«На "двушечку" наговорил». Большое интервью с Алексеем Сальниковым, автором «Петровых в гриппе»

В конце весны «Редакция Елены Шубиной» (АСТ) выпустила новый роман Алексея Сальникова «Оккульттрегер». Прошлые работы писателя собрали множество литературных наград, а «Петровы в гриппе» и вовсе стали основой для фильма уехавшего из РФ режиссера Кирилла Серебренникова.

Наш коллега из MSK1.RU поговорил с писателем о том, что его беспокоит сейчас.

— В СССР всех объединяла литература. В современной России это не так. Вас это угнетает?

— Меня это не то чтобы угнетает. Меня это отчасти радует. Мне нравится, что сегодня есть обилие развлечений. Книга — это все-таки развлечение. Да, это и духовная работа, но и развлечение. Сегодняшнее многообразие усиливает, скажем так, дарвиновскую эволюцию, когда на самом деле что-то интересное становится известным.

— Может, писателям нужно перейти целиком в соцсети? Они сегодня точно объединяют, в отличие от книг.

— Они, с одной стороны, объединяют и дают свободу массового высказывания тем, кто раньше ее не имел бы. Но и очень сильно поляризуют мнения. Банят там друг друга только так при малейшем отклонении от линии партии. Появилось много линий партии, довольно строгих, кстати сказать... Я удивляюсь, например, феминисткам.

— Я почему-то об этом в курсе. Удивительно: в связи с ***** [спецоперацией] оказалось, что произошел раскол в лесбийском сообществе. Я услышал это от участника событий. Некоторые удивительным образом оказались за... всё это. С другой стороны, это подчеркивает, что все мы люди и нет между нами разницы. Есть идеологические различия глобальные, да, проблемы внутри сообщества... Ну вот так соцсети и работают: они поляризуют мнения.

— Вы иностранную литературу читаете в переводе или в оригинале?

— Вообще в переводе. Может быть, и хватило бы сил читать в оригинале на английском что-то, со словарем. А переводы — вроде норм. У меня сын занят английским, французским и испанским. У меня это всегда вызывает удивление и радость. Он там что-нибудь цитирует, и я что-нибудь понимаю.

— А фильмы смотрите в переводе или с субтитрами?

— Нет-нет, я люблю переводы, иногда авторские переводы. Например, «Кураж Бамбей» — моя любовь. То же «Детство Шелдона» я с удовольствием посмотрел. «Теорию большого взрыва» тоже смотрел. Но он, блин, так скатился. Скатился с того момента, как Шелдон сделал предложение Эми Фарра Фаулер. У меня даже жена в голос заорала, когда он сделал предложение! Это было так неожиданно!

— Вы хотели бы преподавать?

— Нет, я, к сожалению, не педагог. Готовый хороший текст мне нравится, а вот искру таланта я не умею увидеть. Я не умею подмечать что-то в людях и развивать это, не умею объяснять, как писать.

— Бродский просто заставлял учить тысячу стихотворений.

— Это всё, конечно, профанация была педагогическая с его стороны. Ему многое прощали. По-моему, Зонтаг (Сьюзен Зонтаг — американская писательница и сценаристка. — Прим. ред.) единственная, кто по нему проехалась хорошо. Все мужчины-современники относились к нему как к альфа-самцу: «Ой, какой прекрасный английский, какой умничка, какой эрудированный». А Зонтаг говорит: «Господи! С таким диким акцентом говорил, своих лекций не знал». Бродский в принципе был раздолбай. И при этом удивительный автодидакт, как его называют. Но каким он был педагогом, я не знаю.

— Вы верите, как Бродский, в диктат языка? Что язык — это Бог?

— Да. Ну речь, да. Она сама действует, над нами существует. Поскольку мы ею думаем, она нами руководит, так или иначе, и она развивается как хочет. Сейчас вот опять разрешили кофе в среднем роде говорить. Я думаю, лет через сто кофе и будет среднего рода, скорее всего... Какие-то вещи тоже будут меняться в этом же направлении, которое сейчас может считаться безграмотным. Речь наиболее демократична в этом плане. Ты ее не заставишь. Да, можно как-то повлиять на речь во время школьных сочинений, при поступлении в институты, но не дальше.

Сейчас блогеры, например, как хотят, так и говорят. Их, конечно, можно упрекать высоколобо, что у них там слова не согласованы, части предложений.

— Вы как-то сказали, что поняли свою роль писателя как «клоуна». Это только в XXI веке так работает?

