поля обозрения, общения и так далее.

«Коммерческая связь прервалась»

— В США достаточно много ваших собраний картин. Продолжаете сотрудничать с другими странами? Как вас профессионально коснулась сегодняшняя ситуация?

— Сотрудничество прекратилось, коммерческая связь прервалась. А друзья звонят, друзей осталось до черта там. Утром они, бывает, мне звонят, спрашивают, что там творится вообще. Ковид многое потушил, многие с радаров ушли.

— Когда прервалась коммерческая связь?

— Точных дат тут нет. Ты даешь картину дилеру, у него база, он тебя никогда не допустит к покупателю. В Америке сам ничего не продашь.

— Там был ваш основной заработок?

— Может быть, да.

— Самая дорогая картина, которую вы продали?

— Самая большая была миллион сто [долларов], но и этим я ограничусь, потому что сведения закрытого характера.

— Можно сказать, что вы уже заработали себе на хорошую жизнь?

— Да, но другое дело, что понимать под хорошей жизнью. Крыша над головой есть — уже хорошо. Если есть что желать, так это здоровья детям, внукам, ну и себе немножечко.

— Как сегодня идет творческий процесс? Пишете? Продаете?

— Продажами я не занимаюсь уже давно, лет 10 ничего не предлагаю в продажу. Люди богатые сами меня находят, мы иногда торгуемся. А так встал, помолился, зарядка, овсянка — и начинаешь работать.

«Русский авангард — это лохотрон»

— Представим ситуацию, что эти художники, которых вы считаете своими учителями, жили в Екатеринбурге, что бы они написали?

— Не знаю (Смеется.). Я же сам себе выбирал учителей, и всё, что меня интересовало в мире, в других странах, — это прежде всего музеи. Вот там я учился и образование получал. Учителя у меня могучие: Рембрандт, Веласкес, Леонардо и так далее, можно до ночи перечислять.

— А если из русских живописцев?

— Это огромный пласт. Начиная с Левитана, Виноградова, ой, это вся Третьяковка.

— Реалисты?

— Реалисты, да. Они не просто больше нравятся, это единственное, что я принимаю. А весь этот русский авангард — это лохотрон. Я даже не могу эмоционально выразить, поэтому сформулирую кратко: Рембрандт — для людей, квадратик — для быдла. Какой авангард? Это политика в чистом виде! Это обыдление русской нации. Почему Малевич исчез? Потому что Сталин увидел, что он просто вредит и ничего не может. А товарищ Сталин вопросы искусства решал быстро.

— Современное искусство тоже лохотрон?

— Полный лохотрон. Всё, что до, искусство.

— Один из исследователей охарактеризовал ваш стиль как сказочный сюрреализм.

— Это он не ошибся. У меня сюрреалистический склад ума. Но сюрреалистов очень много, конечно, безусловный гений — Сальвадор Дали. Их тоже можно перечислять часами. Сюрреализм — это все равно реализм, те же компоненты живописной системы.

— Например, Дали любил изображать бабочек, коней, часы, а какой у вас любимый объект?

— Любимый объект — это жизнь.

— Вы говорили: «Мое искусство для людей, которые способны рассмотреть облупившуюся краску на старой лодке. Я специально создаю для них крошечные детали, которые невозможно увидеть беглым взглядом». Кто ваш зритель?

— Кто мой зритель — я не знаю. У меня последняя выставка была 12 лет назад здесь. Там, правда, народ ломился, на улице стояли. А когда мне было 50 лет, меня заставили эту выставку сделать, когда из Америки приехал. Я ее сделал, толпа двери стеклянные выломала.

«Популярность и слава — это дешевка»

— Почему всегда оставались непубличным человеком?

— В афишировании я вижу один единственный смысл — это заработок денег. Это у меня есть, поэтому надобности что-то о себе напоминать просто не существует. У меня всё есть, а популярность и слава — это дешевка.

— Вы состоите в Союзе художников?

— Мне говорят, что исключат меня из него, а мне все равно на ваш союз, ребята.

— Когда смотришь на ваши картины, чувствуется что-то родное.

— Назначение мое искусства — человека утешать и успокаивать, потому что человек, когда приходит домой, он должен успокоиться. А вот когда я говорю об этом авангарде, я всегда задаю вопрос: «У тебя лежит человек больной, пожилой, вот что ты ему в спальню повесишь? Этот квадрат или Левитана?» Искусство должно сохранять человека и давать какую-то надежду, как когда-то ее дали мне великие мастера.

— У вас очень красивая квартира, расскажите, что вокруг?

— Памятных подарков до черта. Это одна женщина в обмен на маленькие миниатюры сделала фигурки, тут даже я есть. Коллекций много, а в загородном имении вообще музей, там у меня на газонах скульптуры.

— Когда закончите писать?

— Когда Господь меня с поверхности земли сотрет, тогда и закончу.

* Евгений Ройзман внесен Минюстом в список физлиц-иноагентов.

Почитайте интервью с Александром Демидовым, создателем одного из самых популярных театров в стране. Также в Екатеринбурге открылась выставка из частной коллекции Евгения Ройзмана (признан в РФ физлицом-иноагентом). Часть работ смотрите в нашем фоторепортаже.