— Понимаете, я не такой автор, который властитель умов, скажем так. Я не Солженицын и не Достоевский, даже не Стругацкий. Я в процессе нахожусь, мне со стороны не видно. В 2020 году я увидел, насколько нужны другие люди, насколько всё работает благодаря тем, кто занят медициной, образованием, какими-то бытовыми вещами. Просто под этим не стоит авторской подписи. А они все не прекращали быть важными. И я в этой системе просто, чтоб повеселее жилось.

— Мало кто знает, что в литературу вы пришли сначала как поэт. Теперь только проза?

— Меня литература как-то так схватила за шиворот и потащила сначала по пути поэзии. А потом в 35 лет взяла и решила: «А давай-ка ты напишешь прозу». Мы на самом деле когда попадаем в этот процесс, то от нас мало что зависит.

Многие умеют так делать, когда вроде ничего не пишут, но где-то в какой-то движухе постоянно присутствуют. Литературная судьба, несомненно, есть. Когда мы пишем, к нам просто приходят какие-то слова из ниоткуда, из какой-то части нашего мозга. И мы думаем, подходят ли эти слова к тексту или не подходят.

— Переход от поэзии к прозе — это не редкость. Но не припомню, чтобы кто-то перешел от хорошей прозы к хорошей поэзии.

— Мне кажется, лучшая поэзия все-таки делается молодежью. Классики поэзии, да, занимаются ею всю жизнь. Но в основном лучшие стихи каким-то образом пишутся молодыми людьми.

Музыка и стихи как-то пересекаются. Они ловят вот именно момент, когда речь меняется, и они в ней существуют. У меня и сейчас какие-то строчки возникают, но я всё в прозу тащу.

— Вам хотелось стать популярным, народным поэтом? Чтобы на плакатах были ваши строки?

— В молодости, конечно, хотелось. Потом была просто сила привычки писать стихи. А затем перешел на прозу... теперь мне 40 (смеется). Меня часто спрашивают, долго ли я добивался признания. Оказалось, что я добивался этого года 3. Я написал между 35-м и 36-м своими годами книгу «Отдел». Потом, между 36-м и 37-м — «Петровых», и на следующий год всё получилось. То есть мне жаловаться, что меня долго не признавали?!

Ну я ныл, конечно, потом спохватился, что нет, не долго я добивался всего. Может, как-то стихи на это повлияли. Мне понравилось, что мне удалось написать роман «Опосредованно», всё боялся, что не успею.

— В смысле?!

— Ну у меня катаракта была, даже не заметил. Ну потом уже заметил, и надо было операцию делать. А в больнице не говорят — приходить завтра, а говорят — приходить через месяц, мол, очередь. И за месяц, между мартом и маем [2021 года], я основательно потерял зрение. Потом «Окульттреггер» долго не мог начать дописывать, потому что останавливался на местах, где не особо что-то различал...

— Проклятым поэтом мечтали стать?

— Да, я нарывался на это. Это было в молодости, после 30. А сейчас это всё повторяет одну из повестей покойного Ивана Петровича Белкина — «Выстрел».

— Как нарывались?

— Ой, у меня такие стихи были замечательные! И писал, и читал. Даже кто-то говорил: «О, на "двушечку" себе наговорил!» Но это, оказывается, было такое благостное время, что на самом деле не наговорил. Я где-то в 2002 году написал стихотворение «На смерть Путина» (смеется). Но если вспомнить Хованского... Хотя закон ведь обратной силы не имеет? В случае с Хованским, оказывается, все-таки имеет, но, думаю, это один раз прокатило. Он слишком уж наворотил там. Я помню, когда мы с сыном показали жене эту песню [и рассказали историю], то она сказала: «Так его правильно посадили...»

— Учитывая ваше происхождение, я уверен, что имя Бориса Рыжего (поэт из Екатеринбурга, умер в возрасте 26 лет в 2001 году. — Прим. ред.) для вас что-то значит?

— Да, конечно, я даже дружен с Олегом Дозморовым (друг Бориса Рыжего. — Прим. ред.). Мне нравился его способ подачи стихов, в том смысле, как они сделаны. Это будто бы поэтический Сорокин наш екатеринбургский. Он же работает в поле советской поэзии такой узнаваемой, как Сорокин работал и пародировал в поле соцреализма.

Ну оно всегда так... Заболоцкого еще люблю, Цветаеву, Мандельштама, Пастернака (особенно «Рождественскую звезду»), Бродского, конечно же. У меня сын плохо видит, поэтому я начитывал ему в 6-м классе из собрания сочинений Бродского. Мы вечером читали. Так, на автомате читаешь, а вот в стихе «Я всегда твердил, что судьба — игра», помню, наткнулся на последние строчки:

_{«Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи»}

— Это бац! Внезапно... Я потом искал, сделал ли кто что-нибудь что-то хорошее из этого стихотворения, — ведь иногда бывает что-то удачное. Но что сделал Noize MC из этого — э, какая мерзость! Хотя, как ни странно, стих Бродского «Каждый перед Богом наг» у Басты хорошо получился.

Оно у меня даже в подборке «Яндекс.Музыки» есть. Та же песня Пугачевой на стих «Реквием» Цветаевой — классно! До сих пор спето так, что другие исполнения невозможно слушать.

— Вы тот читатель, который черкает в книжках при чтении?

— Я раньше был такой. А потом успокоился (смеется). Ну вот у Пастернака есть: «А ты прекрасна без извилин» (стихотворение «Любить иных тяжелый крест». — Прим. ред.). Ну что это вообще! Что это вообще? Тоже у Пастернака: «Когда пускался на дебют» (стихотворение «О, знал бы я, что так бывает». — Прим. ред.).

Ну да, я раньше черкался в книжках, со страшной силой. Да и не только в книжках. Помню, в юности я пытался понять, почему местных авторов в нашей газете публикуют, а меня — нет? Я там всё исчеркивал, это действительно было глупо, кстати сказать. С их стороны. Довольно глупые были тексты. Но я мелочно отомстил двум популярным авторам той газеты, когда в «Опосредованно» по ним прошелся, по нижнетагильским этим авторам, вот.

— География ваших друзей — это только Урал? Или еще Москва, Петербург?

— Там есть знакомые. Близких друзей у меня не очень много. Есть Андрей Торопов — наш екатеринбургский поэт — со своей семьей. И, собственно, всё. Уже лет 20 как-то дружим, познакомились, когда еще не были женаты. Сейчас уже дети у обоих взрослые. Были еще школьные друзья Лены (жена Алексея Сальникова. — Прим. ред.), но они отвалились как-то. Их устраивало, когда она была замужем за таким городским дурачком, которого она упорно называла писателем. И эти друзья обиделись, когда это оказалось правдой.

При этом Лена удивительно работоспособный человек. Вот наступила эта известность моя: вы думаете, она бросила свою работу? Нет, она занимается массажем, упорно, поднимает людей из инсультных состояний. Она трудоголик, будто назло себе работает.

— Вы говорили где-то, что предпочли бы умереть в Зеленоградске (Калининградская область. — Прим. ред.). А в целом старость как представляете?

— Я надеюсь, что я до нее не доживу. Такой план — не дожить до старости. Я не хочу быть обузой для близких, это очень тяжело. Для близких, я имею в виду. Тебе самому-то пофиг (смеется). Когда у тебя деменция, это проблема не твоя, а близких. Классно было бы сойти с ума, в какую-нибудь такую позитивную сторону.

— Вы рады, что коронавирус закончился?

— Лучше б он не заканчивался таким образом! Лучше бы продолжался карантин. Потому что коронавирус закончился, так как другой повод наступил.

Помню, у меня попросили комментарий еще в феврале. Я написал, что сейчас происходит самая прекрасная фаза *** [спецоперации], когда все в одном порыве высказываются везде в Сети. А через полгода всё станет новостной сводкой, просто цифрами. Так оно постепенно и происходит.

— Что вы советуете молодым: уезжать или не уезжать?

— Я считаю, что уехать может кто угодно, кто будет полезен в другом месте: сантехник, инженер, автомеханик. А писателю, по-моему, обязано существовать в стране, на чьем языке ты пишешь. Необходимо все-таки существовать в языковой реальности. Но есть же эмигранты?.. Попробуйте.

— Чем занимается Алексей Сальников вне литературы?

— Сериалы смотрю, фильмы, с друзьями просто общаюсь, гуляю.

— Я слышал, играете в видеоигры?

— Да. Когда мое поколение было юным, игры только начали выходить. В основном, конечно, я на компьютере играл. У меня была идейка купить консоль PlayStation, но хорошо, что я не успел этого сделать (смеется). Мне нравится сравнивать сторителлинг. Вот вышла игра Elden Ring — и мне не понравилось это всё дело, какие-то намеки на одном месте. Хотя один из сценаристов заявленных там — Джордж Мартин.

Я не люблю всю эту супергероику, но там погружение, как всё показано, — идеально вообще.

— Вы новости читаете каждый день или можете что-то пропустить?

— Бывает, что все-таки пропускаю. Вот в феврале проходил Elden Ring и смотрел новости — и всё вызывало у меня гору матерщины, я наматерился на год вперед. Новости мы обсуждали с женой — и я матерился. И игру я проходил — тоже матерился. Жена стала даже спрашивать, что ж я так много матерюсь. Поэтому потом я проходил игру, когда никого дома нет.

— Читаете телеграм-каналы или только официальные СМИ?

— А я «Двач» листаю! Там люди, во-первых, не стесняются в выражениях, это все-таки удобный формат. Он, конечно, подчас не справедлив и отчасти троллинг. А на новостных сайтах я вообще не представляю, как отделить правду от вымысла.

А в «Дваче», несмотря на разнообразие источников, издевательств и картинок, — это такой формат, где можно получить ту же противоречивую информацию. Но она вся в одном месте. И опровержение, если оно есть, сразу поступит от противоположной стороны. Вот.

— Вы боитесь за свою жизнь?

— Мне приходится следить сейчас за здоровьем, просто за уровнем сахара в крови. Выяснилось, что я диабетик первого типа. У меня даже с собой инсулин есть — шприц-ручка. Поэтому я знаю, сколько примерно еды съем в день. Получается, контролирую свое здоровье. Узнал об этом, когда попал в больницу в прошлом году (смеется). Я пришел, значит, к терапевту. Говорю, что вес сбросил до 48 килограммов, нога болит, в туалет часто бегаю. Наверное, у меня диабет? Терапевт сказала: «Давайте я буду ставить здесь диагноз». И стали меня лечить от полинейропатии. Лечили-лечили месяц. Потом, собственно, катаракта, когда надо было сдать анализ крови, где и заметили, что у меня повышенный сахар. Норма показателя где-то 5–6, а у меня было 24.

— Вы боитесь стать иноагентом?

— Есть такое опасение, да. Но это же непредсказуемая вещь. Можно быть провластным — и сесть. Тот же Соловьев, который ляпнул про Екатеринбург и Татарстан, будь он обычным блогером — то сел бы за разжигание ненависти или оскорбление народов российских. Там даже наш певец Новиков ответил, хотя я Новикова не люблю, но я бы не догадался так ответить.

— А вот Ройзмана еще не посадили.

— Его штрафуют каждую неделю, а он там успевает отвечать: «Ха-ха». Ну мне, кстати, его риторика «горите в аду все» не близка. Все-таки какие-то позитивные вещи происходят в стране.

Они там сейчас сидят, им хорошо. Они ни за кого. У них всё такое чужое вокруг — какие-то споры, европейцы опять что-то там делят. Можно спокойно себе ехать по степи, встать на ночевку, жить. Прекрасная реальность... И они никому не нужны, что характерно! И им никто не нужен, они никому не нужны, просто степь. Кому интересно, что происходит в Монголии? Демократия ли там? А ведь обширная территория, и ничего не известно, просто людям неинтересно, хотя страна открытая.

— Я слышал, вы YouTube смотрите. Как это укладывается: искренняя любовь к литературе XIX века и YouTube?

— Ой, я реакты (записанные реакции блогеров при просмотре других шоу. — Прим. ред.) тусовки из Питера люблю смотреть. Такая, по сути дела, импровизация. Они, к примеру, смотрят шоу «Беременна в 16» или «Обмен жен» и реагируют на это. Антон Власов там, Юлик, Кузьма, но Власов мне наиболее симпатичен. Какой-то он милый (смеется).

Возможно, это что-то от семьи, когда, знаете, раньше многие садились смотреть телевизор коллективно и реагировали на то, что происходит в кадре. Это, видимо, необходимый формат. У меня вообще разнообразные вкусы. Я многое прощаю Дмитрию Гоблину за его разбор «Игры Престолов» с Климом Жуковым. Иногда личность творца можно исключить из творчества.

Почитайте также интервью с первым переводчиком на русский «Властелина колец» Александром Грузбергом о Толкине и фантастике в Советском Союзе.

А в 2020 году Алексей Сальников рассказал, что изменилось в его жизни после победы в конкурсе «Национальный бестселлер», и объяснил, почему российская действительность ему напоминает царство Аида.